– Эй, Макс… – шёпотом позвал сосед. – Спишь?
Спать Масканину не хотелось, но лежал он с закрытыми глазами, всеми силами стараясь вздремнуть. Но куда там, выдрыхся, наверное, на полгода вперёд.
– Харэ на массу давить, поручик, – не унимался сосед.
Масканин открыл глаза и уселся, облокотившись на спинку койки. От долгого пребывания в горизонтали голова была что чугунная. Сосед, плотный мордатый майор по фамилии Полудуб, смотрел на него заговорщицки, уже видимо составив план как слинять из палаты. Особо сложного в этом ничего не было, режим в этом крыле оказался послабленным, но разгуливания по территории во время тихого часа не приветствовались.
– Идём, подышим, – предложил майор, – и употребим.
– Вдвоём?
– Почему вдвоём? Олега буди…
– А я не сплю, – отозвался Бембетьев.
– Ну, так как? – подмигнул майор. – Идём что ли?
– Пошли, – согласился Бембетьев за себя и Масканина.
Госпитальных халатов ни у кого не было, чай не мирное время, хорошо хоть прачечная работала исправно. Впопыхах одевшись потеплее, троица покинула палату. На улице как-никак декабрь вот-вот наступит, хоть и тёплый в южной Хаконе был климат, но однако дыхание зимы чувствовалось и здесь.
Из всех постояльцев палаты майор Полудуб волей-неволей сошёлся только с Масканиным и Бембетьевым, как с самыми старшими и по возрасту, и по званию. Остальные раненные были для него совсем уж мальчишками, к тому же в большинстве недавно произведёнными прапорщиками.
Через не заколоченный чёрный ход они вышли из палаты на заваленную разбитой мебелью лестницу, аккуратно спустились со второго этажа, стараясь ничего не задеть, дабы не привлечь к себе внимания грохотом падающих останков санаторской роскоши. Бембетьев осторожно выглянул за дверь, ища на улице признаки возможной неприятности в лице бдительной санитарки или случайно идущего мимо военврача. Но на заднем дворике 'опасности' заметно не было и Бембетьев подал рукой знак. Троица дружно устремилась в дальний закуток, профланировав между посаженным под окнами яблонями ещё не до конца сбросившими пожелтевшую листву.
В закутке валялась всякая всячина, выброшенная из окон как ненужный в госпитале хлам. На корточках сидеть не пришлось, каждому досталось по сломанной тумбочке, в качестве импровизированного столика ещё в прошлое посещение закутка был приспособлен бронзовый бюст какого-то хаконского вождя, успевший под открытым небом покрыться патиной. Не сам бюст, естественно, стал столиком, просто постамент у него оказался широкий, такой, что кружки удобно в рядок ставить. Кружки были обычные алюминиевые, припрятанные здесь несколько дней назад. Майор извлёк из рукава солдатскую восьмисотграммовую фляжку, запрятанную им так, что со стороны и не скажешь, есть ли в рукаве что-либо. Отвинтил крышечку и принюхался, одобрительно крякнув.
– Нормально, – заключил он.
– Водяра? – спросил Масканин.
– Да, откуда здесь водяра? – Бембетьев хмыкнул.
– Правильно, – майор разлил по первой. – Медицинский спирт. Разведённый пятьдесят на пятьдесят. Такая вот гидроколбаса.
– А на закусь что, курятина? – усмехнулся Бембетьев.
– Ну да, – кивнул майор, – со столовки с собой хрен что вынесешь, а сбегать в город – вообще дохлый номер. Поэтому, господа, только гидроколбаса с курятиной.
Масканин почесал нос, пытаясь врубиться. Бембетьев и Полудуб понимающе переглянулись и похлопали его по плечу каждый со своей стороны.
– Это у нас со времён учёбы во владимирском пехотном, – объяснил Бембетьев. – Юнкера – народ не особо богатый, зачастую только водка из выпивки, да сигареты на закусь, если выпадет редкая возможность бухнуть после отбоя. Водка или самогон – гидроколбаса. Выпил, закурил – вот тебе и курятина.
– Понял, – Масканин улыбнулся. – И часто вы так?
– Не часто, но бывало, – ответил майор. – По крайней мере, в моё время.
– Да и в моё, – заметил Бембетьев, смотря на майора. – Ты меня не помнишь конечно, а мы на вас, на выпускной курс как на богов смотрели. Поэтому тебя я помню, ты нас ещё строевухой на плацу гонял.
– Было дело, да, – начал припоминать майор, проведя ладонью по стриженному под ноль затылку.
– А смысл в чём? – поинтересовался Масканин.
– Так в нашей альма-матер заведено, – ответил Бембетьев. – Каждый август выпускной курс обучает строевой обитуру, то есть уже зачисленных и сведённых в подразделения салаг, но ещё не принявших присягу. Традиция-с.
– Да-а… – протянул Масканин. – Гидроколбаса, говорите, с курятиной. Хэх! Обойдусь, пожалуй, без вашей курятины. А что за повод, кстати?
– Повод есть, Макс, – майор подмигнул. – Всамделешний. Письмецо я получил от жены, сегодня в столовке передали. Шло оно долго, пока туда-сюда, сам знаешь как оно бывает. Короче, рожает моя. Когда – точно не знаю, но если она не ошиблась, то примерно сегодня.
– Сын, дочь? – спросил Масканин.
– Надеюсь, сын. Хватит с меня девок. Фамилию продолжать надо, она у меня редкая. А то вдруг я последний Полудуб на свете? Ну, давайте, мужики, чтоб моя благополучно разродилась.
Кружки глухо лязгнули. Выпили залпом. Масканин жестом отказался от протянутой майором сигареты, затянул воздух через рукав.
– Последним быть никак не можешь, – заявил он. – Где-нибудь ещё Полудуб сыщется. Обязательно сыщется.
– Угу, – буркнул майор, затягиваясь, – примерно то же мне и наш коновал сказал. Мол, подумаешь, два пальца оттяпаю, от вас Полудубов не убудет. Это у него, засранца, шуточки такие.
– Гаврилов? – спросил Бембетьев.
– Гаврилов-Гаврилов, – закивал майор.
– На Гаврилова это похоже, мужик он языкастый. Юмор у него не для всех.
– В общем, пальцы резать я ему не дал. По одной фаланге – чёрт с ним, всё равно раздробило. А он мне: теперь не дуб, а полдуба точно осталось… Шутник, бля.
– Как ощущения? – посмотрел Бембетьев на укороченные пальцы майора.
– Хреново, – скривился тот, разглядывая обрубки среднего и безымянного пальцев правой руки. – Никак не привыкну, что ногтей нет и постоянно кажется, что кончики пальцев свербят. Во, штука какая… Свербит, ноет то, чего нет…
– Между первой и второй, как говорится… – предложил Бембетьев, разливая.
– А ты шустрый парень, смотрю, – одобрил майор. – За боевое братство…
Выпили по второй. Масканин вновь занюхал рукавом, посматривая, как остальные жадно затягиваются.
– За братство – это хорошо, – сказал он, – только знаем мы вас, мотострелков. Что вы, что танкисты – один хрен. Сегодня здесь, завтра там.
– Во-во, – подхватил Бембетьев, – не то что завтра, а через пять минут вас и след простыл. Механизаторы войны, блин.
– Так, я не понял, – ухмыльнулся Полудуб, – это вы к чему?
– К чему, к чему… – Бембетьев окутался дымом, прикуривая новую сигарету. – Вон две недели назад, когда меня с Максом сюда доставили… Ваш двадцатый должен был на Даме идти. А в итоге? Понесла вас нелёгкая на участок соседней дивизии…
– Понятно, – майор докурил в три затяга, сплюнул и выбросил щелчком окурок. – Мы мобильные войска, куда начальство скажет, туда и прёмся. Обычное дело – с участка на участок прыгать, как блохи. Бывало так за ночь загоняют… А там под Даме нас к своим же танкистам из двадцать второго полка на взаимодействие бросили. Двадцать второй из нашей же дивизии…
– Вот я и говорю, – встрял Масканин, – рассчитываешь на вас, а кукиш с маслом в итоге. Кто там у нас справа стоял, Олег? Сто шестидесятая? – увидав кивок Бембетьева, продолжил: – Не могли что ли у соседей несколько батальонов для ваших танков взять?
– Много ты понимаешь, Максимка, – в миг посерьёзнел Полудуб. – Взять у простой махры батальоны? А заодно и артиллерию, и сапёров. Ну-ну. Ты пока поручик, вот станешь капитаном, сам докумекаешь. Ну сами, подумайте: во-первых, кто ж их по собственному желанию даст, батальоны эти? Во-вторых, стрелковые подразделения нихрена не способны грамотно взаимодействовать с танками, на то есть мы – моторизованная махра. Танки ведь не универсальное оружие, им защита и прикрытие нужно. Своя обученная пехота, своя артиллерия и свои спецы. А будь по-вашему, господа поручики, вклинились бы мы не далее трёх-пяти кэмэ. А вышло как?
– Знаем, – отмахнулся Бембетьев, – Грайфсвальд взят на третий день… Майор улыбнулся.
– По пятьдесят кэмэ в день средний темп продвижения. Там где мы с утра были, пехтура на следующий день добиралась.
– Замнём? – предложил Масканин. – Я бы лучше новую байку послушал.
– Ну, Макс, – майор повёл плечами, – я вроде бы все их порассказал.
– Все да не все, – не унялся Масканин. – Что-то там про забулдыгу-трясогуза, тот, что в центральном корпусе прохлаждается…
– А-а… – протянул майор. – Про забулдыгу, говоришь. Это я его так дразню. Слышал что ли?
– Случайно слышал, когда мимо проходил. Запомнилось.
– Это не свежая байка, а давнишняя. Да и не байка на самом деле, а реальная история. Фамилия у него такая – Забулдыго. На 'о' кончается. Рядовой Емельян Забулдыго, бедовый хлопец, два Креста Доблести имеет. И 'Вишенку'.
– И что? Майор пожал плечами:
– Тогда слушайте, господа. Дело было прошлым летом, когда нашу дивизию на Невигерский фронт бросили. Мы там манёвренную оборону держали, а через полтора месяца вывели нас в тыл на переформирование. Так вот, когда нас в тыл отвели, мой батальон расквартировался в одной деревеньке. Малые Кобылицы кажись называлась она. Месяц отдыха, боевой учёбы да и пополнения приходящие принимать… Сами знаете, что такое молодые парни, вышедшие с передовой, к тому же баб давным-давно не видавшие. А тут еще июль жаркий. Деревенские девчата все в сарафанчиках шастают, босые, глазками так и постреливают. Пигалицы, блин… Короче, расквартировали нас по домам. Мест всем хватило. Деревня – дворов шестьсот… А Емелька наш, Забулдыго, парень хоть куда, рослый, плечистый, по всем статьям – атлет. Глаза голубые, зубы как у лошади! Ну, в общем, на него стали засматриваться тамошние красотки. Они как раз все там чернявые, таких как он блондинов, может, и отродясь не видали. И приглянулась же Емельке, дураку пришибленному, не абы кто, а дочка деревенского старосты. Смазливая девка, промежду прочем…