Встреча прошла в той же внешне искренней и дружественной обстановке. Услышав о согласии Москвы на установление дипломатических отношений, Перон встал и заявил, что это самый счастливый день в его жизни, и тут же добавил, что вести переговоры будет Брамуглия – будущий министр иностранных дел. Перед этой встречей Шевелев сделал Перону подарок, послав ему чёрную икру, водку и палехские шкатулки. Встреча завершилась тем, что все выпили по рюмке водки, после чего Перон разбил свою рюмку о паркет, воскликнув, что таков обычай аргентинцев. Все последовали его примеру. В отчёте Лакс не удержался от иронии: «Этот обычай наш Шевелев довольно хорошо освоил, в дальнейшем рюмки бились неоднократно».
Корреспондент ТАСС Юрий Дашкевич лучше всех умел подыграть Шевелеву. Лакс характеризовал журналиста не лучшим образом: «Возможно, Дашкевич хороший корреспондент, но честолюбец, карьерист, льстец и невыдержан в поведении. Дашкевич оказывал на Шевелева вредное влияние. Если бы не Дашкевич, Шевелеву удалось бы избежать многих ошибок. Держать себя в нужных рамках Дашкевич не умеет, позволяет себе фамильярность и плоские шутки. Обычным его коньком является саморекомендация как «представителя красного империализма». Это он говорил Перону, Брамуглии и Лагомарсину».
По мнению Лакса, Шевелев подходил к работе с официальными лицами Аргентины «с элементами импровизации». Однажды после приёма у Перона 6 июня[129] Шевелев пригласил правительственных чиновников на ужин, и не нашёл лучшего места, чем ресторан «Русалка» с балалаечным оркестром «из беляков». Трактирный тип ресторана не соответствовал статусу Шевелева, но он «не хотел менять привычки и регулярно приглашал туда иностранных коллег».
Закрытого канала для дипломатической переписки ещё не было, и Лаксу надо было ехать в Монтевидео за телеграммой из Москвы с полным текстом коммюнике по поводу установления дипломатических отношений. Адресовалась телеграмма на «совпосла тов. Шевелева». Из этого торгпред сделал вывод, что именно он назначается послом и быстро вошёл в эту роль. Были заказаны визитные карточки и конверты с соответствующими атрибутами. В газетах появилось сообщение, что «из авторитетных источников стало известно, что Советский Союз будет представлять в Аргентине Константин Шевелев». Лакс не без оснований подозревал в этой утечке Дашкевича.
Аргентинцы начали называть торгпреда не иначе как «embajador» и оказывать ему особые знаки внимания. Дашкевич настолько сблизился с Шевелевым, что тот иногда представлял его «будущим первым советником». В коллективе Дашкевич демонстрировал свою осведомлённость. Жене Лакса, то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал, что её мужа ожидает пост военного атташе, а Малковой он шепнул, что её супруг станет торгпредом.
В полном тексте телеграммы, которую Лакс привёз из Монтевидео, сообщалось, что послом назначается Михаил Сергеев[130]. Шевелев был потрясён. Такой поворот событий поставил его в крайне неудобное положение перед аргентинцами. Конечно, он пытался объяснять, что ранги посла и торгпреда равноценны, что торгпред самостоятелен и независим в табели о рангах, но звучало всё это неубедительно.
Торгпредство было первым советским учреждением в Буэнос-Айресе, поэтому, когда прибыли дипломаты, некоторых из них их пришлось «подселить» в торгпредство. Оно находилось в пятиэтажном здании на углу Генерала Сельи Обес и Копернико. Кабинет торгпреда Шевелева и рабочие помещения сотрудников находились на втором этаже. На третьем – располагалась квартира торгпреда. На первом, «вестибюльном», этаже дежурили коменданты, контролируя посетителей. Там же находилась скромная квартира портье – Романа Абрамчука, его жена была уборщицей, а дочь – домработницей торгпредства. Четвёртый и пятый этажи были отданы под квартиры сотрудников. «Жилплощадь» имелась также в надстройке на крыше.
Персонал посольства прибыл в Буэнос-Айрес 31 августа 1946 года на борту парохода «Академик Крылов». Юрий Папоров, писатель и разведчик, вспоминал о том, как формировался состав будущего посольства: «И когда генерал Перон, пришедший к власти в Аргентине, предложил установить с Советским Союзом дипломатические отношения, Сталин на его телеграмме написал: «Оформить посольство в течение месяца». Это было в мае 1946 года, кадров было мало, и оформить посольство в такой короткий срок было невозможно. Наскребли, как говорится, по сусекам, взяли бывшего посла из Голландии, консул приехал из Уругвая… Таким образом, я в двадцать один год оказался атташе в Аргентине»[131].
За день до прибытия «Академика Крылова» газета компартии «Ла Ора» на первой полосе опубликовала портрет Сталина и адрес магазина, где можно было купить советские флаги.
Из аргентинских официальных лиц посла Михаила Григорьевича Сергеева в порту приветствовал Альберто Виньес, шеф протокола правительства. Из соотечественников Сергеева встречал торгпред Шевелев, его заместитель Лакс, другие сотрудники торгпредства. Ни на шаг не отходил от Сергеева корреспондент ТАСС Дашкевич. Аргентинские журналисты упомянули в репортажах дипломата Рябова, который «до последнего времени работал в советском посольстве в Уругвае».
Встречать Сергеева пришли дипломаты дружественных стран – посланник Югославии и генконсул Чехословакии. Около порта собралось несколько тысяч сторонников Страны Советов. Сергеева, «чтобы избежать инцидентов», увезли другим маршрутом. Толпа, тем не менее, ненадолго прорвала полицейское оцепление, радостные эмоции было невозможно сдержать.
На первое время сотрудники посольства разместились в двух гостиницах – «Альвеар Палас» и «Кларидис». Бдительные дипломаты быстро выяснили, что среди «коридорных» есть много лиц, владеющих русским языком, – выходцев из Западной Украины, Белоруссии, Латвии и т. д. Установили и то, что номера тщательно обшаривались, именно обшаривались в процессе уборки. Какие-то вещи пропадали. Например, привезённые отрывные календари («Кого-то из бывших соотечественников ностальгия замучила?» – предположил посол Сергеев). Самым серьёзным «ЧП» стало «исчезновение» аттестатов на сотрудников посольства, которые хранились в номере бухгалтера Шалиловой.
Из-за отсутствия разрешения властей Аргентины на шифрованную связь краткий отчёт о посольстве был направлен в Москву через Рябова из Монтевидео:
«Первая встреча посла с министром иностранных дел Хуаном Атилио Брамуглией состоялась только 3 сентября (для справки: министр принял британского и американского послов в день их прибытия). Брамуглия заставил наших дипломатов ожидать приёма 45 минут, объяснив это «занятостью» с британским послом. Время приёма, разумеется, было назначено заранее самим Брамуглией. Наша встреча носила официальный характер и имела целью передачу министру копий верительных грамот и выяснение даты вручения грамот Перону.
Посол затронул тему запроса депутата-консерватора Пастора в нижней палате о том, какие меры намерено предпринять аргентинское правительство «для получения удовлетворения» от советского правительства за арест в 1918 г. в Петрограде начальника канцелярии и дипкурьера аргентинской миссии. Сергеев спросил, как Брамуглия предполагает ответить на эту интерпелляцию. Вопрос был задан не совсем в тактичной форме, и Брамуглия довольно резко ответил, что его правительство не нуждается в помощи других стран на составление ответов в палате депутатов или сенате. После уточнения Сергеева, что он не намерен подсказывать ответ, а только интересуется его содержанием, Брамуглия дал соответствующие объяснения.
При ознакомлении с положением в Аргентине бросаются в глаза усилия Перона «загладить свои грехи» перед американцами, рост влияния и активности антиперонистов, разлад в среде его сторонников, попытки Перона объединить их хотя бы формально единой организацией».
Под проливным дождём с градом Сергеев 12 сентября поехал вручать Перону верительные грамоты. Посол был тронут тем, что у президентского дворца его ожидала насквозь промокшая, но преисполненная энтузиазма дружественная манифестация.
Более года потребовалось на подбор подходящего здания для посольства. Поиски осложнялись тем, что в столице был «дефицит» на обособленно стоящие особняки. Такая вот особенность Буэнос-Айреса – плотная застройка улиц, дома тесно прижаты друг к другу. Предложений на аренду почти не было, только на продажу. Аренда в «приличных» районах колебалась от 1200 до 2500 долларов в месяц, приобретение в собственность – от 180 тысяч долларов до 400 тысяч.
Послу и шифровальщику пришлось тесниться в торгпредстве. Им временно выделили две комнаты: в одну «заселился» Сергеев, другая использовалась как рабочее помещение шифровальщиками – посольского и резидентуры. «Миша» из Монтевидео привёз всю необходимую для работы документацию.
Для военного атташата места не нашлось: Шевелев вначале отказал. Но после дискуссии на повышенных тонах военный атташе получил под рабочий кабинет комнату на пятом этаже – размером 3 на 3,5 метра с цементным полом, без отопления и телефона, рядом с кухней. Разумеется, женщины толпились там с утра до вечера, готовя еду и, как жаловался в Центр руководитель атташата, «проявляя нескромное любопытство». В коридоре можно было наткнуться на посторонних людей из «местных»: референтов, преподавателей испанского языка, дворника, шофёра и т. д. Имелись неудобства чисто рабочего плана: не было пишмашинок, мебели, канцелярских принадлежностей.
Сотрудники временно устроились в двух меблированных квартирах. Аренда обходилась дорого, дипломаты тратили на неё более половины зарплаты. В первой квартире обустроились три семьи (Лазаренко, Щучкина и Буйленко). Каждая получила по комнате, общее «пространство» – столовая, кухня и приёмная. Во второй квартире обосновались семья Орищенко и руководитель атташата. Туда же (в комнатку для прислуги) пристроили шифровальщика с женой.
Аргентинская контрразведка интересовалась причинами такой «скученности», её агенты пытались проникнуть в эти квартиры под любыми предлогами: от ремонта телефонной линии до выяснения причин «протечки воды» на нижний этаж. Иногда визитёры предлагали для найма более дешёвое жильё, по-видимому, с внедрёнными микрофонами. Лазаренко сходил «для интереса» в предлагаемую квартиру. «Не квартира, а одно большое ухо, – сделал он вывод. – Причём консьерж поляк, бывший участник Армии Крайовы».