— Давид, а чем ты занимаешься? — спрашивает мама, которая даже не пытается скрыть свой корыстный интерес, то и дело стреляя в меня взглядом так и кричащим — «посмотри какой мужик и спину выпрями!».
Мама-мама… Я уже все у него разглядела. Больше, чем ты можешь представить. Но ее ментальные тычки все-равно раздражают.
— Я человек творчества, — отвечает Давид вежливо. — Писатель, сценарист, поэт.
— И предатель, — сухо выплевывает Демид и опрокидывает в себя остатки ледяного виски.
Ариэлла быстро меняет его пустой стакан на свой, в котором еще есть алкоголь. Что-то мне подсказывает, это не самая лучшая идея, но, возможно, ей виднее. Все-таки это ее мужчина, и она должна знать, как его успокоить.
Давид упрямо делает вид, что не слышит брата, и продолжает:
— Много путешествую, но последние полгода живу здесь. Жду, когда придет муза.
Чувствую, как его рука ложится мне на колено, и незаметно дергаю ногой, стараясь ее сбросить. Давид игриво сжимает пальцы, легонько ущипнув, и убирает руку. Так и хочется развернуться и укусить его за ухо. Ну что за выходки? Хотя, если признаться, мне даже нравится. Единственное, что все портит, так это холодный и колючий взгляд Демида и растерянная Элла.
— Как интересно… — мама не может оторваться от собеседника. — Расскажи о своей работе? Ты знаком со звездами или?..
— Да! — с едким смешком говорит Демид. — Расскажи нам о своей чудо-работе. А лучше, чем ты пожертвовал ради нее?
— Дем, — рычит Дмитрий Даниилович, — прекрати.
— Что прекратить? Ты думал, все будет иначе, когда звал его сюда? Или что?
— Я думал, что у меня два сына, а не две дочери, которые никак не могут поделить колготки!
— Два сына? А где был второй, когда?...
— Я сказал хватит! — отрезает Дмитрий Даниилович, сжимая в руке нож так, что он может сломаться в любой момент. — Выйди из-за стола!
— Ты меня выгоняешь? Меня, а не его?!
— Дем, не устраивай сцен.
— А знаете что? Да пожалуйста! Я не собираюсь здесь оставаться. И чтобы я не видел тебя — Демид тычет пальцем в брата, — на своей свадьбе! Ты меня понял?
Дмитрий Даниилович теряет терпение, из его глаз сыплются молнии. У меня по спине бежит неприятный холодок, но в душе есть крошечное чувство облегчения… Не хотела бы я быть его дочерью. Гнев этого мужчины практически осязаем острыми шипами, пронзающими горло на каждом вдохе.
— Мы уже это обсуждали, Демид. Пойди проветрись и возвращайся, когда мозги на место встанут.
Демид поднимается, толкая стул, который со скрипом отъезжает назад. Он смотрит на Давида с такой лютой ненавистью, что даже мне становится не по себе. Элла встает вслед за женихом и уходит, тихо извинившись перед всеми.
Поворачиваюсь к Давиду и впервые вижу его полностью лишенным мимики и видимых эмоций. Он будто уходит глубоко в себя, оставляя снаружи только безжизненную оболочку. Меня одолевает нестерпимое чувство подарить ему хоть каплю поддержки, и я сама кладу ладонь на его ногу. Не знаю, как это произошло так быстро, ведь я не в курсе всей ситуации, но у меня уже появился к этому мужчине небольшой, но уверенный кредит доверия.
Нельзя влезть в голову и душу другому человеку, но можно попытаться его понять, основываясь на том, что видят глаза и чувствует тело. Между братьями серьезный конфликт, но еще не понятно, кто и в чем виноват. Одно ясно точно, Давид переживает по этому поводу. Как бы он не пытался это скрыть.
После ухода Эллы и Демида обед превращается в молчаливое опустошение тарелок и стаканов. Моя мать и отец Давида пытаются поддерживать вялотекущую беседу, остальные едва ли ее слушают и совсем не принимают участия.
— Я прошу прощения, — произносит Давид, холод его голоса неприятно царапает слух. — Мне нужно уехать по делам.
Он встает из-за стола, глядя мне в глаза. Его губы трогает легкая улыбка, которая не может меня успокоить. Давид словно чувствует, что я тоже собираюсь уйти, и кладет мне руку на плечо, останавливая.
Он не хочет, чтобы я шла за ним. Принимаю его желание в благодарность за безграничное понимание и адекватность, что он показал мне прошлым вечером. Если он так хочет. Хочет побыть один. Я не в праве его останавливать и тем более навязывать свою компанию.
Мама провожает Давида косым взглядом, а после смотрит на меня, чуть прищуривая глаза. О, нет! Не надо! Только не это!
— Дмитрий, а ваш старший сын женат? — говорит она, и я ощущаю, как лоб пронзает призрачный удар от мысленного фейспалма.
— Ох, Алиса… Напора вам не занимать. Вижу по вашему воодушевлению, что вы уже задумываетесь о второй свадьбе.
— Почему нет? Если наши младшие дети любят друг друга, то и старшие могут…
— То и старшие могут решить за себя сами, — перебиваю ее и встречаю удивленный, но уважительный взгляд Дмитрия Даниловича.
— Я согласен с Авророй. Дети должны иметь право выбора, даже если родители не разделяют их мнения.
Хорошо сказано, но во мне взрывается протест, который не получается заглушить:
— Тогда зачем вы пригласили Давида на эту свадьбу, если знаете, что между вашими детьми конфликт?
Вижу то, чего совсем не ожидаю — Дмитрий Даниилович отводит взгляд и тяжело вздыхает. Теперь его возраст виден на лице более четко. Глубокие морщины на лбу, растянутая кожа на щеках, грустно опущенные уголки губ.
— Потому что они оба мои сыновья. И я очень хочу увидеть, как они снова назовут друг друга братьями, прежде чем отправлюсь на тот свет.
— Дима, — подает голос Наталия, в ужасе глядя на мужа. — Что ты такое говоришь?
— Я говорю правду, дорогая. Им уже давно пора помириться. Когда меня не станет, они останутся только вдвоем и никто из них не сделает первый шаг. Проблема близнецов в том, что они и правда слишком похожи. Они одинаково упрямы. Одинаково любят. И ненавидят тоже одинаково. У них один мозг на двоих и одно сердце. Без помощи со стороны ничего не изменится.
Дмитрий Даниилович еще раз вздыхает, и я ощущаю его боль. Мне даже становится жаль старика. Он любит парней. И просто хочет, чтобы они любили друг друга, не теряли семейную связь. Это понятно. И в какой-то степени даже правильно, но… Родственников не выбирают, а иногда очень бы этого хотелось.
— Что между ними произошло? — спрашиваю я, кусая губы в беспокойстве.
— Прости, Аврора. Я не могу об этом говорить, если честно, то и сам не уверен, что знаю все. Если кто-то из парней захочет, то ты узнаешь об этом от первоисточника, а не от посредника.
Что ж… Все верно. Возражать нет смысла, а еще у меня больше нет настроения сидеть здесь, поэтому я тоже покидаю ресторан, оставив родителей. Пусть они спокойно нас всех пообсуждают.
Поднимаюсь по лестнице, обхожу бассейн, вспоминая, как вчера упала в него и насильно была спасена. Волнение охватывает сердце. Где сейчас Давид? Как он? Все ли в порядке?
Достаю телефон и понимаю, что у меня даже номера его нет. Потрясающе. Я провела ночь с мужчиной и даже не обменялась с ним телефонами. В голову закрадывается мысль — пойти его поискать, но… Он ведь сам отказался от моей компании. Еще раз напоминаю себе — не навязывайся.
Огибаю здание отеля, преодолев еще один ряд ступеней, и выхожу на небольшую площадку, где под плетеными арками располагаются широкие качели с мягкими подушками. Из них занята всего одна. Расстроенная Элла сидит скрестив ноги и украдкой вытирает слезы с щек и подбородка. Кажется, брови — еще не самое страшное, что могло случиться с невестой перед свадьбой.
Сажусь рядом с Эллой и молча ее обнимаю, позволяя спокойно выплакаться на моем плече. Сидим в тишине еще несколько минут, и я думаю о том, что все-таки здорово было выбрать местом для свадьбы именно отель у моря. Здесь невозможно долго грустить, а перед свадьбой всегда случается какой-нибудь шандец. Будто судьба испытывает пару и проверяет ее на прочность перед одним из самых серьезных шагов.
Но обстановка здесь точно волшебная. Свежий воздух, теплое ласковое солнце, отдаленный шум морских волн. Этот кусочек рая, хочешь не хочешь, заберет у тебя все печали. Но увы, не исключит их нового появления.
— Он тебя обидел? — спрашиваю я, почувствовав, что рыдания сестры прекратились.
— Нет. Что ты? Конечно нет. Дем никогда меня не обижает, просто в такие моменты он всегда просит оставить его одного, а я… Я чувствую себя какой-то ущербной. Что это за невеста такая, которая не может помочь и поддержать своего жениха в трудную минуту?
Ее слова меня забавляют. Я слышала подобное не раз, и даже сама таким грешила в предыдущих отношениях. Когда ты ставишь любимого человека на высокий пьедестал и воспринимаешь его проблемы серьезнее собственных. Когда ты готов расшибиться в лепешку, лишь бы он не страдал. Готов забрать его боль и печаль. Кажется, что лучше тебе должно быть плохо, но ему точно хорошо.
И в этом есть определенный смысл. Это значит, что человек важен для вас. А с другой стороны... Все-таки чужие проблемы и боли, это чужие проблемы и боли. Вы не можете пережить их вместо человека, как бы вам того не хотелось. Поддержка? Да. Определенно. Но для некоторых, она заключается в слепой вере и возможности побыть одному.
Не стоит забывать о том, что все мы слишком разные, чтобы нам подходили одни и те же способы утешения. Кто-то бьет посуду, кто-то пьет, а кому-то нужна веселая ночь в клубе или чистое поле, чтобы проораться, как следует. Конечно, было бы здорово, если бы все научились экологично проживать свои негативные эмоции. Возможно, когда психотерапия станет бесплатной и доступной для всех, пьяных драк и сломанных фонарных столбов на улицах станет намного меньше. А пока… Приходится прокачивать чувство понимания и эмпатии, чтобы не сойти с ума и не сгореть от злости и переживаний.
— Элла, ну что ты такое говоришь? Ты замечательная невеста и, я уверена, будешь прекрасной женой. А если Демид не втягивает тебя в свои семейные проблемы и не хочет, чтобы ты видела его злым и расстроенным, то это потому, что он бережет тебя. Разве нет?