О вожде Нелькен написала с тёплой интонацией. Она вспоминала тот единственный раз, когда в 1935 году на встрече с писателями и артистами близко увидела его. В воспоминаниях Нелькен Сталин был скромным, дружелюбным, спокойным человеком, с неторопливой речью. И ещё ей запомнилось, как он тогда попросил принести пепельницу для писателя Эмиля Людвига, заядлого курильщика. Маленькая, но трогательная деталь к масштабному портрету ведущего политика современности. Книгу Нелькен Тарасов отправил в Москву для перевода на русский язык.
После отчёта резидента о встрече с Нелькен доверие Центра к ней было восстановлено. «Амор» была в курсе проблем, с которыми сталкивался Меркадер в «Лекумберри», даже на расстоянии ощущала перепады его настроения и те кризисные моменты, когда было необходимо вмешаться, поддержать узника. Нелькен периодически получала сведения о попытках мексиканской полиции докопаться до «вдохновителей» и конкретных организаторов убийства, знала о «расследованиях», которые вели троцкисты Юлиан Горкин и Виктор Серж.
Работа Тарасова с Нелькен была омрачена трагедией – гибелью сына. Сантьяго служил в артиллерийских частях, и 5 января 1944 года был смертельно ранен на Украине у села Митрофановка. Извещение о смерти пришло в советское посольство с большой задержкой. С дипломатической почтой прибыл пакет, содержащий личные документы Сантьяго, боевые награды, лейтенантские погоны, а также фотоснимок его могилы. Всё это со словами соболезнования посольство передало Маргарите Нелькен. По мнению Тарасова, этого было недостаточно. В декабре 1944 года он направил в Центр телеграмму:
«В связи с гибелью сына «Амор» считаю необходимым: получить письма-соболезнования от Стасовой, с которой она переписывается, а также от Мануильского; возобновить ей высылку ВОКСом литературы; дать категорическое распоряжение землякам (руководству КПИ) прекратить травлю «Амор», в том числе распространение клеветнических слухов о том, что она является агентом нацистов. Посол Уманский согласен с этим планом. Вначале, под влиянием земляков он недружелюбно относился к «Амор» и даже не ответил на её любезное письмо с поздравлениями по случаю приезда. Теперь он убедился в своей ошибке, ибо «Амор» написала множество статей и две книги («Башни Кремля» и «Первый фронт») в пользу СССР. Приглашение её в посольство вместе с другими писателями и политическими деятелями расшифровкой не грозит. «Амор» можно верить, она ничего не сделает в ущерб Советскому Союзу»…
В начале 1947 года Нелькен, которой предстояло лекционное турне по Европе, обратилась в американское посольство для оформления визы. Потребовалось много усилий, подключение к делу французского консула и мексиканских властей, чтобы получить необходимый штамп в паспорт. Американский дипломат подверг Нелькен допросу с пристрастием: зачем вы едете в США? Почему перешли из социалистов в коммунисты, а потом были исключены из партии? Почему вы послали сына сражаться на стороне большевиков? Собираетесь ли вы посетить Советский Союз? Поддерживаете ли какие-либо связи с советскими представителями в Мексике? Все вопросы и ответы фиксировались машинисткой. Нелькен отвечала корректно, не давая воли эмоциям.
В поездку по странам Европы с лекциями Нелькен отправилась в 1948 году. Она питала надежду, что сможет ненадолго прервать своё турне и посетить могилу сына на Украине. От этого плана пришлось отказаться. Позднее Нелькен объясняла, что было бы сумасшествием в условиях холодной войны отправляться за «железный занавес». Американцы, без всяких сомнений, решили бы, что Нелькен отправилась в Россию за подрывными и шпионскими инструкциями. В конечном счёте эта поездка сказалась бы на благополучии семьи. Быть уволенной с преподавательской работы, утратить авторские колонки в газете «Эксельсиор» и «Новедадес» – всем этим американцы могли отомстить ей, обрекая на нищету престарелую мать, Магду, внучку Куки. Наступает время, когда понимаешь: твоя борьба в прошлом, и твой лимит бунтарства и авантюр полностью исчерпан…
Умерла Маргарита Нелькен 9 марта 1968 года. Её смерть вызвала множество прощальных откликов – и солидарных, и враждебных. С искренним сочувствием написала о ней анархистка Федерика Монтсени, знавшая Нелькен со времени осады Мадрида: «Ошибкой Маргариты Нелькен был переход из социалистической в коммунистическую партию. Это произошло, возможно, потому, что она ощущала себя лучшей писательницей и оратором, лучше подготовленной, чем Пассионария. Она думала, что добьётся места первой женщины в партии. Но первое место уже было занято Долорес Ибаррури, которая была хорошо укоренившимся мифом, очень трудным для смещения. Социалисты не простили ей того, что считали предательством, и коммунисты всегда относились к ней с некоторой ревностью и недоверием. В этом и заключалась для меня трагедия Маргариты Нелькен. Но Маргарита Нелькен – критик искусства, Маргарита Нелькен – журналистка, Маргарита Нелькен в любой области обладала по-настоящему неповторимыми достоинствами, во все времена и во всех ситуациях. Возможно, из-за того, что она была выдающейся женщиной, молчание обрушилось на неё, как тяжелейшая каменная плита».
Внутренние посольские проблемы
В переписке резидента и Центра нередко возникали болезненные для резидента темы. Например, о «пренебрежении элементарной бдительностью». «Мы располагаем данными о крайне небрежном отношении к хранению в Вашей конторе совершенно секретных документов, – прочитал однажды Тарасов. – Были случаи, когда они оставались в открытых столах. Так, один из сотрудников посольства во время дежурства в спецпомещении обнаружил фрагмент документа под названием «Письмо по советской колонии № 7». И дальше – указания на трёх листах, каким образом наладить конспиративность и бдительность в коллективе».
Ещё более неприятный случай произошёл у «соседей». Военный атташе потерял бумажник, в котором находилась памятка по условиям встречи с нелегальной разведчицей «Камилой». Памятку атташе получил в Сан-Франциско от тамошнего работника ГРУ. Теперь у товарища есть серьёзные основания для беспокойства перед выходом на встречу. «Камила» ждала связь с представителем Центра с 1939 года, причём два последних года сидела без денег.
Однако и сам Тарасов попадал «на карандаш» начальства.
В апреле 1944 года в Мехико из Гаваны приехал по делам вице-консул Виктор Петрович Ястребов. Вернувшись на Кубу, рассказал временному поверенному Заикину, дипломатам Василькову и Гаранину о том, что «все в посольстве СССР в Мексике знают, что Тарасов – представитель НКВД». Гаранину пришлось сообщить об откровениях Ястребова в Центр: «Судя по его словам, сотрудники в Мехико разделены на две группы: одна из них во главе с Малковым (торговым атташе) конфликтует с группой, возглавляемой Уманским. Посол называет его не иначе, как «лидер оппозиции». Тарасов играет в этом безобразии не последнюю роль. Хвалился, что хорошо совмещает официальное и неофициальное направления в работе. Заикин, который был генеральным консулом в Нью-Йорке, вспомнил, как Тарасов навестил его там и рассказывал о своей работе в Испании и Франции».
Телеграмму о «нездоровой» обстановке в посольстве в Мексике и поведении резидента доложили Фитину. Сигнал о расшифровке – это серьёзно.
С конфликтами в посольстве в Мехико разбирались в Москве в организациях, направлявших сотрудников на работу в Мексику. Долгое время ключевой фигурой перманентного противостояния в Мехико был торговый атташе Малков, моложавый блондин с залысинами, холодными голубыми глазами и монотонным голосом. Испанский язык он выучил, сопровождая отца (уполномоченного Наркомвнешторга) в Мадриде в годы республиканского правительства.
В замкнутых коллективах избежать вмешательства в личную жизнь сотрудников было почти невозможно, и Малков «с компанией» этим пользовались. Рассказывали, что Малков завёл специальный «кондуит», в который заносил «компроматы» на тех, кого причислял к враждебной стороне.
В этом противоборстве резидент занял сторону посла Уманского. Тарасов сообщил в Москву: «В колонии имеется группа в составе торгового атташе Малкова, 3-го секретаря Костягина, курьера спецохраны Воротникова (наш стажёр) и других, которые занимают откровенно враждебную позицию в отношении руководства. Возглавляет группу Малков, сколачивая оппозицию на почве раздувания всяких бытовых инцидентов и конфликтов. Он не сделал нужных выводов и после откомандирования одного из своих «сторонников», продолжая собирать вокруг себя лодырей и болтунов.
Негативное поведение Малкова облегчалось тем, что он использовал возможность бесконтрольной отправки почты домой, и мог в искажённом свете информировать своё руководство о деятельности посольства. Малков поставил себя в положение самозваного комиссара, критикуя все мероприятия посла, начиная от вывесок на дверях посольства, до содержания его выступлений – как в коллективе, так и ориентированных на мексиканскую аудиторию. Дела посольства обсуждались на квартире торгпреда за бутылкой вина, несмотря на возможность вражеского прослушивания. Жена Малкова, полячка по происхождению, тоже занимается науськиванием сотрудников на посла, заявляя, что они в Мексике работают самостоятельно и никому не подотчётны».
Фрондёрство Малкова приобрело такую остроту, что Уманский всё-таки решил, наконец, послать «аргументированную» шифртелеграмму о его вызывающем поведении Молотову и Микояну. Посол рассказал Тарасову об этом, пояснив, что терпел выходки Малкова по причине дружеских отношений того с Микояном, не хотел жаловаться на посланного им человека. На обращение Уманского Микоян отреагировал без задержки, направив Малкову телеграмму ультимативного содержания: ещё один «прокол», и командировка будет завершена.
О приёмах в советском посольстве мексиканская пресса писала много, преувеличивая их размах и роскошь. Негативный пропагандистский подтекст в этом просматривался: друзья СССР постоянно проводят кампании по сбору средств на нужды Красной армии, но на что на самом деле расходуются деньги?