Но она не исчезает.
— Игру и историю… — просит она. — А потом примете таблетки. Расскажите еще разок про старика Райли Джонса! Я ведь люблю мужчин с мрачными тайнами! Или о той ночи, когда спали в кабине с сами знаете кем! Нет, погодите. Лучше про горы! Вот от чего и впрямь дух захватывает! Еще с давних пор больше всего люблю этот рассказ.
А потом она исчезает.
— Ты тоже видела? — спрашиваю у Красавицы.
Та кивает массивной головой.
Тяжело вздыхаю.
— Ну и славно. А то я уже испугался, что мне привиделось, — говорю я и возвращаюсь к записям.
Впереди меня ждут горы.
7По Голубому хребту
Вскоре мы начали набирать высоту.
Я сразу почувствовал, что дорога пошла в гору: теперь приходилось сильнее давить на газ. Пускай Старик и заверил меня, что мы домчим до Мемфиса «в два счета», теперь я своими глазами разглядел горный хребет, отделявший нас от равнин Теннесси. Я никогда прежде не видел гор, а уж тем более не ездил по ним, а особенно с прицепом и двумя двухтонными жирафами в нем.
«Но зато в горах точно не встретить кукурузных полей», — сказал я себе.
Ближе к полудню, уже после остановки на обочине (в этот раз тоже не обошлось без поедания листиков, разминки шей, проверки ран, ляганий Красавицы) мы пересекли каменный мостик — когда-то через него переправлялся сам Джордж Вашингтон. А потом начался наш подъем. Такое было ни с чем не спутать. У маленького города под названием Торнтон-Гэп двухполосное шоссе сузилось, и мы обогнули первую гору, а потом еще и еще одну.
Приходилось то сбавлять скорость, то вновь увеличивать, то сбавлять опять. Меня бросало из жара в холод. Жирафы беспокойно метались по своему вагончику, и он раскачивался под их весом. Даже Старик и тот крепко вцепился в дверную ручку.
Потом стали появляться таблички.
ВЪЕЗД НА ГОЛУБОЙ ХРЕБЕТ И В НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК ШЕНАНДОА,
— значилось на первой.
ЖИВОПИСНАЯ ДОРОГА СКАЙЛАЙН-
ДРАЙВ — ПЕРВЫЙ СЪЕЗД НАЛЕВО,
— прочел я на второй.
В других обстоятельствах я бы подумал, что «Скайлайн-Драйв» — это наверняка что-то очень красивое, что-то такое, что непременно надо увидеть. Но сейчас было не до того.
Потом появился третий знак:
ЛИ-ХАЙВЕЙ — ВПЕРЕДИ
Я воспрянул духом.
— Вот туда и поезжай, — одобрил Старик. — Я все разузнал. Сейчас дорога пойдет в гору, а потом снова выведет нас на шоссе, как и полагается.
Я обрадовался еще сильнее. Но радость померкла, стоило нам приблизиться еще к одному знаку — самому крупному из всех.
Посреди дороги, на пересечении Скайлайн-Драйв и Ли-Хайвей высилось заграждение с надписью «ОБЪЕЗД» и стрелкой, — огромной, как Даллас! — указывающей в сторону этой самой Скайлайн-Драйв.
— Что еще за… — пробормотал Старик.
Ярдов через пятьдесят нас ждал огромный туннель длиной чуть ли не с футбольное поле — он проходил прямо сквозь горы! На табличке гордо значилось:
ВПЕРЕДИ ТУННЕЛЬ «МЭРИС РОК»! ВКЛЮЧИТЕ ФАРЫ!
Я остановил машину. Старик выскочил, прошел мимо таблички, заглянул за поворот впереди. Увиденное заставило его ругнуться и сорвать с головы федору. Потом он поднял ее с земли, надвинул на самые брови и начал взволнованно расхаживать туда-сюда вдоль прицепа. Жирафы двигали головами из стороны в сторону, в такт его движению, а потом он вовсе остановился и поглядел назад — туда, откуда мы приехали. Видимо, подумывал о возвращении. Но если мы вернемся, это будет конец моего путешествия.
Потом снова забрался на пассажирское сиденье.
— Ограждения нет на огромном участке пути, — проворчал он. — Что-то его сбило: то ли камнепад, то ли авария. — Он поправил шляпу, потом повернулся ко мне: — Ты по горным дорогам вообще ездил когда-нибудь, а, малец? Только не ври мне.
Не хотелось лгать по-крупному, так что солгал я «по мелочи»:
— Совсем немножко.
Старик обвел взглядом объезд Скайлайн-Драйв и весь поник. Сорвал с головы шляпу, с чувством кинул ее на соседнее сиденье — верный признак того, что он уже устал думать.
— Видимо, надо отвезти жирафов обратно в Вашингтон и подождать, даже если придется выпустить их из вагончика. Правда, тогда мы потеряем несколько дней… а может, и того хуже… — Он повернулся ко мне и заглянул мне в глаза. — Сейчас самое время поделиться со мной своими соображениями, если они у тебя есть.
Старик колебался. Ему очень хотелось продолжить путь. Но он боялся, как бы мы не свалились со скалы. Мне оставалось только одно: заверить его, что я справлюсь. Но вместо этого я всмотрелся в туннель и спросил — к удивлению даже для самого себя:
— Надо будет его пересечь?
Он выдержал паузу — такую долгую, что мне стало не по себе.
— Мы пройдем, он высокий, — наконец сказал Старик. — Тут я тебе помогу. Самое страшное ждет дальше.
— Дальше?
— Подъемы, серпантин, взгорки. Придется основательно потрудиться, прежде чем дорога выровняется и мы снова вернемся на Ли.
— А до Ли далеко?
— Сейчас это не твоя забота, — сказал он.
Его тон мне совсем не понравился.
— Если решим двигаться вперед, повернуть назад уже не получится. И второго шанса не будет, — продолжал он. — А можно вернуться в Вашингтон — ничего в этом постыдного нет, я тебе все равно куплю билет до Нью-Йорка, как и обещал. У меня была возможность подождать опытного водителя, но мы вошли в такой славный темп, да и красавцы к тебе привыкли, так что я раздумал. Если что, вся ответственность на мне, — произнес он и добавил шепотом: — Я ее с себя не сниму и в случае, если мы рухнем к подножию горы. Но тогда нам точно уже не помогут.
Вот как он поставил вопрос. Выходило, что он либо поверил моим россказням о том, какой я славный водитель, либо чего-то недоговаривал, и я склонялся ко второй версии. Но в тот момент у меня на уме было только одно — Калифорния. Она ни на миг не шла из моей бунтарской головы еще с тех самых пор, как я оказался на пристани.
Я выпрямил спину и с дерзостью эгоистичного мальчишки, у которого за душой ничего, но зато впереди целая жизнь, брякнул:
— Я справлюсь.
— Дай бог, чтобы я об этом не пожалел, — пробормотал Старик и стиснул зубы. — Ладно. Вот как мы поступим. Медленно въедем в туннель. Так, чтобы наших пассажиров не трясло и чтоб они головой не ушиблись. Туннель длинный, и тебе наверняка захочется ехать вдоль самой стенки. Но ты ее толком и не увидишь, так что лучше следовать по желтой разметке посередине дороги, следить, чтобы колеса ехали прямо по ней. Если боишься, что не получится, лучше нам тогда сразу закрыть окошки, чтобы жирафы не высовывались. Вот только открыть мы их сможем не скоро, а это может выйти нам боком, и еще каким, если они начнут скакать. Потому что с той стороны пойдут уступ за уступом — их будет немало, прежде чем дорога выровняется. Все это время жирафы будут двигаться вслепую. Так что надо сразу решить, что мы будем делать с этим: запрем двухтонных великанов в вагончике, чтобы они слепо бились о стены, или откроем окна, чтобы они тоже видели, что их ждет, и помогали нам уравновешивать прицеп.
Я удивленно уставился на него, а потом обернулся к жирафам, чье волнение уже чувствовалось даже в кабине.
— Так что: открытые окна или закрытые? — настойчиво спросил он.
Я сунул руку в карман, чтобы нащупать кроличью лапку. Но она пропала… Я забыл ее в кармане старых брюк вместе с долларом, который дал мне Старик! Я едва не рассказал ему об этом, но вовремя прикусил язык. Лучше сразу спрыгнуть с горы, чем признаться ему в том, что я возлагаю ответственность за наше будущее на кроличью лапку. Так что сказал я только одно:
— Открытые.
— Ну и славно. Готов?
И вот, безо всякой помощи талисмана, я повез жирафов по Скайлайн-Драйв. На въезде в туннель я вздохнул полной грудью, опасаясь, что еще не скоро смогу вот так свободно дышать. Включил фары, и мы нырнули в эту черную дыру, в которой не было видно ни зги — только свет в самом конце. Неспешно и осторожно мы продвигались вперед по центральной разметке. Жирафы особо не бунтовали: темнота их даже успокоила. Но тут впереди показалась другая машина со своими собственными яркими фарами. Жирафы занервничали. Свет фар приближался, становясь все сильнее… а потом автомобиль с визгом пронесся мимо, и мы все выдохнули словно по команде.
Наконец мы выехали наружу, но даже толком не успели этому порадоваться. Как и предупреждал Старик, нас сразу же поджидал крутой поворот. Но, что самое страшное, ехали мы по внешней полосе, огороженной лишь низкими бревенчатыми перилами. Дальше был обрыв, а внизу — долина. Я вцепился в руль, борясь с желанием признаться, что я — наглый, глупый, бессовестный лжец и Старик напрасно мне доверился. Но было уже слишком поздно для признаний. Пути назад не существовало.
Я быстро усвоил, что такое серпантин — это когда дорога змеится вдоль горы, уходя то в одну сторону, то в другую. Я старался держаться посередине, не обращая внимания на маленькие кресты на обочине — я знал, что каждый из них стоит в память о человеке, который не смог преодолеть этот путь, и готов был спорить на что угодно: никто из них не вез в прицепе беспокойных жирафов. На каждом повороте прицеп качало. А все почему — да потому что, когда резко сворачиваешь, только и остается, что наклониться. Особенно если ты жираф и весишь немало. Чем сильнее они наклонялись, а я — налегал на педаль газа, тем отчетливее мне представлялось, как мы слетаем в пропасть, не вписавшись в какой-нибудь из поворотов, и последним, что я слышу в этой жизни, становятся сожаления Старика, доверившегося мне.
Я сбавил скорость. Судя по табличке у дороги, правительство рекомендовало автомобилистам ехать по серпантину со скоростью самое большее пятнадцать миль в час. У нас не набралось бы и десяти. Я судорожно переключал передачи, надеясь найти ту, на которой нам будет комфортнее всего, — и наконец у меня это получилось. Следующий участок серпантина мы преодолели легко, как по маслу, а дальше все пошло еще лучше. Я уже замечтался о похвалах, которыми меня осыплет Старик, когда мы спустимся на магистраль, но тут сзади послышался рев двигателя.