И на этом фоне «кусались» цены. Боливар был в то время единственной в мире валютой, которая по покупательной способности соперничала с американским долларом. Товары, производимые в Венесуэле, продавались по ценам, сопоставимым с теми, что существовали в Соединённых Штатах. Импортные товары поступали на венесуэльский рынок, «отягощённые» такими таможенными и прочими наценками, что их приобретение было серьёзным испытанием для семейного бюджета. Приходится только догадываться, как наши люди ухитрялись сводить концы с концами.
Приезд в Венесуэлу посла Фомы Андреевича Требина ещё больше подхлестнул интерес СМИ к советскому представительству. Журналисты самой популярной венесуэльской газеты «Ультимас Нотисиас», органа компартии, Котепа Дельгадо и Педро Бероэс первыми взяли интервью у советского посла. Они сумели пробиться к нему и поговорить на волнующие общественное мнение темы, сидя в кабинете посла под портретами Сталина и Молотова.
Русский посол был экзотичен для венесуэльцев, венесуэльцы в такой же степени экзотичны для Требина. Дельгадо угостил посла сигаретой, фотограф щёлкнул «лейкой», и на следующий день этот снимок был опубликован в газете под заголовком: «Первая венесуэльская сигарета Фомы Требина». Его интервью в «Ультимас Нотисиас» прочли многие, ещё бы – ведь это откровения «представителя Сталина»:
«Я родился в Смоленске 18 октября 1904 года. В 1927 году завершил учёбу в Горной академии в Москве. В течение тринадцати лет был профессором и руководителем кафедры Института нефти в Москве. Опубликовал более сорока работ. Принял участие в войне с немцами на Ленинградском фронте. Был награждён орденами: Трудового Красного знамени, Знак почёта, медалями за оборону Москвы и Ленинграда. Я женат, и моя супруга также является специалистом по нефти. Я очень благодарен венесуэльцам за ту приязнь, с которой они относятся к моей стране. Я без труда могу объяснить это тем, что все, кто мыслит реалистически, оценивают Россию положительно, поскольку война, которую пришлось ей вести, была в защиту всех народов на земле. Несмотря на огромные трудности, пережитые моей страной, Красная армия не остановилась на границе, а двинулась дальше – в Польшу, Югославию, Болгарию, Румынию, Германию, пока не разгромила фашистов и не добилась окончательной победы вместе с нашими союзниками»[87].
Верительные грамоты посол Фома Требин вручил президенту Ромуло Бетанкуру 21 февраля 1946 года. Церемония состоялась во дворце Мирафлорес. Советскому послу были отданы соответствующие почести: перед ним торжественным маршем прошло подразделение батальона «Боливар» в мундирах начала XIX века, военный оркестр исполнил гимны Венесуэлы и Советского Союза. По сообщениям прессы, беседа Бетанкура и Требина была дружественной и сердечной. Во второй половине дня посол посетил Национальный пантеон и возложил венок к подножью усыпальницы с прахом Симона Боливара[88].
Фотографии, сделанные во время беседы Требина с Бетанкуром, оставляют двойственное впечатление. Вроде бы обычные официальные снимки, но есть нечто контрастное в «образах» советского посла и венесуэльского президента. Первый раскован, улыбается, явно расположен к продолжительной беседе. Второй подчёркнуто серьёзен, одна нога закинута на другую, пальцы рук скрещены. Даже начинающий психолог скажет, что это поза полной закрытости. Бетанкур явно не собирался откровенничать с Требиным. Достаточно взглянуть на протокольные фотографии встреч венесуэльского президента с другими послами, особенно с американцем Франком Корриганом, чтобы понять, что в иных ситуациях Бетанкур умел улыбаться…
После аккредитации посол Требин, не теряя времени, стал наносить визиты министрам. Он помнил о главной задаче, поставленной перед ним в Москве: развитие торгово-экономических связей. После войны Советский Союз нуждался во многом, и Венесуэла могла стать хорошим торговым партнёром. Изо всей номенклатуры товаров, которые она могла предложить, Россию не интересовала, пожалуй, только нефть…
В марте 1946 года посольство стало подыскивать кандидатов в правление Венесуэльско-советского института культуры. Атташе Лев Крылов составил предварительный список, затем посол встречался с каждым из кандидатов. Институт культуры начал свою официальную жизнь 4 апреля 1946 года. Организационное собрание было проведено в двухэтажном особняке, арендованном в тихом районе недалеко от исторического центра Каракаса. Поэт Карлос Аугусто Леон зачитал проект устава и предложил обсудить его. Дискуссия возникла лишь по одному пункту: кто-то высказался за «корректировку» названия института, заменить в нём слово «советский» на «русский». Для того, мол, чтобы название не было «слишком политизировано». Но большинство предложение не поддержало: слово «советский» подходит больше, потому что с максимальной точностью отражает «реалии страны Советов».
Президентом института был единогласно избран ректор Центрального университета Венесуэлы Хуан Оропеса, заместителем – писатель Антонио Паласьос, секретарём по связям и организации культурных мероприятий – Карлос Аугусто Леон. Общественному мнению страны институт был представлен 24 апреля на торжественном акте, который состоялся в Муниципальном театре. С речью выступил посол Требин, а после него – Антонио Арраис, видный писатель, главный редактор газеты «Насьональ». Темой выступления он избрал поэзию Владимира Маяковского, чьё творчество пользовалось огромной популярностью в Венесуэле тех лет, с её политическими кризисами и социальной борьбой.
В советском посольстве самым надёжным членом правления (с идеологической точки зрения) считали Леона. Он видел в Советском Союзе воплощение прогресса и социальной справедливости. Эту позицию поэт с ещё большим жаром отстаивал после поездки в Россию в 1948 году. Его поэмы «Я воспеваю Ленина» и «Москва, город человека» стали, без сомнения, самыми «просоветскими» произведениями венесуэльской литературы. Задолго до Уго Чавеса в документальном исследовании «Смерть в Голливуде» Карлос Аугусто Леон разоблачал навязываемый Венесуэле американский образ жизни. С точки зрения венесуэльца, голливудская продукция – это массированная «пропаганда империализма»: «Берегитесь, соотечественники, – предупреждал Леон. – Забота о личном обогащении и комфорте по американскому образцу искажает нашу венесуэльскую суть, порождает комплекс национальной неполноценности»[89].
Главным «проводником» культурно-просветительской и пропагандистской работы в Венесуэле был Лев Крылов, перешедший на дипломатическую стезю из журналистики («Комсомольская правда»). Именно он с помощью сотрудника «Ультимас Нотисиас» Нельсона Луиса Мартинеса организовал выпуск журнала «Сабадо», в котором разъяснялась политика Советского государства. К сожалению, венесуэлец вскоре покинул столицу по семейным обстоятельствам, и журнал прекратил существование. Однако Крылов нашёл выход. Он был своим человеком в «симпатизировавших Москве» газетных редакциях и через друзей «пробивал» публикацию пропагандистских статей и фоторепортажей об «уверенной поступи страны Советов».
Прочные отношения сложились у Крылова с журналистами Дельгадо и Бероэсом, которые при каждой возможности – «по дружбе!» – освещали в «Ультимас Нотисиас» различные аспекты дипломатической деятельности Крылова, брали у него интервью на актуальные темы и помещали его фотографии в разделе социальной хроники. Посол Требин, которого венесуэльская пресса также не обходила вниманием, обнаружив в газете очередное фотоизображение своего подчинённого, шутил: «Если так дальше пойдёт, то заберут тебя, Лёва, в артисты на «Мосфильм»…
Нужно сказать, что внешность Крылова была своеобразной, далёкой от канонов мужской красоты и стандартного образа дипломата. Взлохмаченные волосы (никаких прямых проборов!), заметная «косинка» правого глаза[90], неизменная сигарета во рту, пиджак нараспашку, небрежно повязанный галстук – забота об элегантности представлялась Крылову делом второстепенным. Он был человеком действия, эмоциональным, живо реагирующим на события, и потому к нему никак не подходило штампованное словосочетание «непроницаемое выражение лица».
Фома Требин запланировал несколько командировок по стране, в первую очередь – в нефтяной штат Сулия. (Не будем забывать, что Требин – в недавнем прошлом профессор Института нефти!). Как учёного его интересовало всё, связанное с «чёрным золотом». О поездке заранее был извещён венесуэльский МИД, и некоторые столичные газеты дали соответствующую информацию.
Однако недели за две до «экспедиции» Требина в главный нефтяной район страны к послу США обратились через прессу пятьдесят американских предпринимателей и торговцев. В письме утверждалось, что коммунисты «заметно активизировались» в Венесуэле, спасти которую от красной диктатуры может лишь срочное вмешательство Вашингтона. Из обращения следовало, что подрывная работа в различных регионах страны ведётся через пособников, «образованных, интеллигентных людей, посещавших или обучавшихся в России», которыми руководит советское посольство. В числе «подписантов» были представители «Дженерал моторс», «Проктер энд Гэмбл» и американских компаний, добывавших нефть в штате Сулия.
Требин выехал из Каракаса 10 августа 1946 года. Сопровождал его первый секретарь Леонид Лятко. Маршрут пролегал через штаты Арагуа, Карабобо, Яракуй, Лара и Трухильо. Путешественники были восхищены пышной природой страны, плодородием её земли. Особенно понравился послу город Баркисимето: своей ухоженностью, планировкой, упорядоченным движением транспорта, массовым возведением жилья для рабочих. Конечно, не обошлось без диссонирующих впечатлений от нищеты и убогости провинциальной жизни. Потом, давая интервью по итогам поездки, Требин отметит, что в Венесуэле «ещё много социальных контрастов», но что он убеждён в решимости Революционной хунты избавиться в кратчайшие сроки от этого «наследия прошлого».