– Я знаю об этом, отец, и горд назвать уважаемого Рахим-бека не только своим другом, но и, с вашего позволения, братом!
– Подойди поближе, о достойный из достойнейших, – поманил к себе гостя Осман-хан, и когда тот приблизился, он встал со своего трона и, соединив руки «купца» и наследника, провозгласил: – Волею Аллаха и моей, я объявляю вас назваными братьями! И теперь вы пойдете по жизни вместе, помогая во всем друг другу! Ом-м-мын!
На следующий день в дворцовом дворе проходил дурбар. «Рахим-бек», кровно заинтересованный дальнейшей судьбой английских агентов, среди которых могли быть и его люди, с радостью принял предложение своего названого брата принять в нем участие.
Великий хан, восседавший посередине двора на своем походном раззолоченном троне, жестом указал распорядителю – начинать.
Во дворе сразу же стало шумно и весело. Индусы-музыканты с лиловым знаком касты на лбу дули, терзали и пилили свои варварские инструменты, подпевая им визгливым фальцетом. Вскоре по сигналу хана музыканты замолчали, а на их месте появились трубачи-глашатаи. Они громко протрубили сигнал к началу раздачи подарков, и один за другим к хану начали подходить раболепные бородачи, самозабвенно целовавшие ему руку. Церемониймейстер немедленно накидывал на плечи каждому дешевый бязевый халат – подарок хана. Получивший дар отходил, закатывая глаза в восторженном и лицемерном блаженстве. В час дня хан со своими приближенными направился в дворцовую мечеть, путь к которой на всем протяжении был покрыт коврами.
После намаза двор снова наполнился ханской челядью. Последним вошел Великий хан, усталый и погрузневший, отирая рукавом потное лицо. Шепча и заикаясь, к нему подлетел церемониймейстер и тотчас же отскочил, отосланный легким взмахом ханской руки.
– Стройся в ряды! – скомандовал он заключенным, расположившимся в ожидании суда на земле недалеко от дворца. – Мусульмане, радуйтесь, вы сегодня вступаете в тень светлейшего Крыла Гумаюна! Язычники, трепещите, сегодня осеняет вас пресветлое Крыло Гумаюна. Вас, мерзавцы, гроза народов, князь князей, Могущество Полдня, Осман-Хан, повелитель памирского ханства и его высокочтимый отпрыск, почка на могучем древе, месяцеподобный кипарис, светлейший Аблай-хан, наследник престола, соизволили допустить пред свой дурбар. Поторапливайтесь, негодяи! Марш!
– Дама-икбалу-хум – да продлится их счастье! – прокричали приветствие заключенные. Конвой сомкнул ряды и церемониальным шагом погнал оборванный и жалкий сброд к дворцу. Когда заключенные столпились у ворот, церемониймейстер, вышедший им навстречу, неожиданно объявил:
– Дивана не будет! Хан отменил суд. Заключенные вернутся в тюрьму. Хан соизволил предоставить их милосердию аллаха.
Начальник конвоя повернулся к заключенным, то и дело оборачиваясь и пожирая глазами хана. Он не решался увести своих подопечных, не представившись хану, рассчитывая тем самым получить награду за верную службу. Но так и не дождавшись приглашения, крикнул со злостью стражникам:
– Гоните этих скотов побыстрее с глаз долой! – и понуро зашагал к тюрьме вслед за ними.
– А когда же перед судом предстанут шпионы? – поинтересовался у молодого хана «Рахим-бек».
– Уже никогда! – ответил тот. Заметив недоуменный взгляд своего спасителя, добавил: – Такие у нас долго не живут. Как только заключенные узнают об английских подручных, с ними тотчас жестоко расправляются. Вот и тех двоих удушили. В наказание за это заключенные будут ждать суда еще несколько месяцев.
После окончания дурбара в честь освобождения из британского плена наследника Осман-хан устроил пир. За длинным достарханом, уставленным самыми разнообразными яствами, на персидских коврах вместе с правителем, Аблай-ханом и его спасителем возлежали только самые близкие родственники и советники. В просторном зале, отделанном мрамором и позолотой, звучала умиротворяющая музыка, под которую танцовщицы в полупрозрачных сари, извиваясь по-змеиному, исполняли самые экзотические па, выставляя напоказ свои прелести. Виночерпий еле поспевал наполнять быстро опорожняющиеся кубки, черпая серебряным ковшом игристое красное вино, непрерывно струящееся по бамбуковой трубе в огромную фарфоровую чашу. Охмелевшие родственники, уже не сдерживая себя ни в чем, лезли к Аблай-хану и его спасителю обниматься, громко выражая свой восторг и пожелание еще и еще раз услышать рассказ о смелом и рискованном побеге из английского плена.
– Аллах велик! – восклицали слушатели в очередной раз.
Вся эта праздничная суета, казалось, нисколько не касалась Осман-хана, возлежавшего на возвышении, выложенном из парчовых подушек. Пытливый, подозрительный взгляд его из-под густых черных бровей заставлял сердца пирующих тревожно сжиматься.
Неожиданно правитель резким жестом руки подозвал распорядителя и что-то ему шепнул. Поцеловав край его парчового халата, тот змеей выскользнул из зала. Вскоре оркестранты заиграли бодрящую мелодию. Под частую дробь барабанов из дверей, ведущих в гарем, вышли два полуголых, шоколадного цвета стража-евнуха, за ними легкой стайкой впорхнули в зал нескольких наложниц. Самая юная и стройная из них сразу же устремилась к ханскому возвышению.
– Опять Зухра рядом с ханом, – донесся до правителя шепот.
– А Аблай-хан! Он просто съедает ее глазами! – шептались между собой другие.
Осман-хан поймал восторженный взгляд наследника, который не мигая следил за красавицей, уютно устроившейся у ног владыки. А тот, не обращая никакого внимания на наложниц, стремящихся привлечь к себе его царственный взгляд, предавался мрачной думе: «Как все нерационально в этом подвластном Всевышнему мире. Общеизвестно, что все, созданное Аллахом, не повторяется никогда… Из десятков тысяч принадлежащих мне коней я никогда не видел двух одинаковых. Даже мириады снежинок, падающие с неба, неповторимы. А что уж говорить о людях. Недаром мудрецы говорят, что один человек отличается от другого, как алмаз от известняка. А так хотелось бы, чтобы все было наоборот. Чтобы сын своими делами и поступками походил на отца. Чтобы наследник и любимчик Аблай-хан, впитав в себя всю отцовскую мудрость, продолжил мое дело, умножал богатство рода, достойно управлял княжеством. Ан нет… Как говорится, не в коня корм. Вместо того чтобы присматриваться, перенимать опыт управления подданными, он постоянно ввязывается в какие-то авантюры. Вместо того чтобы наблюдать, чем кончится читральский мятеж против англичан, он со своими джигитами, не уведомив меня, ввязался в драку. Большое счастье, что с помощью почтенного купца он оказался на свободе и сидит теперь рядом, а ведь могло произойти самое худшее. И вот теперь, когда мне показалось, что сын немного одумался и станет послушным и управляемым наследником, он с вожделением смотрит на мою любимую наложницу, забыв всякое уважение ко мне, своему отцу и повелителю», – с досадой и злостью заключил он свою горькую думу.
Отпив глоток вина, хан бодрым голосом объявил:
– Мы хотим остаться наедине с нашим любимым сыном и наследником Аблай-ханом и уважаемым Рахим-беком.
Родственники и советники как по команде вскочили на ноги и торопливо выскользнули из зала, за ними потянулись танцовщицы и оркестранты. Через другую дверь, словно спугнутые незадачливым охотником птички, выпорхнули наложницы. Только Зухра задержалась, продолжая сидеть рядом со своим повелителем.
– Оставь нас, моя козочка, – ласково потрепав девушку по щечке, произнес Осман-хан. Зухра послушно встала и легкой изящной походкой направилась к двери, у которой ее ждал один из евнухов.
Когда зал опустел, правитель, осуждающе взглянув на сына, сказал:
– Вы, мой сын и наследник, не бережете себя! А я не вечен. Рано или поздно вам придется занять престол и в меру своих сил и возможностей управлять своими подданными…
– А мне больше по нраву личная свобода и независимость, – прервал отца Аблай-хан вопреки требованиям дворцового этикета.
– Я еще не все сказал! – грозно зыркнув на сына, сказал хан. – На днях я отправляю тебя с дипломатической миссией…
– Но зачем? – спросил ошарашенный таким необычным предложением наследник.
– Я же сказал, не перебивай меня! – стукнул хан кулаком по столу. Но, тут же умерив свой гнев, уже спокойно сказал: – Отвезешь письмо, предназначенное Верховному Правителю Туркестана, передашь его лично русскому офицеру Баташу, который, по информации моих соглядатаев, находится со своим войском недалеко от наших северных границ. Тебе, мой мальчик, предстоит нелегкая дорога, но я знаю, что ты сумеешь ее преодолеть и доставишь мое послание по назначению. Все мы здесь ненавидим англичан, потому что каждый из нас был ими когда-то обижен. Поэтому я не буду делать тайны из моего послания. Вот оно.
Осман-хан вытащил из-за пояса плотный конверт и, вынув оттуда вдвое сложенную бумагу, расправил ее и начал читать:
– «Завоевателю мира, подобному орлу, Великому Господину. Да будет вам, владетелю вселенной, оказывающему помощь, известно, что до настоящего времени я страну мою считал входящею в состав владений Великаго Белаго Царя, теперь же явились сюда воры-грабители и овладели половиною моих владений. Раньше этого времени о положении моем я отправил донесение к слугам Великаго Государя, но ответа еще не получил. Докладывая вам о положении дела, высказываю надежду, что страна моя будет принята под покровительство Великаго Белаго Царя, воры же убегут и перестанут разорять мою родину. О последующих событиях буду извещать вас своевременно. Пока княжество находится в моих руках, считайте эту провинцию своими владениями». К письму приложена моя печать!
В зале воцарилось напряженное молчание.
Хан с нетерпением ждал реакции сына и наследника.
Аблай-хан думал о том, как своевременно и мудро поступает отец в это неспокойное время, заручаясь поддержкой Ак-паши.
«Рахим-бек» с трудом сдерживал свое удивление и гнев, прекрасно понимая, что если это послание попадет в руки русских, то все потуги британских дипломатов и военных, направленные на присоединение этого памирского княжества к британской короне, окажутся напрасными, и путь для русских войск в Индию будет открыт…