В бинокль на фоне гор четко просматривались очертания высокой башни.
– Дорога мимо башни идет в Читрал и дальше, к северной границе Индии. В конце дороги находится форт Читрал, охраняемый гарнизоном, состоящим из двух батальонов, одной саперной роты и двух горных орудий. Главная задача малакандской армии – удержать проход, чтобы в соответствии с «политикой продвижения вперед» дорога на Читрал была всегда открытой.
– А какова обстановка? – спросил Джилрой. – Я слышал, что высоко в горах собираются тысячи туземцев-фанатиков, что они готовы на нас напасть.
– Мне кажется, что эти слухи явно преувеличены. Редкие набеги воинственных туземцев пока что не возмущают нашего спокойствия. Откровенно говоря, револьверы, которые, в соответствии с предписанием, все лица, покидавшие лагерь, должны были иметь при себе, либо не заряжены, либо доверяются туземным конюхам. А это говорит о многом…
И все-таки слухи и сообщения о брожении в высокогорной долине Верхний Сват, по сообщениям агентов, выполняющих задания командования гарнизона, имели под собой веские основания. Офицеры периодически получали от своих людей предупреждения о том, что надвигаются тревожные события. Полковник О’Нейл, к которому стекалась вся информация по обстановке в Малакандской долине и ее окрестностях, с большим беспокойством следил за стремительным ростом популярности исламских фанатиков среди туземцев. Он, конечно же, не хотел прослыть паникером в гарнизоне, где всегда существовала опасность нападения воинственных горцев. Но зная, что вождь фанатиков – «Безумный Факир», призывающий горцев к священной войне против неверных, своими воинственными речами и делами с каждым днем увеличивает число сторонников, он рекомендовал офицерам как можно быстрее отправить свои семьи в Ноушеру, выделив для этой цели повозки и охрану. Только увидев, как за воротами форта мелькнул последний женский чепец, он с облегчением вздохнул. Теперь можно было приступать ко второй части продуманного им бессонными ночами плана, согласно которому в самое ближайшее время необходимо было усилить близлежащие форты, укрепить оборонительные сооружения. Все работы в гарнизоне проходили ночью, чтобы противник, имевший во всех близлежащих селениях свои глаза и уши, не догадался о том, что английские войска, опасаясь нападения горцев, интенсивно готовятся к обороне.
Продолжительная служба в Индии давала седовласому полковнику не только чины и награды, но и знание нравов и обычаев туземцев, которые всегда и во всем уважительно относились только к силе. Поэтому в фортах словно ничего и не происходило, а напротив, создавалась видимость спокойной и беззаботной жизни. Вот это-то спокойствие сильного противника пока что сдерживало горцев от внезапного нападения.
Однажды на базаре в Малаканде оборванец-дервиш начал открыто призывать жителей долины к борьбе с неверными. Он во всеуслышание повторял воззвания «Безумного Факира» о том, что Великий день Ислама уже не за горами, что могучий герой восстал, чтобы повести своих приверженцев против неверных, в результате чего англичане будут сметены и к новолунию ни одного неверного в горах не останется.
Так уж исстари повелось, что базар на Востоке – это не только место торгов, но и «узун – кулак» – длинное ухо, где при необходимости можно узнать все, что творится не только в Индии и Афганистане, но и в далекой России. Отсюда слухи со скоростью караванов распространяются по всем, даже самым отдаленным и высокогорным селениям.
На следующий день на малакандском базаре было особенно многолюдно. Народ приходил издалека, чтобы послушать последние новости. В толпе сновали оборванные мальчишки, перебегая стайкой от одного духана к другому, от одной группы покупателей к другой, предлагая свои мелкие услуги: погрузить на пони товары или разгрузить их. Взрослые отмахивались от них, как от назойливой мошкары, потому что были слишком озабочены тревожными вестями, носящимися в воздухе.
– В долину направляются войска какого-то «Бесноватого Факира», – взобравшись на тюки с хлопком, делился последней новостью толстобрюхий купец, прибывший с караваном из Равалпинди. – Этот сын шакала и гиены решил взорвать мирную жизнь горцев и вместо торговли возродить грабежи. Он взбунтовал приграничные племена и сам возглавил этих голодранцев…
– Люди! Не слушайте этого купчишку. Недаром старики говорят: «Что может понимать буйвол в аромате цветов?» Так и этот купец наслушался разных слухов, а сути-то и не знает, – с трудом протиснулся к арбе худосочный мулла, увенчанный белоснежной чалмой хаджи. – Не верьте выдумкам этого недалекого человека! Армию, выступившую против неверных, возглавляет человек знатного рода, святой по прозвищу Факир. Верьте мне, люди, ибо сказано в Коране: «И не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину, в то время как вы знаете…»
Однако спор на этом не затих, а лишь принял более эмоциональное состояние. Одни больше верили купцу, другие – служителю Аллаха.
В это же время в прибазарной мечети собрались муллы, улемы[3], умудренные жизнью богословы из окрестных мест. Сошлись тайно, стараясь не вызвать подозрения у британских соглядатаев. Оставив свои дела и заботы, они пришли в мечеть, чтобы выслушать обращение мулл и улемов к истинным мусульманам Малаканда.
Из-за минбара – трибуны, откуда в часы молитвы к прихожанам обычно обращался мулла мечети, перед собравшимися показалось благообразное, худое, до черноты загоревшее лицо улема, пришедшего пешком из Читрала. Он даже не успел стряхнуть с некогда белоснежной чалмы пыль. Серая пыль горных дорог покрывала и его халат. Как только он поднял руку, призывая к тишине, пыльное облако покрыло минбар.
– Во имя Аллаха Всемилостивейшего и Милосердного! – тонким, надрывным голосом начал он свою обличительную речь. – Правоверные, мы не можем больше терпеть насилия кафиров[4] – британцев, которые хотят насадить в наших горах и долинах свою веру и законы, противные велениям Корана…
Богослов, как опытный оратор, выдержал продолжительную паузу. Наступила мертвая тишина, и лишь через минуту-две под сводами мечети начали раздаваться одобрительные крики.
Ободренный соратниками, улем продолжал:
– Англичане захватывают наши лучшие земли и обкладывают невыносимыми налогами, закрывают мечети и богословские школы.
С кафедры на благодатную почву сыпались все новые и новые проклятия, вслед за которыми улем как можно громче выкрикивал имена священнослужителей, казненных, посаженных в тюрьмы, преданных позору англичанами в ходе усмирения довольно частых в горных княжествах восстаний.
В подтверждение слов ученого богослова, священнослужители то и дело выкрикивали свои обиды, перечисляли те притеснения, на которые обрекли их британцы. Некоторые муллы, возбуждая себя истеричными воплями и бормоча молитвы, кружили в священном экстазе по залу, психологически воздействуя на остальных.
От проникновенных и правдивых слов, проклятий и призывов священнослужителей волнение в стенах мечети достигло своего наивысшего накала. Казалось, открой сейчас дверь, и толпа, опьяненная призывами улема и других священнослужителей, с голыми руками ринется на приступ британского форта.
Возникший в мечети шум, крики, вой вошедших в экстаз божьих слуг нисколько не мешали оратору поносить все, что касалось западной цивилизации. Он лишь бросал в толпу слова на полтона выше, да прибавил в голосе немного металла.
– Правоверные, – продолжал читралец, – я призываю всех истинных приверженцев ислама стать под зеленое знамя джихада и прогнать отсюда всех неверных и освободить нашу страну от кафиров – англичан…
О событиях, произошедших на базаре и в мечети, начальнику гарнизона полковнику О’Нейлу поведал его доверенный слуга и агент туземец Султан-Али. Он, как истинный горец, рассказал о происшествии на базаре в лицах, изображая то муллу, то неизвестно откуда взявшегося дервиша, то недовольного призывами к бунту толстопузого купчишку.
Работа по укреплению фортов продолжалась, и потому О’Нейл никаких выводов из базарных слухов делать не стал. Достоверной информации о продвижения противника не поступало, а слухами всегда мир полнился. Он же привык опираться только на конкретные факты.
На следующий после сборища богословов день намечался очередной матч в поло. Полковник, несмотря на дурные вести, не стал его отменять. Утром офицеры малакандского гарнизона, разделившись на две команды, отправились в соседнее селение, чтобы на специально подготовленном для игры поле выяснить кто сильнее. Туда же направился и младший лейтенант Джилрой.
Он впервые присутствовал на таком матче и с большим интересом наблюдал, как восемь всадников на пони (по четыре в каждой команде) длинными бамбуковыми клюшками гоняли по полю деревянный мяч, стараясь попасть в ворота. И когда кому-то это удавалось, зрители, не сдерживая эмоций, криками и хлопками в ладоши приветствовали результативных игроков и всячески подбадривали неудачников.
Джилрой, еще обучаясь в училище, слышал от офицеров-преподавателей, послуживших в Индии, об этой игре, которая, зародившись на Тибете, вскоре распространилась и по Индии. С особым упоением они рассказывали о довольно экзотических поло на слонах или на верблюдах.
Видя, как офицеры гарнизона с легкостью управляют норовистыми пони, заставляя их то развивать бешеную скорость, то резко останавливаться, что нередко приводило к падению игроков, Уинстон по-настоящему понял, что эта игра для настоящих мужчин, и с тех пор загорелся желанием обязательно ей научиться.
А на поле игра с каждой минутой становилась все более и более захватывающей. Заранее зная, что англичане будут играть в поло, из соседних селений толпами шли туземцы, собравшись небольшими группами, они внимательно следили за игрой, выражая эмоции криками и помахиванием разноцветных платочков. Ничто в поведении горцев не выдавало их воинственных мыслей и намерений. Вскоре игра закончилась, и офицеры собрались ехать обратно в форт.