– Яволь, господин генерал! – бодро воскликнул майор Николаи и, встав по стойке «смирно», вытянул руки по швам, чем вызвал у Людендорфа искреннее недоумение.
Прибыв в Париж, майор Николаи разместился в ничем не примечательном, третьеразрядном отеле. Первое время он, путешествуя по узким улочкам парижского центра, не обнаруживал никакой слежки, только ловил на себе сдержанно-негодующие взгляды парижан, ненавидящих все немецкое после захвата Германией Эльзаса и Лотарингии. Но как только майор, согласно предписанию французских властей об обязательной прописке германских офицеров, пребывающих в стране, отметился в окружном бюро, он сразу же ощутил такое внимание властей, которого даже приблизительно не оказывали в Германии иностранным офицерам. Звание офицера Генерального штаба еще более усилило это внимание. При этом власти не переставали быть изысканно вежливыми.
Узнав из афиш, что в Театре на Елисейских Полях труппа Мариинского театра из Петербурга представляет премьеру балета «Весна священная», Николаи загорелся желанием там побывать. Несмотря на то что Россия для него уже постепенно и неотвратимо начинала обретать образ врага, он продолжал интересоваться искусством этой не полностью понятой им, но далеко не варварской страны. С особым удовольствием вспоминал Венский балет и прелестную балерину Кшесинскую, Петербургские театральные сезоны в бытность его в России и, конечно же, никак не мог упустить возможности посмотреть выступление всемирно известного дягилевского балета.
Перед началом действа на сцену неожиданно выскочил невзрачного вида субъект в пенсне и во фрачной паре и, указывая на Николаи, хриплым голосом выкрикнул:
– Nos frères et sœurs en Alsace et en Lorraine, des gémissements sous le joug détesté les envahisseurs germaniques, et nous увеселяем à Paris germaniques d’officiers et de leurs maîtresses. Ils préparent des soldats et des canons, pour saisir toute notre pénibles France…[14]
Внезапно возникшему оратору не дали договорить. Из оркестровой ямы показались руки, а затем недовольное лицо полицейского, который, ухватив возмутителя спокойствия за фалды фрака, резко потянул на себя, и тот с грохотом исчез в глубине ямы.
Соседка справа, только что с интересом рассматривавшая публику в лорнет, с ужасом отшатнулась от него, словно увидела прокаженного, а сидящий с другой стороны балетоман, только что внимательно рассматривавший программку, резко вскочил и торопливо удалился.
Послышался резкий свист, крики зрителей, недовольных действием полицейского. Поднявшийся шум заглушал оркестр, и танцоры с трудом слыша музыку, то и дело срывались в своих изумительных прыжках. В оркестровую яму полетели кем-то заранее припасенные картофелины и яйца. Часть зрителей ринулась к сцене.
«Явно затевается провокация, – встревоженно подумал Николаи, – и в этом неожиданном спектакле больше всех могу пострадать я». И он, не дожидаясь развития событий, заторопился на выход. Только увидев, что его никто не преследует, он остановился в глухом переулке, чтобы перевести дыхание.
Немного успокоившись, майор, прежде чем начать движение к своему отелю, случайно выронил перчатку и, поднимая ее, из-под руки оглянулся назад. В нескольких десятках метров от него, прислонившись к стене обшарпанного каменного строения, делал вид, что рассматривает старинные колонны дома, не кто иной, как уже знакомый ему «балетоман».
«Так это агент французской полиции, – догадался Николаи, – только куда он сбежал? Наверное, к начальству, за инструкциями, что делать, если недружественные парижане захотят попортить мне шкуру. Вмешиваться или не вмешиваться? Он явно не слишком хорошего мнения о немецких офицерах, если думал, что я самостоятельно не выпутаюсь из этого дела».
Как потом выяснилось, власти негласно поддерживали такие патриотические митинги не только в театрах и синематографе, но и в других общественных местах. Это и понятно, ведь в отличие от русских французы никогда не таили своей ненависти к немцам и к немецким офицерам особенно. Это Николаи заметил не только в Париже, но и в приграничных провинциях, где он успел побывать, пока им вплотную не заинтересовалась французская разведка. И чтобы, не дай Бог, не навести их на след своих тайных агентов, он поспешил покинуть территорию не дружественной для немцев Франции.
В Нанси майор Николаи первым делом встретился с руководителем разведывательного бюро при командовании 20‐го армейского корпуса, бравым капитаном Генерального штаба с огромными кавалерийскими усищами, который любовно приглаживал их аккуратной перламутровой расческой.
– Господин капитан, я бы хотел знать о работе специальных комиссаров в Эльзасе и Лотарингии. Особенно меня интересует деятельность властей по прикрытию районов расположения крепостей Бельфор и Верден, – задал Николаи первый вопрос.
Капитан, еще раз разгладив усы, положил расческу во внутренний карман и только после этого потянулся к гроссбуху, лежащему на столе в его небольшом кабинете. Раскрыв его, он внятным сухим голосом доложил:
– Господин майор, как вы, наверное, уже знаете, большинство комиссаров – это отставные офицеры, а потому особо похвалиться нам нечем. Нам известны имена более двух десятков предположительно вражеских агентов и пособников, но нет доказательств, необходимых для их ареста. Конечно, мы привлекаем для своей работы полицию, но их количество в приграничных районах слишком малочисленно для проведения эффективных контршпионских действий.
– Но в Министерстве внутренних дел меня заверили, что в граничащих с Францией районах количество полицейских достаточно не только для выполнения ими своих непосредственных функций, но и для оказания помощи военной разведке, – удивленно промолвил Николаи.
– В этом ничего удивительного, господин майор, так как расходы на полицию утверждаются ландтагом, а в последний входят всякие там либералы, некоторых из них мы даже подозреваем в оказании французам секретных услуг. Вот они-то и не заинтересованы в усилении германской полиции. Кроме этого, многочисленным агентам приграничного разведывательного отделения французского Генерального штаба в настоящий момент противостоят всего два десятка наших офицеров разведки, разбросанных по трем округам Эльзас – Лотарингии. В контакте с центральным полицейским управлением Страсбурга и под руководством Большого Генерального штаба они ведут неравную борьбу с французским шпионажем…
– Но кто вам мешает вербовать агентов из местного населения и засылать их во Францию? – прервал монотонное перечисление успехов и нерешаемых проблем Николаи. – Я видел, как французы и жители Лотарингии свободно перемещаются через границу, словно это не рубеж между странами, а какая-то внутренняя французская административная граница. Так воспользуйтесь этим для налаживания разведки с нашим врагом номер один!
– Что вы, что вы, господин майор, ни в коем случае! – взволнованно воскликнул капитан. – Население, особенно в Эльзасе, полностью профранцузское. При наступлении призывного возраста многочисленные эльзасцы, с тем чтобы не служить Германии, переселяются во Францию. Французская разведка, прекрасно зная об этом, использует их немецкое образование, их родство и знакомство с немцами. По имеющимся у нас сведениям, сотни французских офицеров и агентов ранее учились в германских школах, прекрасно знают наш язык и обычаи, многие из них теперь работают против нас. Поди их различи, когда местные так и липнут к особо охраняемым нами местам…
– Да-а… – задумчиво промолвил Николаи. – У вас здесь не то, что в Германии, где каждый законопослушный гражданин знает, что можно, а что нельзя. Но, насколько я знаю, здесь существуют так называемые «районные законы», которые не позволяют местному населению приближаться к нашим военным объектам.
– Местные эти законы легко обходят, – удрученно покачал головой капитан, – теперь даже вблизи от крепостей они вполне законно сдают французам в аренду участки для охоты. Там же владельцы поместий, замков и домов предлагают путешественникам из Франции кров. Поэтому в области всегда находится много французов. И уследить за тем, чем занимается каждый из них, у нас нет просто ни сил, ни возможностей…
– Вы можете мне вразумительно ответить, активизировалась за последнее время французская разведка или нет? – задал Николаи неожиданный для капитана вопрос.
Офицер отложил гроссбух в сторону и, достав расческу, уже в который раз начал медленно разглаживать свои пышные усы.
«А у этого офицера железная выдержка, – благосклонно взглянув на капитана, подумал Николаи, – мне такой разведчик пригодится!»
– Я твердо уверен, что активизировалась. За последнее время французы стали агрессивнее себя вести. Нередкими стали грабежи и взломы в штабах и на квартирах штабных офицеров. Совсем недавно неизвестные вскрыли сейф, в котором находилась не только казна саперного батальона, но и чертеж новых фортификационных сооружений, возведенных нашими саперами в районе города Мец. Не останавливаются они и перед спаиванием и одурманиванием солдат и офицеров – носителей секретной информации. У меня есть веские основания подозревать, что французская разведка свила себе гнездо и среди наших военнослужащих, а хуже всего то, что французский шпионаж перескочил уже через пограничную полосу и пустил корни внутри Германии. В качестве примера того, как далеко зашла работа французского Генерального штаба, я приведу лишь недавно раскрытую нами историю специального комиссара Томпаса. Отец его поселился после прошлой войны в Мюнхене в качестве торговца французскими винами. Сын получил немецкое образование. Затем он познакомился с Германией, состоя на службе международного общества спальных вагонов. Достигнув призывного возраста, он был призван французским Генеральным штабом и обучен разведывательной службе. Он должен был позаботиться о том, чтобы его немецкие знакомства были рассеяны по империи. Томпас постарался над тем, чтобы его мюнхенские подруги переселились в Страсбург и завязали сношения с молодыми офицерами, преимущественно из военно-учебных заведений. Вскоре мне стало известно, что германские офицеры поддались систематическому обольщению этих девиц. Направляемые Томпасом, они, пользуясь