Интересно, а понимал ли ныне покойный Лужков, что такое «коррупция» и «злоупотребление полномочиями» и сколько дают за эти преступления? К сожалению, на этот вопрос не ответит ни он, ни его вдова - мадам Батурина, со своим скарбом переехавшая в Лондон (что их туда так тянет? Только лишь традиция Великобритании не депортировать в Россию беглых воров-олигархов? Или погода нравится?).
И еще один любопытный факт из жизни этого гражданина. По официальным данным Московской избирательной комиссии за сентябрь 2009 года, в собственности московского градоначальника, помимо четырех земельных участков в Калужской области и старого «тарантаса» - ГАЗ-69Э 1964 года выпуска с прицепом для перевозки пчел (при прочтении этих сведений, видимо, должны наворачиваться слезы умиления), есть еще четверть квартиры площадью 150 кв. метров в Москве. Интересно, что вообще думал о нас, своих избирателях, дорогой наш градоначальник, публикуя такие сведения о своих доходах и собственности? Мы действительно производим впечатление дебилов, готовых верить в то, что мэр Москвы Лужков - бомж?
Надо отдать должное Юрию Михайловичу - человек он был энергичный. Вот и в сентябре 1993-го, определившись, кому служить, Лужков энергично взялся за дело. Здание Верховного Совета, как и в августе 1991 года, было вновь окружено баррикадами - только теперь эти баррикады возводили не защитники парламента, а те, кто решил его изолировать и раздавить.
С тяжелым сердцем я расстался с Андреем Федоровым и, спустившись этажом ниже, направился в кабинет Астафьева, где меня ожидали мои неугомонные интеллигенты из Конституционно-демократической партии. Все бурно обсуждали ельцинский указ № 1400 о роспуске парламента и возможность скорого вооруженного штурма Белого дома. Настроение среди депутатов было боевое. Пахло жареным. Все ждали объявления о начале внеочередного, чрезвычайного заседания Верховного Совета и гадали, как отреагируют народные депутаты на попытку антиконституционного переворота.
Оперативно собравшиеся в коридоре напротив приемной Астафьева активисты Союза возрождения России и КРО подготовили заявление о создании Штаба общественных сил по преодолению кризиса. Желающие поддержать законный парламент в его противостоянии с Кремлем ставили подписи тут же в коридоре. Выстроилась целая очередь «общественников». Наверное, так должен был выглядеть настоящий штаб революции. Для полноты картины не хватало лишь революционных матросов.
Пока патриоты писали воззвания и прокламации, левые радикалы проникли в радиорубку Верховного Совета. Вмонтированные в стену громкоговорители внутренней связи транслировали из студии эмоциональную речь лидера левых коммунистов Виктора Анпилова. В 1984-1985 годы Виктор Иванович работал корреспондентом Гостелерадио СССР в Никарагуа. Сильные впечатления от общения с Сандинистским фронтом национального освобождения и борьбы с диктатором Сомосой оставили в характере Анпилова глубокий след. Человеком он был ярким и неравнодушным, потому долго не мог завершить свою пламенную речь.
Наконец оратор выдохся. Началась трансляция из зала заседаний Верховного Совета. Первым выступил председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов, потом председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, затем вицепрезидент Александр Руцкой. Речи Руцкого и Хасбулатова напоминали победные реляции. Такое впечатление, что они уже считали себя ферзями, а Ельцина - загнанным в угол голым королем.
За нарушение Конституции вчерашние соратники Ельцина заочно отстранили его от занимаемой должности и под всеобщие овации привели Руцкого к присяге. «Народ» рванул к усатому «кесарю» за автографами. Член Верховного Совета «пламенный патриот» Сергей Бабурин потребовал тут же принять закон о применении смертной казни к «мятежникам», то есть к тем, кто встанет на сторону Ельцина. Как говорится, «понеслось». Адреналин заглушал ощущение опасности, мешал принимать трезвые и правильные решения.
Самым необъяснимым в той ситуации для меня было поведение самого Руцкого. Вместо того чтобы попытаться принять на себя исполнение обязанностей президента страны, он решил «окопаться» в Доме Советов. Кем он там собирался руководить, кроме буфетчиц, непонятно. Общественное мнение и закон в тот момент были полностью на его стороне. Имея «в кармане» решение Конституционного суда и Верховного Совета об отстранении от власти главы государства и будучи законно избранным вице-президентом страны, Руцкой, согласно Конституции, вступал в должность президента. Приняв всю полноту власти в свои руки, после приведения к присяге он должен был немедленно выехать в Кремль и занять президентский кабинет. Кто бы его остановил? Комендант Кремля или неприступный шлагбаум?
Представить себе, что Руцкого могли арестовать верные Ельцину офицеры спецслужб, сложно. В той ситуации Александр Владимирович обладал намного большей легитимностью, чем Борис Николаевич. Вряд ли какой-нибудь командир спецподразделения, памятуя события двухгодичной давности, попытался бы взвалить на себя такую гигантскую ответственность. Именно к стенам Кремля надо было переносить акции народного протеста с единственным требованием - допустить нового и законно избранного президента Руцкого к исполнению своих обязанностей - и занять президентский кабинет.
Ничего этого не было сделано. Руцкой и Верховный Совет предпочли добровольное заточение и самоизоляцию. Зато Кремль времени зря не терял и сделал то, на что в 1991 году так и не решился ГКЧП. Благодаря энергичному и креативному Лужкову в Доме Советов отключили воду, канализацию, электричество и спецсвязь. Ельцин дал приказ окружить здание, где засели защитники Конституции, колючей проволокой и несколькими живыми кольцами солдат внутренних войск. Выйти из осажденного парламента еще можно было, войти - нет.
Руцкой, как затравленный зверь, с автоматом в руках метался по зданию. Депутаты призывали к решительным действиям. Сидя при свечах, они, как герои фильма «Собачье сердце», пели революционные песни и вспоминали ленинский план вооруженного восстания: взятие «мостов, телеграфа и телефона», но все это была пустопорожняя болтовня и сотрясение воздуха. Весь пар защитников Конституции «уходил в свисток».
Последний раз я смог попасть в «оплот советской власти» 27 сентября. Моя жена тогда работала экспертом в Конституционной комиссии при Верховном Совете и, как и многие сотрудники аппарата парламента, отказывалась покинуть свое рабочее место. Несмотря на ее протесты, я забрал ее домой. Обреченность парламента, казалось, понимали даже его стены. Время было упущено. Шансов спасти Верховный Совет от силового разгона больше не оставалось.
Приближалась развязка, я мог рисковать собой, но не родным мне человеком.
На следующий день два десятка народных депутатов и представители оппозиционных Ельцину общественно-политических организаций собрались в зале заседаний Краснопресненского районного совета - в пяти минутах ходьбы от парламента. Здесь, в Шмитовском переулке, располагался «штаб общественной поддержки Верховного Совета».
Выяснилось, что ни у кого из собравшихся нет определенного плана действий. Тем не менее все отметили, что за последние дни симпатии москвичей к «сидельцам» в Доме Советов заметно выросли. Повсюду происходили стычки милицейских нарядов с горожанами, пытающимися прорваться сквозь кордоны к зданию Верховного Совета.
Утром того же дня я съездил в телецентр «Останкино», чтобы выступить на одной популярной независимой радиостанции. На втором и третьем этажах Телевизионного технического центра «Останкино» я насчитал два десятка бойцов спецназа МВД «Витязь». Они были в полной боевой экипировке, деловито осматривали останкинские «катакомбы» - замысловатые коридоры, соединяющие два служебных корпуса телецентра, обсуждали сектора обстрела.
В парке рядом с телецентром стояли бронетранспортеры ОМОНа. С улицы они были практически незаметны, но хорошо видны из окон верхних этажей здания. «Стервятники прилетели», - мрачно заметил знакомый мне оператор.
Об увиденном в «Останкино» я подробно рассказал Александру Краснову, провозглашенному мэру. Он пообещал передать Руцкому мои слова с предупреждением «не соваться в останкинскую ловушку». Знаю, что свое обещание он сдержал. В Верховном Совете не могли не догадываться, что Ельцин готовит вооруженную провокацию. Тем не менее, несмотря на многочисленные предупреждения, представители парламента сами вошли в мышеловку. Третьего октября сотни защитников Конституции, прорвав оцепление у здания Верховного Совета, по чьему-то предательскому приказу вышли из здания парламента на Краснопресненской набережной и на нескольких грузовиках уехали штурмовать останкинский телецентр. Почему? Зачем? Для меня это по сей день загадка.
Такой же загадкой остается появление и вызывающее поведение в расположении Верховного Совета отряда боевиков «Русского национального единства» во главе с их вожаком Александром Баркашовым. На фоне общей инертности «парламентских сидельцев», потерявших всякую связь с внешним миром, молодые нацисты демонстрировали завидную гиперактивность. Они охотно позировали перед телекамерами, зиговали, проводили смотры и маршировали на автостоянке у Верховного Совета, короче, формировали довольно агрессивный и устрашающий образ защитников Конституции. Естественно, попустительство саморекламе крайне правых не добавило симпатий и уважения Верховному Совету - ведь это все происходило на глазах Руцкого и Хасбулатова.
Уверен, появление Баркашова и его боевиков было выгодно только Ельцину. Не управляемый ни Руцким, ни его министрами, ни депутатами вооруженный отряд «Русского национального единства» был использован в качестве пугала. Эта провокационная клоунада скомпрометировала истинных защитников парламента и Конституции. Она развязала Ельцину руки, создав необходимый информационный фон для расстрела Верховного Совета.
Первое крупное столкновение между милицией и демонстрантами произошло 2 октября. Удивительное дело: правительство Москвы, несмотря на постоянные инциденты, которые происходили в непосредственной близости к Дому Советов между сотрудниками органов внутренних дел и москвичами, решило отметить очередной День города и устроить массовые гуляния. Что это было: недомыслие или сознательная провокация? Мэр Москвы не производил впечатления идиота. Уверен, что решение устроить городской пир во время «политической чумы» было принято им осознанно.