В сентябре 1944 года в Монтевидео прилетел из Соединённых Штатов профессор Владимир Лебеденко, высококлассный хирург и физиолог-экспериментатор. Он находился в США как представитель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца. В Уругвай его направили по распоряжению из Москвы для проведения совместно с уругвайскими коллегами обследования посла Орлова, который угасал буквально на глазах. Заключение консилиума было таким: «Положение Орлова безнадёжно». «Рене» направил в Центр дополнительную информацию: «В частной беседе Лебеденко сказал, что конец может наступить через месяц-полтора. В официальное заключение этот категоричный прогноз не вошёл, Наркоминдел о нём не знает». Развязка наступила 24 октября 1944 года: Орлов скончался…
Только через год в резидентуре появился шифровальщик – псевдоним «Миша». Рябов его хвалил: «Это настойчивый и аккуратный работник. Кроме выполнения своих обязанностей, он занимается в резидентуре техникой: фотографией и микрофотографией, финансовой отчётностью». «Миша» иногда «выходит из строя» по причине болезни – язвы желудка. Из-за нервных перегрузок болезнь, кое-как залеченная, обострялась. Но не жалуется, готов терпеть до завершения командировки».
Связь с Москвой у посольства и резидентуры была ограниченной: далёкое расстояние, редкая диппочта, чрезвычайно дорогая телеграфная переписка. В 1944–1945 годах, то есть в период наиболее интенсивной телеграфной переписки, Рябову приходилось пользоваться жёстким телеграфным лимитом, который только наполовину удовлетворял потребность резидентуры. С одной стороны, резидент получал замечания о том, что информации недостаточно, с другой – предупреждения о том, что перерасходы сметы утверждаться не будут. По этой причине некоторые материалы информационного характера не направлялись в Центр. Когда они, наконец, уходили почтой, то в лучшем случае представляли только справочный интерес.
Через несколько месяцев в Уругвай на место Орлова прибыл Николай Горелкин. До войны он возглавлял посольство СССР в Италии и «видел живьём», как он не раз подчёркивал на совещаниях, «фашистский оскал диктатур Муссолини и Гитлера». Некоторые подробности своей итальянской деятельности Горелкин вспоминать не любил. И больше всего – то утро рокового дня 22 июня 1941 года, когда он отправился со старшими дипломатами посольства отдохнуть на пляже в Риччоне. Горелкин мог это позволить, ведь советское руководство на днях заявило, что у Советского Союза нет никаких конфликтов с Германией: «Слухи о войне – злонамеренная провокация». Оказалось, что всё не так. В тот день в МИД Италии сбились с ног, чтобы отыскать посла и пригласить его «для объявления важной информации». Информация была объявлена, и Чиано, министр иностранных дел, записал в своём дневнике: «Советский посол выслушал известие об объявлении войны с характерным для него неподвижным, не выражающим никаких эмоций лицом».
В Уругвай Горелкин приехал, чтобы добиваться позитивных результатов в отношениях с «самой маленькой страной на континенте». На совещаниях он неустанно повторял: «К нам в МИДе не должно быть претензий. Уругвай – благоприятное поле для нашей деятельности! В Москве ждут результатов, и мы дадим их: по налаживанию торговли, научно-культурного обмена, изучению социально-политических процессов в стране».
Дипломатический состав миссии по-прежнему был небольшим – первый секретарь Андреев и второй секретарь Рябов. Оба работали с перегрузкой. Перед отъездом в Монтевидео Горелкин был принят начальником разведки Фитиным, беседа прошла в тёплой обстановке. Посол обещал создать необходимые условия для Рябова, единственного сотрудника разведки, действующего «под крышей» миссии в Уругвае. Впоследствии, когда Горелкин завершил свою работу в Уругвае, он с похвалой отзывался о Рябове: «Дисциплинированный, работоспособный, исполнительный. Серьёзных трений мы не имели. Для посольства он делал всё, что в его силах».
Однако в Центре считали, что Рябов не проявил должной инициативы, чтобы наладить деловые взаимоотношения с Горелкиным. Как следствие – постоянный цейтнот в оперативной работе. Рябов сетовал: «У Горелкина нет никакого желания помогать мне. От него я встречал только препятствия. Несмотря на мои сигналы и просьбы, помощи от Центра в этом деликатном деле я не получил. Товарищ «Тагор»[108] может подтвердить мои слова. Он тоже пытался договориться с Горелкиным во время своего пребывания в Монтевидео, но без успеха». Подытоживая историю отношений с Горелкиным, Рябов, однако, говорил примирительно: «Они были напряжёнными, хотя до открытых столкновений мы старались их не доводить».
В Уругвае своему тяготению к пляжному отдыху Горелкин не изменил. Мало ли что сочиняют о нём буржуазные щелкопёры в заказных статейках. Советские дипломаты, как и все трудящиеся, имеют право на достойный отдых. Среди уругвайских пляжей Горелкин предпочитал тот, что расположен в Пунта-дель-Эсте, самом аристократическом курорте в регионе. Летом туда съезжались «сливки высшего общества» не только из Уругвая, но и Аргентины, Бразилии, Чили, Боливии, Парагвая. Классные отели, площадки для тенниса и гольфа – здесь можно было в неформальной обстановке встретить полезных людей из правительственных кругов, политических партий, дипломатов, и Горелкин этим часто пользовался, в том числе посредством задавания «вопросов в лоб». Многие его собеседники, привычные к витиеватым преамбулам, изящным намёкам и полуправдам, нередко терялись, и Горелкин получал нужную ему информацию.
Уругвайские пляжи с «оперативной точки зрения» (для проведения встреч) Рябов изучил досконально. Разумеется, он использовал для явок с агентурой и другие места – церкви, междугороднюю автобусную станцию, музеи. По оценке резидента, из последних более или менее подходили для свиданий Музей изящных искусств в парке Родо, Исторический музей на улице Саранди, Океанографический музей[109] – все с бесплатным доступом. К сожалению, музеи были небольшими, малопосещаемыми. Если часто ходить, можно примелькаться. Пляжи – другое дело! В подготовке «обзорной справки» по этой теме Рябову помог «Артур». Вот фрагмент из неё:
«Курортный сезон в стране начинается в декабре и продолжается до марта, хотя смельчаки купаются до мая. Есть даже «День пляжа» – 9 декабря. По традиции, архиепископ Монтевидео проводит церемонию «освящения воды». Основная масса туристов, до 50 тысяч, прибывает из Аргентины, поскольку там в этот период очень жарко. Монтевидео открыт морским ветрам, и погода в городе прохладная и комфортная.
Пляж в Монтевидео в летнее время может служить идеальным местом для встреч. Уругвайская столица летом – царство туристов, все пляжи от Рамиреса до Карраско забиты толпами народа, и потому вести здесь наружное наблюдение трудно. На городских пляжах за небольшую плату можно арендовать зонтик, кабинку для переодевания, полотенце, пользоваться душем и прочими услугами. Много разных торговцев – мороженым, кока-колой, пирожками и прочим. (Надо помнить, что среди лоточников могут быть агенты-опознаватели, которые помогают полиции). Пляж Бусео находится в двух километрах от Поситос. Бусео известен своим яхт-клубом и стоянкой для небольших судов. Популярен Мальвин – продолжающий Бусео. Он хорошо оборудован, рядом – много пансионатов и гостиниц. Небольшой и уютный пляж Онда находится на некотором отдалении от Мальвин. Верде – ещё один маленький пляж, рядом с которым расположена школа для плавания.
Карраско – крупный пляж, получивший название от района, в котором расположен. От центра города до него 15 километров. Им пользуются состоятельные местные жители и туристы, так как там действуют самые дорогие отели и построены виллы местных и иностранных миллионеров. За Карраско есть ещё один пляж, не имеющий названия. Члены советской колонии называют его «диким». Действительно, цивилизации там никакой: нет торговых палаток, ни зонтов от солнца, ни питьевой воды. Там часто бывают автолюбители, так как это единственный пляж, куда можно заехать на автомашине».
Из справки легко понять, какой пляж предпочитали для отдыха сотрудники посольства, приезжавшие туда со своей едой, питьём и зонтами от солнца. Самое главное, чтобы детям было где свободно порезвиться[110].
Рябов считал, что для кратковременного инструктажа агентов или «моментального» получения материалов можно было назначать встречи в парках – на вечернее время. Самый большой – парк Прадо, который имеет «уединённые уголки», несколько входов и выходов. По парку проходит трамвайная линия, есть дороги для автомашин. Прохожие встречаются часто, поэтому надо быть начеку. В парке имени Генерала Фруктуосо Риверы можно встречаться только днём, так как вечером он безлюден и имеет один вход. Днём можно использовать зоосад (вечером он закрыт). Дожидаться собеседника можно, сидя в ресторане. Ботанический сад не совсем удобен для оперативных свиданий, поскольку в дневное время и даже по праздникам в нём мало посетителей и много сторожей. Парк Карраско пригоден для встреч только в летнее время. Зимой он совершенно безлюден. Имеет много передвижных постов – пеших, конных, на автомашинах с радиостанцией. В парке расположены виллы уругвайских, аргентинских и бразильских миллионеров, поэтому он хорошо охраняется. Рябов считал, что можно встречаться с агентами и в Парке Союзников, но только со стороны стадиона. В противоположном направлении, там, где проходит бульвар Артигаса, расположены посольства США и Англии. Там есть полицейские посты и негласные пункты наблюдения.
Для встреч с полезными людьми, конечно, чаще использовались рестораны. Горелкин и Рябов досконально изучили «ресторанные возможности» Монтевидео. Иногда обменивались мнениями о кухне, качестве обслуживания, публике. Посол для неформальных бесед с уругвайскими политиками выбирал рестораны только первого класса. Среди них «Эль Агила» на улице Буэнос-Айрес, небольшой и дорогой, посещаемый дипломатами, крупными коммерсантами, состоятельными туристами. Он был примечателен тем, что клиенты обслуживались, по замечанию Горелкина, «без дурацких великосветских церемоний». Нравился ему ресторан «Морини» (улица Реконкисты), самый популярный в столице, возможно потому, что кухня была хорошей, а стоимость блюд «не заламывали» до небес. Там часто бывали вице-президент, министры, члены парламента, журналисты. Экзотикой было то, что официанты красовались в длинных белых фартуках, чем напоминали дореволюционных половых в России. Престижным считался ресторан «Ногаро» (на площади Конституции), находящийся в гостинице того же названия, – французская кухня и достойная клиентура: крупные коммерсанты, дипломаты и полицейские чиновники высшего звена. Любил бывать Горелкин в ресторане «Парк Отеля», где его хорошо помнили и обслуживали как престижного клиента. Рябов считал, что в этих ресторанах активно «работают» разведка «конкурентов» и агентура полиции. В приличную публику нередко проникали контрабандисты, шулера, мошенники, выдававшие себя за коммерсантов и даже аристократов.