– Успокойтесь, голубчик. Поймите главное: ханов в Памирах много, а русских офицеров раз-два и обчелся. Так и ведите себя соответственно. Перед тем как врываться ко мне, надо прежде разрешения спросить.
– Прошу прощения, – виновато произнес поручик, – больше не повторится. А что с гостями делать? – уже спокойным, будничным тоном спросил он.
– Проводите дорогих гостей в наш временный «офицерский клуб», там я просил интенданта сделать небольшую выставку оружия. Пусть хан посмотрит, чем сегодня вооружена российская императорская армия.
Вынув из кармана серебряный брегет, Баташов открыл крышку и, мельком глянув на циферблат часов, добавил:
– Я буду через четверть часа. Все офицеры, кроме тех, кто на службе, пусть подходят к палатке.
Когда Баташов в сопровождении офицеров вошел в «офицерский клуб», Аблай-хан уже цепко держал в руках тульское ружье и восхищенно цокал языком. Заметив штабс-капитана, он нехотя положил оружие на стол и вежливо с достоинством поклонился.
Баташов поклонился в ответ.
– Уважаемый Аблай-хан, я рад приветствовать вас, – промолвил он, протягивая для приветствия руку. Поздоровавшись, хозяин и гость обменялись протокольными любезностями.
– Я вижу, вам очень понравилось это ружье, – сказал Баташов и, взяв оружие в руки, протянул его гостю, – я сам заядлый охотник и потому считаю, что лучшим подарком для воина является ружье! Прошу принять эту двухстволку от меня в дар!
Лицо молодого хана расплылось в радостной улыбке. Передав ружье своему нукеру, Аблай-хан искренне поблагодарил Баташова за подарок.
– Уважаемый Баташ-хан, – продолжал он, – Великий хан, мой отец, да продлятся годы его жизни, просит Великого Ак-пашу принять его и страну в подданство России. Перед тем как отправлять меня с этим поручением, Великий хан, показав мне письмо к нему вице-короля Индии, сказал: «Вот письмо, в котором он обещает сделать страну мою арсеналом и казнохранилищем Индии. Я ненавижу англичан и прогнал их посланцев. Я знаю, они будут мстить мне за это, но я не боюсь их, ибо прислонился к скале, на которой незыблемо стоит Великий Ак-паша». Великий хан просит снабдить его хотя бы батареей горных орудий и сотнею винтовок, обещая никогда не допустить в страну свою англичан.
Речь свою молодой хан закончил словами:
– Я и Великий хан, мой отец, будем молиться о здравии Великого Ак-паши, нашего Друга и Покровителя.
Просьба Великого хана поставила Баташова в крайне затруднительное положение. Посещая эту дружественную территорию с единственной целью – изучить южные отроги Памиров, он просто не знал, что ответить наследнику, явно избалованному предложениями и ухаживаниями англичан.
– Уважаемый Аблай-хан, я еще раз хочу вам сказать, что дружеское расположение Великого хана, вашего отца, и вас к экспедиции во многом способствовало тому, что нам удалось изучить и исследовать огромную территорию, на которую ранее не ступала нога европейца. За это вам и Великому хану от имени генерал-губернатора Туркестана, снарядившего экспедицию, я выражаю искреннюю благодарность! Я признателен вам за то, что вы и Великий хан выразили желание стать под руку Великой Российской империи. Но, к большому моему сожалению, я не уполномочен решать политические вопросы. Я лишь могу порекомендовать вам официально обратиться к нашему консулу в Кашгарии…
Молодой хан, явно не изощренный в дипломатических делах, выслушав перевод есаула Порубия, стоял несколько минут молча, недоуменно глядя на штабс-капитана, пока стоящий рядом с ним советник не шепнул ему что-то на ухо.
– Я сожалею, что не могу лично засвидетельствовать свое почтение правителю Туркестана, – сказал глухо Аблай-хан, – и потому прошу вас передать по назначению письмо Великого хана, адресованное Великому Ак-паше.
Хан взял поданное советником послание и приложив ко лбу, с поклоном, двумя руками протянул его Баташову.
Как ни желал начальник экспедиции не ввязываться в политику, а отказать посланцу Великого хана в этой просьбе не смог.
С поклоном взяв письмо, Баташов, засунув его за борт парадного сюртука, торжественно произнес:
– Я буду хранить послание Великого хана у сердца и передам его сразу же по возвращении в Туркестан.
Эти слова вызвали у свиты посланника бурный восторг.
«Хоть этим-то я смог утешить этих непосредственных детей гор», – подумал удовлетворенно Баташов, с трудом представляя себе, как он будет выполнять данное хану обещание.
В отличие от подданных благородный жест штабс-капитана не произвел на Аблай-хана никакого впечатления. Он был так же мрачен, как тогда, когда понял, что Баташ-хан здесь лицо неофициальное. И чтобы в благодарность за проявленную памирцами заботу об экспедиции хоть как-то задобрить Великого хана, Баташов, думая о том, что двигаться в далекую Кашгарию налегке будет быстрее, неожиданно предложил:
– Уважаемый Аблай-хан, я прошу прощения, что не смог выполнить всех просьб Великого хана. Но одну из них я все-таки удовлетворю! Великий хан просил снабдить его горными орудиями и сотнею берданок. Так получите целую батарею, с полным комплектом боеприпасов в придачу. Правда, винтовок я могу дать лишь с полсотни.
Эти слова вызвали еще больший восторг свиты и широкую, во все лицо непосредственную улыбку молодого хана…
Казалось бы, после того, как основные задачи экспедиции выполнены, можно было, облегченно вздохнув, двигаться обратно, но судьба готовила для отряда новые испытания. Пока отправляли гонца с письмом в Кашмир, пока ждали ответа, прошло ни много ни мало, а почти месяц. Ссылаясь на законы, власти, явно по команде британского консула, категорически запретили находиться в Кашмире русским военным. Оставался лишь один путь – через Кашгар.
Ко времени выхода экспедиции у подножия Каракорумского перевала, лежащего на пути в Кашгар, уже выпал снег, стукнули морозы. Люди с трудом продвигались извилистыми тропами, с риском для жизни переправлялись через горные потоки. Суровый высокогорный климат, бураны, метели и лавины создавали серьезные препятствия на пути к желанной цели. Многие солдаты и офицеры мучились жестокими головными болями и кровотечениями из носа. Путников постоянно одолевали головокружение и одышка.
Чем выше забирался отряд, тем суровее становилась окружающая местность. Шквальный ветер, вместе со снегом и льдом, сыпал на головы настойчивых путешественников мелкий черный гравий. Зловещая караванная тропа, вьющаяся меж скал, словно предупреждая путников об ожидающей их впереди опасности, была сплошь усеяна костьми вьючных животных, которые умирали, из последних сил двигаясь на перевал. Было так холодно, что выбитая ветром слеза, не успевая скатиться, замерзала на ресницах. Попадавшиеся на пути родники все вымерзли, и потому проблемой стало отсутствие воды. Для чая ее добывали, оттаивая лед, а вот лошади оставались непоеными. Все обрадовались, когда добрались до берега высокогорного озера. Но эта радость была кратковременной. Озеро было покрытым таким толстым слоем льда, что пробиться сквозь него не представлялось никакой возможности. Каждую ночь замерзало несколько лошадей. Казалось, что вслед за лошадьми начнут замерзать и люди, и экспедиции нет никакого спасения. Особенно трудно отряду пришлось на перевале, который представлял собой продуваемое шквальным ветром седло шириной в полсотни метров между двумя пиками. В седловине не было никакой растительности, не было даже снега, который ни на минуту не прекращающийся ветер уносил сразу же, как тот выпадал. А была пройдена всего лишь половина пути, на котором экспедиция уже лишилась больше половины лошадей и части вьюков. Обмороженные, оголодавшие путники еле добрели до Южной Кашгарии.
«Если бы Данте прошел здесь, то описание пути в ад у него было бы более достоверно», – подумал Баташов, еще и еще раз мысленно переживая ту памирскую трагедию, которая запомнилась ему на всю жизнь.
Правда, злоключения штабс-капитана Баташова на этом не закончились. Возвратившись по окончании явно затянувшейся экспедиции в Маргелан, он был довольно холодно встречен в Туркестанском военном округе. Командующий во время кратковременной аудиенции вместо приветствия сухо произнес:
– А-а, явился памирский возмутитель спокойствия! – и, не подав руки, добавил: – Все свои дневники, записи, коллекции и карты отошлите в Петербург. А сами оставайтесь здесь до особого распоряжения. Все! Честь имею!
Ситуацию разъяснил генерал Пустошин, к которому Баташов направился сразу же после встречи с командующим.
– Евгений Евграфович! Милости прошу, – радостно воскликнул тот, лишь только штабс-капитан заглянул к нему в кабинет.
– Господин генерал, вы можете объяснить мне, что произошло? – глухим голосом промолвил Баташов, присаживаясь за стол.
– Во-первых, разрешите поздравить вас с успешным завершением экспедиции, – торжественно произнес генерал, пожимая руку гостя.
– Какое там успешное завершение… – угрюмо произнес Баташов. – Ведь я потерял почти всех лошадей, оружие, снаряжение…
– Ну, это дело наживное, – перебил его Пустошин, – главное, люди целы! Смотрел я ваши карты и диву давался, как много сделано экспедицией. Вы выполнили свою главную задачу – намного уменьшили площадь белых пятен на карте Памиров, сделали нашими друзьями правителей приграничных ханств и, наконец, раскрыли сеть британской Сикрет интеллидженс сервис на Памирах…
– Но почему тогда мне запрещено выезжать в Петербург? – с отчаянием в голосе возопил штабс-капитан.
– Понимаете, о вашей эпопее, связанной с переходом в Кашгар, узнал государь и при первой же встрече с английским послом выразил ему свое неудовольствие. В ответ на запрос английского посла из Индии пришла оправдательная телеграмма о том, что вы якобы не обращались к их консулу в Кашмире ни с какими просьбами. Я, конечно, не верю ни одному слову этих британцев. Но при дворе имеется другое мнение. Пришло распоряжение провести расследование…
– Вот! На всякий случай я сохранил ответ британского консула в Кашмире, – вынул из кармана помятое письмо Баташов.