Первым чилийским послом в Москве был назначен известный юрист, деятель правившей тогда Радикальной партии Луис Крус Окампо. Он с симпатией относился к Советскому Союзу, и отправился в Москву со всей своей семьёй. Установление и восстановление дипломатических отношений со странами, таковых ранее не имевших, обнажило проблему достойного размещения посольств. Гостиница «Националь» по этой причине превратилась в огромный дипломатический улей, в котором обосновались иностранные миссии и жили десятки дипломатов. Посол Крус Окампо и его семья воспринимали эти объективные обстоятельства стоически. Все эти сложности преходящи, зато очень немногие чилийцы получили такой шанс: познать жизнь Советской России изнутри, понять, в чём кроются секреты её побед и достижений.
Бытовые сложности забывались в череде приёмов, посещений театров, экскурсий, организуемых Медом. Беритта, молодая жена чилийского дипломата Франсиско Ойярзуна, однажды оказалась в центре восторженных пересудов дипломатического корпуса. Дипломаты были приглашены на премьеру в Большой театр, на которую неожиданно прибыл сам Сталин. Конечно, все занервничали, такое событие! Чилийцы были последними на церемонии представления. Сталин продвигался вдоль цепочки приглашённых гостей, пожимал руки, не говоря ни слова. Когда очередь дошла до Беритты, она неожиданно, в том числе и для себя, произнесла по-русски: «Железнодорожный вокзал находится налево». Сталин остановился, взглянул на неё и что-то переспросил своего переводчика. На уточняющий вопрос Беритта ответила, что это единственная фраза, которую она запомнила после своих занятий русским языком. Сталин разразился смехом. Это был сольный успех Беритты, ведь немногие видели советского вождя смеющимся. В этот день чилийское посольство было в центре внимания дипкорпуса, и Франсиско Ойярзун без устали отвечал на расспросы коллег о том, каким образом удалось развеселить грозного русского диктатора…
В посольстве США с пристальным интересом изучали Жукова и его первые шаги в Чили. Американский посол Клод Боуэрс, автор мемуарной книги «Миссия в Чили, 1939–1953 гг.», написал о русском коллеге и его супруге не без симпатии: «Он был высоким и подтянутым, с приятным лицом, естественными и скромными манерами. По-английски говорил с едва заметным иностранным акцентом. Откровенно признал своё незнание политической панорамы в Чили, а количество кандидатов в президенты вызвало у него улыбку… Жена Жукова, сердечная и милая, говорила по-английски, который изучила в Университете им. Ломоносова и которым вполне владела. Её манеры были трогательными. Она поинтересовалась у моей дочери, как должны осуществляться приглашения на приёмы – при помощи специальных карточек или путём публикации извещений в газетах, и мы предупредили её, что использование последнего метода привело бы к самому настоящему нашествию. Весьма по-женски она спросила и о том, как можно получить «Ladies’ Home Journal»[114]…
По мнению Боуэрса, личность Жукова была настолько обаятельна, что многие в дипкорпусе принимал его за декоративного «псевдопосла», служившего своего рода прикрытием для одного из второстепенных сотрудников посольства. Для Боуэрса «главным человеком» в посольстве был, скорее всего, атташе по связям с общественностью, «приземистый тип со зловещим взглядом искоса, являвшийся активным членом ЧК». Вот кто на самом деле обладал реальными властными полномочиями! Это он, – по информации американца, – бесконтрольно направлял свои доклады в Москву и шпионил за послом: «Всякий раз, когда я говорил с Жуковым на приёмах, этот прилипчивый человечек с настороженными и чуткими ушами ухитрялся оказываться рядом». Но у Боуэрса был и другой кандидат на роль «теневого посла»: «Некоторые наблюдатели были убеждены, что настоящим послом, назначенным для шпионства за своим шефом, был его шофёр, потому что кто лучше, чем он, мог секретно информировать Москву о визитах посла, куда они делались и сколько длились?»[115].
Первые месяцы в Сантьяго были благоприятны для работы посольства. В стране шла предвыборная кампания, в которой больше шансов было у Габриэля Гонсалеса Виделы, деятеля радикальной партии, масона, гибкого и динамичного политика. Долгие годы Видела поддерживал «полезные связи» с коммунистами и социалистами, массовыми в тогдашних чилийских условиях партиями, что и помогло ему в конечном счёте победить в избирательной гонке кандидатов правого спектра, не сумевших выступить общим фронтом. Все в Чили знали: без поддержки коммунистов Видела никогда бы не пришёл к власти.
Церемония вступления вновь избранного президента в должность прошла в Почётном салоне Национального конгресса. Посол Жуков присутствовал на этом «празднике демократии». Результаты выборов были многообещающими для левых сил. В новое правительство вошли три коммуниста.
В ноябре 1946 года президент Видела побывал – в первый и последний раз – в советском посольстве на приёме в честь годовщины Октябрьской революции. Посол Боуэрс, являвшийся дуайеном дипкорпуса, тоже посетил «роскошное», по его словам, представительство СССР в «элегантном районе», что он не преминул отметить в мемуарах. Во время приёма его особенно поразило разделение гостей на «категории». Гости «ограниченной важности» толпились в общем зале и принимались дипломатами среднего звена, а избранных – президента Виделу, бывшего президента Алессандри, чилийских командующих и самого Боуэрса – провели через анфиладу помещений и коридоров «с охраной» в своего рода «спецзал», где и был накрыт пиршественный стол. «Причина столь уникального разделения была очевидной, – сделал глубокомысленный вывод американский посол. – Коммунистическая демократия считала непозволительным, чтобы глава государства находился в общей толпе гостей, хотя это было обычным делом на приёмах в других посольствах».
Началась обычная дипломатическая жизнь. Жуков и дипломаты наносили протокольные визиты, заводили полезные связи, постепенно определялись с реальными перспективами работы в Чили. В редкие дни отдыха персонал посольства знакомился со «страной безумно красивых контрастных пейзажей», как сказал в одном из интервью атташе Чернышёв. Несколько раз совершали коллективные выезды в портовый город Вальпараисо, побывали на пляжах Картахены и Виньи-дель-Мар, вкусили блюда из марисков – неприглядных, но вполне съедобных существ, добытых в океанских глубинах.
Мужская половина посольства не обошла вниманием чилийскую виноградную водку – писко. Потребление этого напитка в силу его дешевизны почти не сказывалось на скудноватых семейных бюджетах, и поэтому у него появились в посольстве надёжные друзья, которые были в состоянии отличить «по насыщенному этиловому букету» «RRR» от «Control» и «Bella Vista» от «Conquistador». Не разочаровали посольский люд и столичные универмаги, особенно «Гат и Чавес». В нём-то и приоделись советские дипломаты, чтобы внешне «соответствовать» занимаемому положению. Предприимчивый комендант З. решил сэкономить, вычитав в газете, что «иностранец распродаёт практически не ношеную одежду в связи с отъездом». Два костюма, несколько рубашек и галстуков купил З., но в посольстве его проступок был замечен. Коменданта подвергли в коллективе суровой критике. Претензий к провинившемуся было много, но главная, что вещи распродавал американец, и З. скомпрометировал посольство, гоняясь «за американскими обносками».
Побывали на ипподроме Сантьяго, немало подивившись азарту любителей скачек – и тех, кто восседал на сиденьях для богатых, и тех, кто исступлённо болел за «своих» скакунов на рабоче-крестьянских скамейках. Имена у скаковых лошадей были самые разные – от Бонапарта до Мистраль, что казалось вполне допустимым: хотели назвать любимцев погромче и покрасивее. Однако участие в одном из забегов жеребца по кличке «Жуков» экскурсанты встретили настороженно: «Не провокация ли это против посла? Почему именно Жуков, а не Черчилль или, скажем, Боуэрс?»
На эту тему поспешил высказаться орган КПЧ «Сигло». Безымянный автор заметки обозвал владельца скакуна – некоего Эрнесто Хаймовича – непроходимым глупцом и пособником олигархов: «Эти нападки являются всего лишь жалкой реакцией фашистов на ту любовь, которую демонстрируют чилийцы великому советскому народу и его представителям». Через много лет бывший генсек КПЧ Луис Корвалан упомянет в своих мемуарах, что честь Жукова в столь бескомпромиссной форме защитил он. И как позднее выяснилось, никакого «фашистского заговора» против посла не было, наоборот – Эрнесто Хаймович всегда голосовал за КПЧ, жертвовал деньги на её нужды и искренне симпатизировал России, потому и назвал своего любимца-скакуна именем Жукова…
Персонажей, пытавшихся втереться в доверие к советским дипломатам, было немало. Случались визитёры, которые убедительно рассказывали о прежних «контактах» с советской разведкой. Воронин, исполнявший консульские обязанности, «бывших разведчиков» терпеливо выслушивал, а потом составлял отчёт о беседе. Обязательная процедура. В Москве каждого должны проверить по учётам и высказать мнение о целесообразности дальнейшей работы с тем или иным визитёром. Воронин не переставал удивляться запутанности некоторых судеб. Чем больше было запутанности, тем неизбежнее возникали сомнения о личности собеседника.
Первым в посольство явился Захар Лазаревич Рафалович. Именно так он представился и даже вручил визитку:
«Рафалович заявил, что хотел бы вернуться в СССР. И тут же задал вопрос: можно ли касаться в беседе со мной таких моментов его биографии, которые являются «особо секретными». Я ответил, что он может говорить обо всём существенном, поскольку речь идёт о его возвращении в Советский Союз. Рафалович рассказал, что, будучи служащим одной из фирм в Париже, поддерживал связь с работником советского посольства, которому передавал секретные чертежи и материалы по телефонному оборудованию. Когда его пребывание во Франции стало небезопасным, он получил разрешение на въезд в Советский Союз. В начале 1935 г. приехал в Москву и в декабре того же года получил советское гражданство. Работал по специальности, строил телефонную станцию в Нальчике. После начала войны в Испании получил предложение Коминтерна поехать туда. Его выезд оформляла Елена Благоева и капитан отдела контрразведки Елена Феррари