На обратном пути заехали в книжный магазин, в котором посол купил самоучитель испанского языка и испанско-английский словарь. Один из маршрутов Тарасов проложил так, чтобы проехать мимо строения за высокой стеной на углу улиц Вена и Рио-Чурубуско.
«Бывшая «крепость» Троцкого, – пояснил Тарасов. – Он тут и похоронен. Его вдова – Наталья Седова – отказалась переехать в другое место».
Специальной охраны у здания за высокой стеной не было. Но маршруты патрульных автомашин были проложены так, чтобы не оставлять «крепость» без присмотра. Седова в переписке с Центром проходила под именем «Вдова». Наблюдение за нею не велось, хотя её имя иногда появлялось в агентурных сообщениях. Делегации троцкистов из США и стран Латинской Америки, приезжавшие в Мексику, считали долгом посещение последнего прижизненного убежища Троцкого и его могилы.
В воспоминаниях Василевский-Тарасов уделил Уманскому много места. Иначе быть не могло. Работали плечом к плечу, умели находить общий язык. Посол – крупная историческая фигура. Любая подробность имеет значение. Послу было за сорок лет, когда он приехал в Мексику. Характеризуя его, резидент особо отметил его «исключительно хорошую память», «быстрый и острый ум», «находчивость и остроумность»: «Он был среднего роста, с выразительным лицом и умными глазами. И, несмотря на свою сравнительную молодость, уже имел солидный опыт работы за границей. Несколько лет провёл в европейских странах в качестве корреспондента ТАСС, затем перешёл на дипломатическую службу, был советником посольства в Вашингтоне, а затем там же – поверенным в делах… Блестяще владел пером, умел очень хорошо составлять сложные дипломатические документы. Максим Максимович Литвинов, часто возражавший Сталину при обсуждении дипломатических дел, говорил, что написанные Константином Александровичем документы обычно «легко» проходили у Сталина, а поэтому часто поручал ему их составление. К этому стоит добавить, что некоторое время Константин Александрович выполнял обязанности личного переводчика И.В. Сталина при его переговорах с высокопоставленными особами, приезжавшими к нам»…
Уманский был трудоголиком и считал, что такие «почти» круглосуточные нагрузки обязательны для всех сотрудников. Поэтому обязанности Тарасова по прикрытию постоянно росли. В этих условиях оперативная работа велась за счёт сокращения скудных часов на отдых. В одном из отчётов Тарасов констатировал: «Являясь основным помощником посла, я не имею свободного времени. Моя постоянная головная боль – создание дееспособного агентурного аппарата, для чего требуется много времени. Торопливость в вербовочной работе чревата неприятностями».
Церемония вручения верительных грамот прошла 22 июня 1943 года в тёплой обстановке. Президент Мануэль Авила Камачо внимательно всматривался в Уманского. Назначением в Мексику одного из лучших советских дипломатов с блестящим опытом работы в США Сталин сигнализировал: мы готовы забыть о прежних недоразумениях и конфликтах! У наших двусторонних отношений блестящие перспективы! На этой церемонии Уманский пообещал мексиканскому президенту выучить язык его страны: «Прошу вас назначить мне приём, ну, скажем, через два месяца, считая от этого дня, и я обещаю говорить с вами по-испански»…
Посол и советские дипломаты произвели на Камачо хорошее впечатление. В своём кругу он с похвалой отозвался об Уманском: «Посол Сталина приятен, изящен, во всём подобен настоящему кабальеро». Встреча с Уманским вызвала у Камачо вспышку интереса к Советскому Союзу. Советникам президента пришлось обновить досье справок о внутренней жизни России, её внешней политике. Больше всего Камачо, который был уверен в неминуемом разгроме Третьего рейха, интересовала позиция Сталина по послевоенному переустройству мира, «трансформации европейской политической карты». Такое поручение было дано Луису Кинтанилье дель Валье, мексиканскому послу в Москве (который вручил свои верительные грамоты Михаилу Калинину 12 апреля 1943 года).
Авиле Камачо хотелось, чтобы его представителя принял сам Сталин. Это способствовало бы повышению престижа Мексики, да и самого президента. Так и случилось: дипломатический этикет предусматривал личный приём посла при вручении персонального президентского послания. Беседа Сталина с Кинтанильей продолжалась около часа. Прежде всего, Сталин расспросил посла о ситуации в самой Мексике, продолжают ли немецкие субмарины топить мексиканские суда? Кинтанилья ответил утвердительно, подчеркнув, что за эти агрессивные действия Мексика объявила войну Германии. Сталин задал вопрос об отношении к Аргентине, в которой заправлял профашистский режим, поддерживавший явные и тайные связи с Берлином. Затронули в беседе и вопрос о будущем взаимовыгодном сотрудничестве СССР и Мексики. Оптимистический поворот в беседе Сталину явно понравился. Надо думать о будущем, несмотря на войну! Кинтанилья сказал, что Мексика может предложить СССР тропические фрукты и хотела бы закупать сельскохозяйственные машины. Сталин ответил: «Это нам нетрудно сделать, так как мы имеем крупные заводы сельскохозяйственного машиностроения. Со своей стороны, мы готовы покупать у Мексики тропические фрукты и хотели бы сделать это сейчас! Эти фрукты нам нужны». Кинтанилья посетовал, что у Мексики нет пока пароходов для подобных перевозок, и Сталин обещал переговорить с советскими внешнеторговыми органами о выделении судов.
Кинтанилья понравился Сталину, и он сказал мексиканскому посланнику, что если в будущем тот пожелает его увидеть, то может сказать об этом Молотову…
Доброжелательное отношение Сталина к послу во многом объяснялось тем, что Луис Кинтанилья с 1938 года сотрудничал с советской разведкой. Фитин доложил «объективку» на агента «Баска» за несколько дней до приёма.
Между тем поиски здания для посольства продолжались. К работе подключился МИД Мексики, рекомендовав надёжного и ответственного архитектора по имени Хосе. Василевский-Тарасов вспоминал: «Прошла неделя, и молодой архитектор пригласил меня поехать осмотреть ещё один дом, который как он уверял, обязательно должен понравиться нам и удовлетворить всем требованиям. Дом находился на авениде Такубая, 24, невдалеке от парка Чапультепек, в десяти минутах ходьбы от главной улицы – Пасео-де-ла-Реформа [нынешнее название авениды Такубайя – улица Хосе Васконселоса]. Трехэтажный особняк в «английском стиле» ранее сдавался посольству Бразилии.
Он стоял в тенистом саду, отгороженный от улицы высокой и очень красивой кованой решёткой. В центре дома находился большой двухсветовой холл под стеклянным куполом и балюстрадой с колоннами на втором этаже. Кроме холла, на первом этаже были зал с позолотой, приёмный кабинет с панелями красного дерева, курительный салон, обитый серой материей, малая и большая столовые, отделанные тропическим деревом. На втором этаже – ряд больших светлых комнат, двери которых выходили на балюстраду. Мраморная лестница в два марша вела из холла на второй этаж. Короче говоря, это была великолепная резиденция, будто специально сделанная для размещения посольства».
Тарасов приложил немало усилий, чтобы договориться с Парадой, владельцем особняка, об окончательной цене и определиться с МИД Мексики о процедуре оформления сделки. Уманский был в курсе событий, вдохновлял Тарасова, подсказывал, иногда консультировался с Москвой. Долгожданный день всё-таки настал. Василевский-Тарасов вспоминал: «Когда я доложил послу о результатах своих переговоров в МИДе, он, смеясь, сказал:
– За все ваши хлопоты я дарю вам этот дом. Заключайте сделку на своё имя. Надеюсь, вы нас не выселите?
Превратившись при покупке дома у Парады в частное лицо, я занялся оформлением сделки. Итак, почти в центре Мехико-сити я стал «владельцем» старинного поместья. Вскоре сеньор Хосе [архитектор] отремонтировал дом и переделал домовую церковь в уютный кинозал на тридцать мест. В нём мы показывали на приёмах нашим гостям новые советские фильмы и фронтовую кинохронику».
Наконец-то 22 сентября «въехали» в служебные кабинеты дипломаты, смогли приступить к своей работе шифровальщики. В некотором отдалении от «дипломатического сектора» посольства располагалась редакция бюллетеня на испанском языке. Уманский пригласил Констанцию де ла Мора редактором-стилистом. В этой работе ей помогал испанец Хосе Эррера Петере[22], участник гражданской войны, поэт, прозаик и драматург. Надо ли говорить, что бюллетени и «Боевые листки» к нему издавались на высоком литературном уровне, и лейтмотивом многих публикаций была необходимость открытия второго фронта в Европе.
Здание посольства не имело помещений для квартир сотрудников. В нём могли разместиться только сам посол, завхоз, заведующий шифровальным отделом, шифровальщик резидентуры, курьер спецохраны и уборщица. Все другие снимали частные квартиры в городе. Средний и высший состав посольства не испытывал сложностей с оплатой жилья, низкооплачиваемые сотрудники – жаловались. Они выходили из положения «вскладчину»: нанимали общие квартиры и делили их по комнатам.
С Пабло Нерудой, генеральным консулом Чили в Мехико-сити, Тарасова познакомила Констанция де ла Мора. «Просоветские» политические взгляды Неруды сформировались ещё в годы работы в Испании и Франции. Кони подтвердила это: «Взгляды Пабло остаются непоколебимо советскими, его поэма «Песнь о Сталинграде» – замечательное доказательство этому». Неруда пригласил Констанцию и Тарасова с женой на день своего рождения. Кони посоветовала Тарасову не покупать имениннику подарок, мол, «в доме поэта ценят оригинальные, не совсем обычные вещи». Тарасов обсудил с женой ситуацию: разве можно идти на день рождения без подарка? И выход нашёлся: «Решили принести с собой наше национальное блюдо: русские жареные пирожки с мясом. Сотни две этих пирожков мы уложили в большую эмалированную кастрюлю и, захватив бутылку русской водки, отправились в гости».
Шумная весёлая публика, собравшаяся в резиденции Неруды – вилле «Роса Мариа», – расхватала пирожки на дальних подступах к имениннику, незаметным образом исчезла и бутылка с водкой.