— Погодите, а что же ваша… — Я указал на обезображенную руку. — Неужто льва укрощали?
— Ох, это совсем другая история.
Тут-то мы и увидели слона с собакой.
Невысокий жилистый мужичонка в соломенной шляпе вел вдоль дороги слона и собаку на поводке.
Я подумал было, что это мираж, но потом оказалось, что и Старик его видит.
Мужичонка подсадил собаку на слона, и тот запрокинул хобот, чтобы погладить пса. Все улыбались — даже собака! И она особенно. Не раз за эту поездку я терял дар речи — лишился его и теперь.
Старик радостно подскочил.
— Знаю-знаю этого увальня! Это ж Марони. У него свой маленький зверинец. Он гастролирует по штатам и катает детишек на своем индийском слоне. Я слышал, что зимой он решил навестить города в пустыне.
— А… где он слона раздобыл? — спросил я.
— Там же, где и все, — ответил Старик, точно это хоть что-нибудь объясняло. — Ты не переживай, эти звери живут в свое удовольствие и обращаются с ними очень недурственно.
— А вы откуда знаете? — полюбопытствовал я.
В это время слон сунул хобот в фонтан и обдал своего хозяина и собаку волной брызг. Старик улыбнулся мне, точно это был лучший ответ на все мои вопросы. А потом покачал головой, поглядел на жирафов и сказал:
— Этот мир необъясним, малец. Как ты в него приходишь? Где обретаешь себя? Кем оказываются твои друзья? И неважно, человек ты или зверь. — С этими словами он вышел из машины и, раскинув руки, поспешил к Марони, что-то говоря по пути. Тут-то я снова вспомнил о том, что он так мне и не поведал историю появления шрамов на своей руке.
Через час пути, уже перед самым закатом, мы остановились у подножия горы, у второго пустынного мотеля, который присмотрел для нас Старик. Этот уже выглядел понаряднее. Если не сказать — роскошно. Звался он «Могавк» и состоял из двенадцати розовых отштукатуренных коттеджиков в окружении пальмовых деревьев, — казалось, весь этот ансамбль, включая водоем и почву, перетащили сюда из какого-то другого места, до того ярко и сочно он выглядел.
Свободных мест почти не было, а перед каждым домиком стояло по дорогущей машине — я, мальчишка с фермы, еще ни разу в жизни не видел таких шикарных автопарков, — и в то же время тут было удивительно тихо. Я не знал, что и думать.
Когда мы подъезжали к административному зданию, рядом припарковался нежно-голубой кабриолет, а из него вышла франтоватая парочка — будто из голливудского фильма — и скрылась в одном из домиков, не удостоив нас взглядом. Даже управляющий не слишком-то впечатлился нашим появлением, будто мимо него каждый день снуют машины, полные жирафов. Но меня это даже обрадовало: я был не в духе и не желал сейчас делить пятнистых великанов ни с кем.
Мы заехали на задворки и приступили к ежевечерним делам: жирафов надо было накормить, напоить, осмотреть… в последний раз. Отделаться от этой мысли уже не получалось.
Как только мы закончили, Старик тут же уединился в нашем домике: ему не терпелось лечь спать, чтобы завтрашний день настал поскорее. А я снова взобрался на перекладину между загончиками. Красавица обдала меня теплым, пахучим дыханием, а Дикарь ткнулся в меня слюнявой мордой. Вытерев лицо с неподдельной радостью, я устроился между ними, чтобы в последний раз разделить с красавцами ночное небо.
Ночь выдалась теплой. Так что около полуночи, когда пятнистые великаны стали задремывать, я спрыгнул на землю и распахнул боковые дверцы, чтобы проветрить вагончик. Задержав взгляд на копытах Дикаря, я мысленно перенесся в зверинец Кутера, увидел, как Рыжик выглядывает из-за жирафьих ног. И когда я опять влез наверх, она по-прежнему стояла у меня перед глазами. Вот только уже не такой, как у Кутера. А как в ночь нападения медведя, когда, пропустив мимо ушей мои предостережения, спрыгнула прямо в вагончик, чтобы быть поближе к жирафам. Доверилась им в надежде на взаимность.
Рыжик по-прежнему была у меня перед глазами, когда я разжал руки, неторопливо соскользнул в загончик к Дикарю и приземлился прямо у перегородки, оказавшись ровно между жирафами. На мгновение я замер, любуясь их силой и мощью, как когда-то на карантинной станции, — только теперь от них пахло не океаном, а землей. А затем я, как когда-то Рыжик, развел руки в стороны и коснулся их обоих одновременно… стоило мне это сделать, как эти благословенные создания снова завели свою жирафью песнь!
Они уже пели ее друг дружке в карантине, а теперь вот решили спеть и мне. Это низкое урчание было таким раскатистым, что я, поглаживая их шерстку, чувствовал, как мое нутро подрагивает в такт этой песне. Проникновенный африканский гимн эхом разнесся по ночной округе, обрел отклик в самых глубинах моей души. Даже сейчас воспоминания о нем так чисты и ярки, что я могу опустить ладонь на свою иссохшую, старую грудь и ощутить ритм этой песни. А потом они затихли. Мне трудно было бы поверить, что все это случилось взаправду, не начни эта песня звучать внутри меня самого. Помню, что в те мгновения мечтал лишь об одном: вечно стоять вот так, между ними, словно тощий и юный жирафик, подобранный за время долгого, удивительного путешествия в Калифорнию.
Когда в лунном свете появился Старик, пришедший мне на смену, я уже сидел на перекладине и наблюдал сверху за спящими красавцами. Я был готов, что он опять накинется на меня со своими расспросами: в своем ли я уме и все в таком духе.
Но нет.
— Мне показалось или не так давно тут кто-то утробно гудел? — спросил он.
Я кивнул на жирафов.
— Ну и дела, — произнес Старик вполголоса, а потом уселся на подножку и, как обычно, закурил. А я спрыгнул на землю и замер перед ним.
— Хочешь остаться? — спросил он.
Я кивнул.
— Что ж, ладно, малец, оставайся.
Я снова влез на перекладину — мой излюбленный наблюдательный пост. Жирафы пробудились и взглянули на меня. А потом улеглись… оба одновременно… а я остался наверху, охранять их от львов.
Сердце так колотилось о ребра, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
«Сан-Диего-юнион»
16 октября 1938 года
ВСТРЕЧАЕМ ЖИРАФОВ В ЗООПАРКЕ!
Сан-Диего. 16 окт. (спецвыпуск). По предварительной информации, юные жирафы приедут в зоопарк Сан-Диего сегодня около полудня. По восторженным заверениям Белль Бенчли, Райли Джонс, главный смотритель зоопарка, сопровождающий жирафов в путешествии через всю страну, сообщил эту радостную весть накануне в телеграмме вместе со временем прибытия.
Уже скоро поднимется крыша вагончика!
Уже скоро из нее покажутся огромные жирафьи головы на изящных шеях!
Уже скоро их поприветствует весь наш славный город!
А пока портовые рабочие должны перегнать в зоологический сад свой огромный кран, который и поднимет жирафов вместе с клетками над трехтонной машиной, в которой они две недели назад выехали из Нью-Йорка, взяв курс на Сан-Диего…
15По Калифорнии
И снова мы отбыли в свете луны, перед самым восходом.
Когда солнце поднялось, мы уже огибали горы по так называемой Телеграфной дороге. Ехали мы медленно и спокойно, и даже жирафы, слава богу, ничего не заметили.
За горами нас ждала Юма. По словам Старика, именно здесь нам предстояло перебраться через реку Колорадо по мосту Оушн-ту-Оушн-Бридж, а там уже мы окажемся в Калифорнии. Когда мост только построили, он был единственным на тысячу двести миль вокруг местом, где транспорт мог перебраться на другой берег, «от океана к океану», в полном соответствии с названием.
Судя по реке, не так давно она разливалась: земля вокруг нас была усеяна мусором, и от этого зрелища по моей спине побежали мурашки. Но была и еще одна причина содрогнуться. По эту сторону моста расположился еще один «Гувервилль»: тут кругом были палатки, «Жестяные Лиззи», костры, толпы людей. Когда рядом с нами побежала горстка чумазых детей, пришлось сбавить скорость до черепашьей.
— Добро пожаловать в городок оки, — проворчал Старик, пока мы вставали в очередь из машин.
Он глядел прямо перед собой — туда, где посреди моста несколько калифорнийских полицейских останавливали автомобили.
Водителю старенького фордика приказали развернуться. Машина была до отказа забита вещами, был тут даже матрас, на котором сидело с полдюжины ребятишек. Когда «форд» поравнялся с нами, я разглядел суровое лицо отца и заплаканное — матери.
— Что случилось? — спросил я.
Старик не ответил. Он не сводил глаз с драмы, разворачивавшейся впереди. Между нами и патрульными осталось всего две машины: фордик с примотанной к нему корзиной с козленком — мы уже видели его в Нью-Мексико — и блестящий голубой кабриолет с разодетой парочкой из «Могавка».
Патрульный жестом подозвал к себе фордик и накинулся на водителя.
— Знаешь, что он выспрашивает? — спросил Старик. — Есть у тебя деньги при себе? А работа? Если отвечают «нет», то дальше путь заказан. Это называется «противобедняцкой блокадой».
Я посмотрел вслед фордику, остановившемуся на аризонском берегу.
— А если им некуда больше податься?
— Тогда они останутся здесь. — Старик кивнул на «Гувервилль». — У самой границы земли обетованной.
Калифорнийский патрульный заметил козленка в корзинке и, видимо решив, что тот может сойти за валюту, поманил фордик к себе и все-таки пропустил.
Модный кабриолет проехал без единого вопроса.
Следом была наша очередь. Я был готов к тому, что нас остановят: хотя бы ради того, чтобы поприветствовать жирафов. И даже нажал на тормоз. Но патрульный только разок взглянул на зверей и, должно быть, мысленно счел за валюту и их. Даже не улыбнувшись, он сделал нам знак ехать вперед.
И пока мы все ехали через мост в края, где текут молоко и мед, оки и голливудская парочка приветственно махали жирафам.
А потом события стали развиваться стремительно.
Мы увидели каналы, зеленые поля, апельсиновые рощи, грузовики с рабочими.
Увидели россыпь других «Гувервиллей».