Рикардо Ортис – член исполкома института культурных связей, профессор инженерного факультета;
Альфредо Варела – писатель и общественный деятель;
Рауль Сольди – художник;
Лоренсо Пароди – профессор естественных наук;
Роберто Фернандо Джусти – писатель, профессор филологии;
Мануэль Кантор – карикатурист;
Эмилио Тройсе[135] – терапевт, общественный деятель;
Рауль Туньон – поэт;
Альваро Юнке – писатель;
Франсиско Пероне – режиссер;
Орестес Кавиглиа – актёр и кинорежиссер;
Леонидас Барлетта – писатель и режиссёр, симпатизирующий СССР, но политически неустойчивый;
Хуан Хосе Кастро – директор театра «Колон», выступавший против политики Перона (за что был изгнан из театра);
Орасио Хуарес – скульптор, член правления аргентинско-советского общества культурных связей;
Хорхе Рауль Виале – технический секретарь общества, нотариус, член КПА;
Райн А.Р.Л. – миллионер, президент «Аргентинской рыболовной компании», является нашим морским агентом, сотрудничает с торгпредством;
Луис Сомми – журналист, член КПА. Написал толковую книгу «Немецкие капиталы в Аргентине». В настоящее время пишет исследование об англо-американских капиталах в стране. Его жена – Лиля Герреро – поэтесса, переводчица с русского языка, была знакома с Маяковским. Организует вечера, посвящённые советской поэзии;
Христо Гоневский – один из руководителей «Славянского Союза». Болгарин, коммерсант. Редактор газеты «La Voz Eslava». Политически грамотен, его характеристикам можно доверять;
Луис Сосиас Дальмау – адвокат, секретарь парламентской фракции «Прогрессивных демократов». Был представителем литовского агентства ВОКСа в Аргентине, но ушёл с этого поста, т. к. это не давало ему заработка. Политически недостаточно грамотен, но честен и дружески настроен в отношении СССР;
Максим Лапко (Лапако) – представитель «Международной книги» в Аргентине;
Омеро Клеричи – владелец издательства «Амайта». Имеет книжный магазин рядом с факультетом философии и литературы Университета Буэнос-Айреса. В КПА вступил в 1946 году. Дружественно относится к СССР. Может быть использован при организации мероприятий по линии ВОКСа. Обладает широким кругом связей. К его характеристикам, однако, надо относиться осторожно: они не всегда объективны;
Сара Маглионе де Хорхе – директор просоветского издательства «Лаутаро»;
Хорхе д’Урбано – владелец известного издательства «Вьяу», печатающего художественные монографии. Его книжный магазин на улице Флорида пользуется популярностью. Имеет полезные для посольства связи;
Хуан Хосе Сильвейра[136] – директор просоветского издательства «Пуэблос Унидос». Участник гражданской войны в Испании. Написал книгу о методах партизанской войны;
Энрике Аморим – известный писатель, довольно крупный помещик, по рождению уругваец. Через него можно выходить на интересных людей, но следует иметь в виду, что он недавно вступил в КПА;
Антонио Берни – крупный аргентинский художник, обладает интересными связями, настроен просоветски;
Виктория Томина де Россаткевич – бывшая балерина театра «Колон», организатор украинских и белорусских фольклорных групп. Настроена просоветски. Организовала концерт в честь прибытия в Аргентину посла Михаила Сергеева;
Исаак Архентино Вайников – представитель «Арткино» в стране, много сделавший для пропаганды советского кино в стране. Старый член КПА. Сидел в тюрьме. Получает фильмы из СССР по своим каналам, не прибегая к помощи посольства, чтобы избежать упрёков по поводу «идеологической работы» на Советы.
По «списку Рябова» кроме просоветских друзей были и просто полезные друзья:
Паулино Альберди Гонсалес – помощник главного редактора газеты КПА «Ла Ора». Служил связником между посольством и газетой для передачи материалов Совинформбюро.
Альфредо Биллингхурст – начальник таможни в «Десембаркадеро Сур». За небольшие взятки (водка, папиросы) устраивал пропуск грузов советских учреждений без досмотра.
Курт Гуггенхейм – швед немецкого происхождения (или наоборот). Ходатай по всяким делам, официально занимается арендой домов и квартир. Хосе Гальвец – из родовитой, но разорившейся семьи, имеет интересные знакомства среди «высшего общества». В силу бедности берётся за выполнение любых поручений.
Эдуардо Румбо – перонист, депутат парламента. Член комиссии по Пятилетнему плану, поэтому интересуется нашими «пятилетками».
Раймонд Реми – директор мебельной фабрики «Янсен С.А.», поставляющей мебель в «великосветские» салоны. Вращаясь в этих кругах, Реми в курсе слухов и интриг «высшего света».
Винсент Фриас – метрдотель известного ресторана «Ла Кабанья». Испанец. Хорошо относится к России. Как и Раймонд, Реми всегда в курсе «великосветских» сплетен, которыми охотно делится.
Не забыл Рябов включить в список друзей посольства Степана Эрьзю: «Это известный скульптор (см. БСЭ), советский гражданин, живёт в Аргентине около 20 лет, прославился работами из кебрачо. Общается, однако, с рядом подозрительных лиц из белогвардейской эмиграции. Предполагает поехать в Советский Союз».
Рябов не ограничился этой отпиской, решил посмотреть работы скульптора, о котором много писали в уругвайской и аргентинской прессе. Он побывал в мастерской Эрьзи в Буэнос-Айресе и был потрясён: «Уникальный талант, гениальные произведения! Надо помочь скульптору с возвращением на родину. Если мы этого не сделаем, прощения нам не будет». С подачи Рябова с Эрьзей познакомился посол Сергеев и его жена Тамара, скульптор по профессии, восторгам которой не было предела, а она была человеком с изысканным вкусом. Возможно, именно её слово стало решающим для посла: не откладывая дела в долгий ящик, он направил в Москву телеграмму с обоснованием целесообразности скорейшего возвращения Эрьзи на родину.
Конечно, за скульптора пришлось побороться, и в этом благородном деле объединили свои усилия посол, Рябов и Папоров, который был чем-то вроде связника между посольством и скульптором. Эрьзя несколько раз упаковывал свои скульптуры, их было около двухсот, и распаковывал. Постоянно возникали какие-то препятствия, вызывавшие сомнения у немолодого уже мастера.
Из интервью Папорова:
«В общем, он страшно переживал, и порой мне приходилось очень трудно с ним разговаривать, убеждать его, что происходит какое-то недоразумение. Я читал ему статьи, что вот Конёнков вернулся в СССР, что и его, Эрьзю, там ждут. А Эрьзя мне очень разумно на это отвечал: «А почему ни в одной статье за эти два года у вас обо мне нет ни слова? Почему там, где опубликованы фамилии художников, посвятивших своё творчество революции, нет моей? Я первым создал скульптуру Ленина ещё в 1918 году. И Маркса, Энгельса. Фронтон Дома профсоюза горнорабочих в Азербайджане. И обо мне ни одного слова. Значит, моё творчество в СССР не признаётся. А везде его признают»[137].
Эти переживания плохо сказывались на творчестве Эрьзи, и к тому же его стали соблазнять огромными деньгами за продажу «оптом» всех работ в американские музеи. Папоров решил надавить на бюрократов в Москве через аргентинскую компартию:
«Я приехал к Хорхе Виале, который работал нотариусом и был членом компартии, связником. Через него проходили документы, деньги, шифрованные сообщения. И я объяснил ему: «Ситуация с Эрьзей складывается так, что подрывается авторитет Советского Союза». Он меня очень быстро понял, и в тот же день в ЦК аргентинцы отправили об этом сообщение. И я параллельно переговорил с поверенным в делах, высказал ему своё мнение об этой уже четырёхлетней волоките с возвращением скульптора. В результате, 15 июня 1950 года ни свет ни заря раздаётся звонок из посольства: «Одевайся и приезжай». И мне вручают шифрованную телеграмму, в которой содержится это окончательное решение высылать Эрьзю со всеми вещами, работами как можно скорее. Рабочие из «Славянского союза» снова забивают 97 ящиков, в которых 180 скульптур из дерева, гипса, бронзы, мрамора. 175 тонн!»
Был арендован итальянский пароход, который доставил Эрьзю в румынский порт, а оттуда его вместе с драгоценным грузом перевезли в Одессу. У мастера начался советский период жизни и творчества…
По словам Папорова, его собственная командировка в Аргентину завершилась в конце августа 1950 года, дней через 10 после него страну покинул Эрьзя. В Москве они больше не общались, потому что Папорову пришлось поменять место работы. Его вызвали в ЦК партии, где сотрудник из внешней разведки предложил молодому дипломату перейти к ним на работу. «Я стал отказываться, – вспоминал Папоров, – но против решения ЦК ничего сделать было невозможно. Эта служба тогда находилась вне КГБ, называлась – «Комитет № 4 Совета Министров СССР». Вот так я и попал в разведку».
Папоров проработал в Комитете № 4 несколько лет. На больший срок его не хватило. В книге о Григулевиче Папоров назвал причины своего ухода из разведки: «Дискомфорт, невозможность работать осмысленно и в полную силу с некомпетентными коллегами, не обладающими достаточной культурой, общими и профессиональными знаниями, с психологией грубых, неотёсанных, всегда готовых на подлость людей»[138]. Вот такие резкие слова, за которыми наверняка скрываются какие-то острые конфликты Папорова с бывшими сослуживцами.
Впрочем, о начальнике разведки Короткове Папоров отозвался хорошо: «Меня он понял и, дав умный совет, помог мне безболезненно уйти из разведки. Он был председателем спортколлектива ПГУ, а я – его заместителем»[139].
Рябов, воспользовавшись тем, что резидентура находилась «в консервации» (активная работа была запрещена), обратился в начале 1947 года к руководству с рапортом об откомандировании. В марте Центр дал «добро» на отъезд. Подтверждение по линии МИДа поступило в апреле. Рябову повезло с пароходом. Оказии долго ждать не пришлось: 27 мая он с семьёй поднялся на борт «Пскова».