Глава 27
Тучи на севере возвышались теперь как горная гряда, а далекий исчезающий берег казался длинной темной полосой, позади которой вырисовывались призрачные холмы. Вода стала сизой, почти черной. Когда Макарин смотрел в воду, он видел только грязную пену, сползающую по ленивым валам, в которые то и дело зарывалась носом лодья. Солнце садилось, и там, на закате, не было видно ничего, кроме безбрежной мутной взвеси, и было непонятно, где заканчивалось серое море и начиналось серое небо. Черная мгла подползала с севера, и в этой нависающей над миром тьме иногда сверкали молнии.
— Говорят, если идти по морю, не сворачивая, прямиком на север, — задумчиво сказал воевода, — то через несколько дней упрешься в бесконечное ледяное поле, где нет ни земли, ни воды, ни растений, ни животных. Только лед. Возможно из таких мест и заявились сюда эти дикари.
— Бляха Одноглазого и символ на парусе, — сказал Макарин. — Это не может быть совпадением. Когда мы расставались с тобой в Мангазее, ты хотел расспросить о бляхе знающих людей. Узнал чего?
Воевода пожал плечами.
— Да ничего толком. Один купчина поведал о племенах, живущих за Енисеем и поклоняющихся зверью. Другой слышал, что подобные бляхи служили чем-то вроде пропуска в запретные земли, полные пушнины. Обычные промысловые сказки. Короче, отдал я эту твою бляху одному моему казачку и услал его в туруханские земли, подробные сведения собирать. Но времени мало прошло, он и до Енисея еще не добрался.
— Видимо, подробные сведения сюда сами нагрянули. И нагрянули издалека, раз никто такого племени даже не видел.
— До ледовых пустошей за енисейским устьем около месяца добираться, — сказал воевода. — И это налегке, за промыслом. А тут, считай, целое племя. А значит добиралось оно сюда долго. Может, Одноглазый с ними как раз и якшался, пока с ума сходил.
— Как могло целое племя пройти по этим местам незамеченным?
Кокарев отмахнулся.
— Это как раз неудивительно. Пустошей много. И рек много. И лесов диких. Умеючи можно месяцами бродить и ни одного человека не встретить. Видно, очень хотели, чтобы их никто не заметил, раз даже самоеды о них ничего не знали.
— А может знали, просто нам, чужакам, не рассказывали.
— Может. Но вряд ли. От появления вражьего племени вся пустошь обычно начинает бурлить, не скроешь. А то, что племя это вражье, по резне на стойбище хорошо видно. И когда эта новость дойдет до местных родов, они начнут собираться и искать мести. Может уже собираются.
— Когда соберутся, уже поздно будет. Их враги уйдут вслед за нами через море.
— Если будет надо, самоеды тоже придумают, как переправиться. Край Мира это все же их земли. Там они чаще других племен появляются. Хоть и боятся тех мест до одури.
Макарин помолчал.
— А что, и правда на этих костяных баржах можно переправиться через море? Да еще в бурю?
— В бурю не знаю. Но ведь они как-то должны добывать те огромные кости, из которых строят свои корабли? Это ведь кости больших морских зверей. С берега их не добудешь.
— Если эта орда не останавливаясь ринется сейчас за нами, мы можем не успеть.
— Вряд ли сразу. Ни один дикарь не выйдет в море неподготовленным. Они всю ночь будут снаряжать корабли и приносить жертвы своим богам. Но спешить надо, да. И не только из-за дикарей. Но и из-за наших с тобой разбойных попутчиков. Долго в одной лодке с ними я бы не рисковал находиться.
Сзади, косолапя вдоль борта и держась за поручни, к ним подбирался атаман Сокол. Подойдя ближе, он шутовски поклонился.
— Простите, что беспокою, государевы мужи. Но не пришла ли пора все-таки узнать, куда же мы направляемся? Команду вы мою загнали вниз, оружие забрали. Даже ножики свои мы сдали, как от берега отошли. Все как договаривались. Пора и вам пойти навстречу бедным людям.
Кокарев глянул на него, выпятив бороду.
— Как скажешь, Сокол. Отвечу на твой вопрос. Мы идем на закат, через Мангазейское море, туда, где начинается старый поморский волок. Ты же знаешь те места?
Сокол хмуро прищурился.
— Места-то я знаю, хоть и всегда старался держаться от них подальше. Не спрашиваю, что вы там забыли, не мое это дело, но, боюсь, не смогу вам помочь.
— Лучше бы ты боялся нас разочаровать, — вздохнул Кокарев.
— Не пойми чего лишнего, воевода. Я бы с радостью закинул вас до самого волока, а может и дальше. Только вот беда в том, что волок этот не совсем на закате. Он севернее. И чтобы до него добраться, нам бы пришлось повернуть вдоль берега вон в ту сторону. Туда где высится черная стена и слуги Нума носятся на своих колесницах, сверкая огнями.
Сокол картинно протянул руку, показывая на бугрящиеся на горизонте черные тучи.
— Шубин, это правда? — спросил Кокарев стоящего у руля поморца.
— Почти, — насупившись ответил тот. — Гроза до волока не доходит. И ветер с этого берега. Если пойдем напрямки по косой, авось успеем перебраться. Если повезет.
— С бабой на борту повезти не может, — просипел один из разбоев.
— С бабой на борту никак повезти не может, — повторил Сокол. — Нум потребует жертв.
— Твой Нум может требовать чего угодно. Ты не в том положении, чтобы перечить. Будет так, как я сказал.
Сокол снова поклонился, криво улыбаясь.
— Каждый выбирает себе смерть по душе. Мы, воевода, в твоих руках, сирые и убогие. Раз хочешь отправиться вместе с нами в гости к подводным демонам, кто мы такие, чтобы тебе мешать? Только одна просьба будет, если позволишь.
— Говори.
— Покойничек у нас на борту, как ты знаешь. Надо бы его похоронить в морской пучине по нашему обычаю. Но не там, где нас настигнет гнев Нума. Есть в этих водах место специальное, глубокое, туда мы своих погибших братьев отправляем на вечный покой. Там находится отверстие в нижний мир, прямая дорога в благословенные земли. Оно недалеко, почти по пути. Уважим погибшего, принесем жертвы. Авось и духи смилостивятся, пропустят нас на тот берег без ущерба.
Воевода посмотрел на Шубина.
— Есть на это время?
Тот пожал плечами.
— Если по пути…
— Ладно, Сокол. Правь на свое кладбище. Но не забывай, я за тобой слежу.
Шубин уступил место за рулевым веслом.
— Я помню, воевода. Я все помню, — Сокол чуть повернул руль по ветру, и лодья немного изменила курс.
Они шли долго, переваливаясь с одной ленивой волны на другую. Берег уже скрылся с глаз, а солнце все также висело в серой мгле красным холодным пятном. И все также нависала с севера черная стена. Ее брюхо временами озаряли бледные сполохи, и тогда Макарину казалось, что там, за бугристыми тучами, носятся какие-то гигантские тени.
Разбои споро бегали по палубе, то натягивая, то отпуская снасть паруса. Атаман крепко держал руль и умело лавировал меж волнами, тихо напевая какую-то пошлую казачью песню о браге и сокровищах.
Шубин стоял на носу и напряженно вглядывался вперед. Потом прошелся вдоль бортов, трогая крепления и проверяя узлы. Подошел ближе и мрачно сообщил:
— Ветер меняется. Несет бурю нам наперерез. Времени совсем мало.
Воевода привстал со своего лежака.
— Эй, Сокол! Где твое кладбище? Еще немного и нам придется о нем забыть.
— Совсем близко, воевода. Скоро вы сами его увидите.
— Как можно его увидеть? Море же везде одинаковое.
— Море везде разное, воевода, — сказал Сокол. — У берега одно, на глубине другое. А здесь не простая глубина. Здесь она бездонная.
Вскоре Макарин заметил, что настала тишина. Ветер стих, и улеглась качка. Лодья больше не переваливалась с борта на борт, зарываясь носом в водяные бугры.
— Все, государевы люди, — возвестил атаман. — Прибыли. Ребятишки, убирайте парус.
Разбои потянули тросы, и рея с парусом медленно сползла вниз. Макарин встал и выглянул за борт.
Море было спокойным. Совсем рядом, за кормой, мерно ходили высокие волны, а здесь, перейдя невидимую границу, они успокаивались, оставляя после себя лишь мелкую рябь. Но даже ряби не было там, куда лодья продолжала плыть. Там, по курсу, море становилось непроглядно черным и плоским, и эта тьма притягивала взгляд, погружала в себя, заставляла смотреть, не отрываясь.
— Лесные люди верят, что именно сюда попадают души умерших, — сказал Сокол. — Сперва они плывут по великой Оби, и каждый идол на ее берегах следит за ними, чтобы мертвецы не ушли с дороги обратно в леса и не мешали живым. Потом они выходят в море и добираются сюда. Старики сказывали, что раньше здесь был остров, и на этом острове был вход в подземный мир, который сторожили менквы. А потом остров ушел под воду, и вход ушел вместе с ним. Теперь душам лесных племен сложно, им приходится плыть в глубину. Лесные люди не любят морскую воду, хоть живые, хоть мертвые. Зато нам хорошо. И море мы любим, и с чудищами разбираться не надо. Наши мертвецы попадают в загробный мир прямиком и без долгих путешествий. — Он повернулся к стоящим у мачты четырем разбоям. — Ну что, дети мои. Помянем соратника Аришту. Покойник был человеком, конечно, гнусным, много пил, много воровал, в том числе и у нас, но особого зла мы от него не видели. Не правда ли?
Разбои глухо загомонили, соглашаясь.
— Сделаем так, чтобы он на нас не обижался, когда мы его по ту сторону повстречаем.
Скрюченное тело лежало у правого борта, ближе к корме, привязанное к гребным банкам. Раздутая переломанная нога все также торчала вверх, и одному из разбоев пришлось изрядно потрудиться, чтобы опустить ее. Сокол достал из подсобной каморки испещренную корявыми знаками потрепанную хламиду, напялил ее поверх кафтана. Двое хмурых поморцев выудили откуда-то почерневшее бревно, деловито протащили его через всю палубу и поставили на попа рядом с покойником. Увидев на бревне грубо вырезанные круглые глаза и оскаленный рот, воевода сплюнул и отвернулся.
— Все ж таки дыба по ним плачет, — сказал он. — Местные воры ладно. Но наших отступничков точно бы проучить не мешало. Нет ничего хуже, чем предать веру предков.