Я боюсь смотреть, я боюсь что-либо делать, просто дышу, опасаясь опускать глаза ниже. Какая же это победа? Если я дрожу, а потом вздрагиваю, когда рядом вибрирует смартфон.
– Кто ты?
– Я человек.
– И сколько ты здесь?
– Век.
– И почему ты здесь?
– Ищу.
– Что?
– Вопрос.
– Какой?
– Тот, на который есть всего один ответ.
– Зачем?
– Чтобы спокойно умереть.
– Тебе помочь?
– Ну, помоги.
– Давай спрошу?
– Спроси.
– Кто ты?
– Я – человек.
– Ну вот. Один ответ. Что дальше? Смерть?
– Увы. Я человек. Еще я тварь земная.
И дух надземный. И тьма из-под земли.
И свет от солнца. Я – группа атомов
с одним ядром. И миллиарды звезд
на месте головы.
– Ну, хорошо. А что такое век?
– Сто лет.
– Ну вот. Один ответ. Что дальше? Смерть?
– Увы. Век – это сотня. Три буквы.
Существительное. Слово.
– Ну, хорошо. Возьму я два, прибавлю два. Ответ?
– Четыре.
– Ну вот. Один ответ. Что дальше? Смерть?
– Увы. Два яблока плюс два всегда четыре.
Один гнилой: а значит – несъедобный.
Для голодающих четыре – ответ ужасно
лживый.
– Планета – круглая?
– Все верно.
– Ну вот.
– Увы. Ты знаешь несколько планет. А остальные?
Вселенная огромна. В ней сотни, может быть,
квадратов, треугольников, овалов.
– Земля! Земля, скажи же, круглая?
– Конечно.
– Ну вот! Один ответ!
– Увы. Я не уточнил. О чем вопрос? Земля
под ступнями крошится, а дом наш —
да, кружится.
– Ну вот!
– Пришлось мне уточнять: ответов больше одного.
– Да это ж все притянуто за уши!
– Я же сказал: я – человек. Мы сложная задача.
– И что с того?
– С того – с чего?
– Вот с этого всего!
– Да ничего такого.
– Зачем тогда весь этот разговор?
– Опять вопрос. И снова тысячи ответов.
– Я от тебя устал!
– Вот видишь. Это сложно.
– Что?
– Быть человеком. Устанешь на раз-два.
– Так умирай быстрее, чего пыхтеть ворчливо.
– А ты еще не понял?
– Чего?
– Что не могу.
– Чего не можешь?
– Умереть.
– С чего бы?
– Ответа одного на это нет.
– Да что ж с тобой такое?!
– Что-что. Бессмертен я.
– Брехня.
– Как знать.
– А я вот просто говорю: не верю я, что человек
бессмертен. Я видел: вы все живете мало.
– Все правильно. У тела срок – максимум сто лет.
– С чего ты взял?
– Ну как. Я ж говорю. Я человек. Чело – мой лоб.
А лоб – мой мозг. Он телом правит век.
Еще раз: я чело-век. Мне сроку в теле – век.
– А дальше смерть?
– Конечно, нет.
– Как нет?
– Как все на свете – просто. Я же тебе сказал:
я человек. Еще я тварь земная. И дух
надземный. И тьма из-под земли. И свет
от солнца. Я – группа атомов с одним ядром.
И миллиарды звезд на месте головы. Считаешь,
умереть так просто?
– Я пас.
– Пас что?
– Вот этот разговор. Я пас.
– Чего ж?
– Он сложен.
– Вот. Всего лишь пять минут из жизни в теле человека.
Представь. А нам завещано сто лет.
– Как хорошо, что я нечеловек.
– Уверен?
– Нет.
К концу плавятся строки.
Буквы падают в соленый аквариум, остывая. Было бы затруднительно дочитать, если б я не знал этот стих наизусть. Он висел над кроватью девушки, с которой я лежал в одной палате в тот год, когда попал в клинику. Она не говорила со мной, я не говорил с ней. Она постоянно мыла волосы и пропадала неизвестно где, бродя по больнице.
Над кроватью были рисунки из старого мультфильма «Power Rangers» в их индивидуальных по цвету комбинезонах и еще страницы из словаря с отделом для буквы «s».
Ss
S [es] девятнадцатая буква английского алфавита
sabbatical [səˈbætɪkəl] n (тж. ~ leave) годичный отпуск (преподавателя для научной работы)
sable [seɪbl] n соболь
sabotage [ˈsæbətɑːʒ] n1 саботаж 2 диверсия
sabre [ˈseɪbə] n сабля, шашка
sack¹ [sæk] n мешок, куль
sack²v брит. разг. уволить
sacrament [ˈsækrəmənt] n церк. таинство; причастие
sacred [ˈseɪkrɪd] adj священный; святой
sacrifice [ˈsækrɪfaɪs] n1 жертва; make a ~ приносить жертву 2 жертвоприношение
sacrilege [ˈsækrɪlɪʤ] n святотатство, кощунство
sad [sæd] adj печальный, грустный; a ~ mistake досадная ошибка
Плачу я по многим причинам. Воспоминания. Яркие изображения стен. Запахи. Цвета. Ты. Меня не удивляет, что этот стих оказался в интернете: девушка могла выложить его, а поисковик найти по паре строчек, которые ты запомнил. Меня удивляешь ты. Всегда ты.
Мы не вместе, но тебя уже слишком много. Это люди имеют в виду, когда высокопарно заявляют: я дышу тобой? Оказывается, это совсем не высокопарно. Это даже не красиво. Страшно и тяжело.
Где тут книжная романтика? Где хоть что-то, что может спасти от тебя? От твоего аномального упрямства, неумения бездействовать. Баловства. Самодурства. Избирательности. Повсеместности. Самобытности. Чертовой заботы. Душераздирающей внимательности. Сумасшедшей важности, с которой ты во мне поселился. Ты вообще стучался? Я правда уже забыл. Нет.
Точно. Ты топтался. Ты стряхивал снег с подошв. Как человек, уже точно знающий, что его впустят. Так где хоть что-то, что может спасти от твоей нежной наглости? Из-за тебя я считаю себя еще безумнее, чем был до этого.
Так мне кажется, когда я запускаю руку под пояс домашних брюк. Пальцы сжимают корпус телефона с открытым чатом твоих одиноких сообщений и названием контакта сверху по центру:
Мой человек
Я трачу всю концентрацию на то, чтобы представлять, как ты стучишь пальцем по экрану, вбивая запомнившийся текст, а потом водишь им, рассматривая выпавшие ссылки. Стараюсь удержать в голове лишь твое освещенное подсветкой экрана лицо, возможно, в такой же темноте собственной комнаты.
Так мне кажется. Я не могу даже подумать о том, что держу свой пол в руке не для того, чтобы быстро справить нужду. Мне нельзя отвлекаться. Разрешено лишь представлять движение твоих пушистых ресниц, очерченных экранным отблеском. Можно только считать, как ты моргаешь.
Я чувствую влажность. Знаю, что это и как, наверняка, блестит, если смотреть со стороны. Я видел такое много раз прямо напротив себя в бедном свете желтой настольной лампы. Но мне нельзя отвлекаться.
Можно только представлять, как ты дышишь. Дышишь, а я что-то выскуливаю, стискивая зубы. И убираешь кудри с лица. Убираешь, а я собираю. Влагу пальцами, чувствуя, как их движения начинают приносить боль. Другую. Необычную. Она похожа на лопающиеся петарды внизу живота. И подбираешься повыше на подушке.
Ты подбираешься, а я сползаю. Ниже, не способный оставаться на месте. Ты скрещиваешь ноги к низу, к щиколоткам. А я сгибаю колени и поджимаю пальцы. Ты молчишь, вчитываясь в текст.
Я выстанываю, что могу, несмело и пугливо. Мне кажется, будто на меня смотрит весь мир через скрытую камеру где-то на потолке – это толкаются в плечо шептуны персекуторного бреда. Но мне нельзя отвлекаться.
Ты стучишь пальцами по экрану, копируя текст. Мои выпускают смартфон и находят простынь. Берут в плен, тянут, как за волосы. Мне фантомно больно везде. Особенно где-то на затылке. Ты медлишь перед отправкой.
Я ускоряюсь. Я набираю обороты с недопустимой грубостью, понимаю, что всякий раз на выдохе шумно отзываются голосовые связки. Шептуны кричат на ухо. Тебя все слышат, тебя все видят, тебя снимают, тебя скомпрометируют, тебя высмеют! Мне нельзя отвлекаться!
Я слышу только, как ты дышишь. Ничего больше. Мне неприятно, мне нехорошо, мне болезненно… мне приятно… мне хорошо… Я грубею, душу безжалостно и рвано, Чоннэ, скажи мне, что так и должно быть, пожалуйста, докажи, что все нормально, скажи: тебя слышу только я, тебя вижу только я, тебя снимает только камера моей памяти, этот материал никто не увидит, и смеяться мы будем вместе. Скажи, Чоннэ!
Дыши и говори, говори, говори!
– О… боже!
Чоннэ…
Чоннэ… скажи, что это допустимо, – шептать что-то каким-то богам, имея в виду совсем не их. Объясни, мне можно повышать голос? Скажи еще что-нибудь, давай, прошу тебя, коснись губами затылка, чтобы он перестал болеть, стяни руку на моем животе, как пояс во время полета на самолете, чтобы давило, как сейчас давит в самом низу. Скажи, что это нормально, – вот так глушить неприязнь слепым желанием довести себя до какого-то маршрута! Скажи, что это правильно, – елозить по постели в этой сплошной темноте, причиняя себе боль и получать от нее воспаленное удовольствие!
И дыши, пожалуйста, продолжай, не пропадай из головы, не пропадай вообще никогда, ابقى معي الى الابد, quédate conmigo para siempre, stanna hos mig för alltid, stai con me per sempre, останься со мной навсегда, 一緒にずうっと居てください, stay with me forever, 영원히 나와 함께있어, я тебя умоляю, Чоннэ, ты слышишь, ты видишь, ты снимаешь, ты будешь со мной смеяться?
Под эту, Итан,
я тебя раздеваю
По спине льется краска. Жидкая акварель подтаявших букв, смешанных с твоей слюной. Всего раздеваю догола. А потом всего целую. Везде, Итан. Чтобы на тебе не осталось мест, о которых я бы не знал.
Я дурею,
я разбегаюсь,
чтобы куда-то прыгнуть.
Закрываю глаза и вижу:
ты надо мной, ты над всем, что есть, было и будет. Ты над картой планет, небесных машин и лунных локомотивов. Я выгибаюсь. Кудри висят, обрамляя лицо. Я глупый маленький эльф, который все-таки застонал.
У нас с тобой будет два вида секса. Губы движутся, блестят, красят особой краской. У меня горят мышцы. Лицо. Грудь.