Вскоре из Владикавказа в окружении военных приехал президент Северной Осетии Александр Дзасохов. Рядом с ним стоял Теймураз Мамсуров. На нем лица не было - в школе, куда он на торжественное открытие нового учебного года хотел пригласить и нас, среди заложников-учеников оказались его дети -сын и дочка.
Мы быстро миновали опасный, простреливавшийся боевиками проем между зданиями и зашли во внутренний двор какого-то служебного помещения. Наконец запыхавшиеся помощники Дзасохова принесли карту города и схему школы. Еще минут через десять доставили вынесенную из школы одной из заложниц первую записку, в которой террористы излагали свои требования. Вот ее точный текст с оригинальной орфографией:
«89287383374 Мы требуем на переговоры президента Респ. Дзасохова, Зязикова презид. Ингушетии Рашайло дет. врача. Если убьют любого из нас, растреляем 50 человек, если ранят любого из нас убём 20 чел, Если убют из нас 5 человек мы все взорвем. Если отключ свет, связь на минуту, мы растреляем 10 человек».
Как выяснится позже, номер телефона был ошибочным. Что касается «дет. врача Рашайло», то в штабе, естественно, сочли, что имелся в виду глава Фонда помощи детям при катастрофах и войнах известный и уважаемый доктор Леонид Рошаль.
Вообще, террористы действовали грамотно. Они полностью учли опыт «Норд-Оста», предусмотрев возможность использования спецслужбами усыпляющего газа и других спецсредств.
Во второй половине дня из Москвы прибыл доктор Рошаль. Сотрудники оперативного штаба связали его по телефону с боевиками в школе, но те отвергли его услуги как посредника на переговорах, а также его просьбу освободить хотя бы дошкольников, оказавшихся с родителями на праздничной линейке. В глазах террористов Рошаль был «информатором ФСБ».
Кто-то из присутствовавших в штабе выдвинул предположение, что боевики специально вызвали его в школу, чтобы казнить, отомстив за гибель своих подельников в театре на Дубровке. Ведь доктор тогда публично признался, что передавал спецслужбам отмеченные им в театральном зале места расположения боевиков.
Но на самом деле причина попадания фамилии уважаемого детского врача в записку террористов могла быть иная. И у меня на сей счет есть свой ответ. Я уверен, что записку под диктовку руководителя бандгруппы писала одна из заложниц. Несчастная жертва не только ошиблась при указании телефонного номера для связи, но и от себя приписала после фамилии «Рашайло» слова «дет. врача». На самом деле террористы требовали к себе не Рошаля, а бывшего министра внутренних дел, секретаря Совета безопасности России Владимира Рушайло.
Своими сомнениями в интерпретации записки я сразу поделился с руководством оперативного штаба. Но на мои доводы никто не обратил внимания. Миссия переговорщика для доктора на том и закончилась, и он стал искать себе профессиональное применение, оказывая медицинскую помощь бесланцам. Саму же записку начальники бросили на столе служебного помещения, и только после того как я обратил на это внимание, один из старших офицеров ФСБ забрал ее с собой.
Наконец участники совещания определились с местом базирования штаба, остановив свой выбор на расположенном поблизости здании районной управы. Толпа начальников выдвинулась туда пешим ходом и опять оказалась в секторе обстрела. Чтобы защитить руководство республики от пуль снайперов, военные решили прикрыть брешь между домами омоновским БТРом, но это тоже был не самый умный вариант. На глазах всего разбуженного как улей города главе республики, спикеру североосетинского парламента, депутатам Госдумы и группе милицейских и армейских генералов было предложено скакать как зайцам от дома к дому, преодолевая сектора обстрела. При этом спецназовцы должны были прикрывать это чудовищное шоу огнем, броней и собственными телами. После обмена отборным матом между политическим и силовым руководством Северной Осетии решено было добираться до будущего штаба на автотранспорте - в объезд.
Через пять минут мы уже были на месте. Дзасохов, Мамсуров и три депутата партии «Родина» заняли два небольших кабинета на третьем этаже, где вскоре уже был оборудован пункт правительственной связи. Остальные помещения заняли военные и сотрудники боевых подразделений ФСБ. Их штаб, куда не пускали даже Дзасохова, разместился на первом этаже. Старшие офицеры спецназа расположились на втором этаже и в соседнем крыле третьего этажа. Вскоре в здание оперативного штаба вошли примчавшиеся в Беслан полпред президента в Южном федеральном округе (ЮФО) Владимир Яковлев, заместитель генерального прокурора в ЮФО Сергей Фридинский и заместитель директора ФСБ Владимир Проничев. Не было только президента Ингушетии Мурата Зязикова. На наши звонки он не отвечал.
Дзасохов ходил по кабинету штаба как затравленный зверь. Он то и дело порывался идти в школу, но сотрудники спецслужб были категорически против такого самоубийственного шага. Все чего-то ждали. Понятно, что только террористы владели в тот момент инициативой. Казалось, спокойствие сохранял лишь примчавшийся из Цхинвала Эдуард Кокойты, с которым я еще совсем недавно прощался у въезда в Рокский тоннель. Похоже, у Кокойты с Дзасоховым были натянутые отношения - мужчины сухо поздоровались и больше почти не разговаривали.
Никакого особого плана, как спасать заложников, в оперативном штабе не было. Но и трусов среди тех, кто оказался в тот момент в Беслане, тоже не было - все без колебаний пошли бы добровольцами в школу в обмен на освобождение детей.
Посовещавшись с моими товарищами, я предложил использовать нас -депутатов Государственной Думы - для обмена на детей-заложников. Дзасохов поблагодарил меня и сказал, что наша помощь действительно может понадобиться, хотя силовики и Москва выступили категорически против такого варианта. Тем не менее я еще раз предложил свою помощь в организации обмена.
У меня не было ни малейших сомнений, что в случае обмена мне живым из школы не выбраться. Я был готов и все для себя уже решил, но этот навязчивый страх смерти... Находясь на передовой в Приднестровье или в Боснии, я тоже испытывал смесь страха с адреналином, но вот сейчас очевидный исход заставлял прислушиваться к каждому шагу за дверью, к каждому ее скрипу. Я все время ждал, что вот-вот за мной наконец придут. Я ждал этого и даже хотел, чтоб так оно и вышло, поскольку не видел иного способа для спасения ни в чем не повинных детей. Я представлял, как они мучаются без еды и воды. Я ненавидел тех, кто в своем фанатизме был готов замучить беззащитных, не способных им ответить ребятишек. Я стремился им на помощь, но понимал, что, пойдя в захваченную школу, мы примем мученическую смерть. Одно дело -погибнуть с оружием в руках в бою, забрать с собой - «туда» - парочку головорезов, другое - сдаться бандитам, выносить унижения и побои и умереть без отмщения.
У меня было время, чтобы все это хорошенько обдумать. Решение идти в школу было принято мной сразу и окончательно. но это постоянное ожидание шагов за дверью - в течение всего первого дня и бессонной ночи, потом второго дня и второй бессонной ночи и так - до самой трагической развязки 3 сентября - все это тоже изводило меня.
Если кто-то вам скажет, что человек в такие минуты не испытывает страха, - он врет. Все люди, если они нормальные, хотят жить. Но ситуация иногда не оставляет выбора. Однако если вы наделены ответственностью и дорожите своей честью, если у вас, в конце концов, есть совесть и сострадание, вы все же пойдете в эту чертову школу, каким бы сильным и изворотливым ни был овладевший вами страх смерти.
Шло время. К вечеру 1 сентября я решил отправить двоих наших депутатов -Николая Павлова и Юрия Савельева - в Москву для того, чтобы они убедили руководство Думы созвать внеочередное заседание палаты. Нечего им было без дела болтаться в штабе, а так хоть какой-то возможный толк. В Беслане рядом с собой я оставил только Михаила Маркелова - журналиста, проработавшего практически во всех горячих точках бывшего СССР. Он мне мог пригодиться.
Будучи опытным дипломатом и просто умным человеком, глава Северной Осетии Александр Дзасохов горячо поддержал нашу идею собрать экстренное заседание палат российского парламента, задействовать механизмы внешнего, международного давления на террористов, среди которых, по имевшимся на тот момент сведениям, были и иностранные наемники.
Вместе с тем из Москвы то и дело поступали странные предложения, которые вносили в работу штаба дополнительную сумятицу. Например, меня попросили организовать прием в Беслане группы чеченских женщин для проведения митинга в поддержку заложников. Я резко возражал. Этого нельзя было делать. Разъяренные бесланские осетины набросились бы на непрошеных гостей.
Потом сообщили о возможном «депутатском десанте в помощь штабу». Я не выдержал, перезвонил Дмитрию Медведеву, тогда занимавшему пост главы администрации президента, и попросил его запретить весь этот «туризм». Город ждал от штаба и Москвы реальной помощи, а не официальных визитов. Я также сообщил Медведеву, а затем и его заместителю Владиславу Суркову, что бандиты выбросили из окон второго этажа школы тела расстрелянных мужчин-заложников.
Несмотря на наступление ночи, город гудел. Казалось, никто не спал. Суровые бесланские мужчины, вооруженные охотничьими ружьями и даже автоматами, тяжелым взглядом встречали и провожали на улице каждого незнакомца.
Примерно в два часа ночи мы с Эдуардом Кокойты вышли из штаба, чтобы подышать свежим воздухом. Из школы то и дело стреляли из подствольных гранатометов.
Жители города нас сразу узнали и пригласили переговорить с родственниками заложников. Поглядывая, не отстаем ли мы, люди быстрым шагом сопроводили нас во внутренний дворик местного Дворца культуры. Живой поток сотен горожан буквально внес нас в зал. Все молча расселись. Те, кому не хватило кресел, остались стоять в коридорах.
Еще вчера такой же зал в югоосетинском Цхинвале овациями встречал каждое мое слово. Теперь я стоял внизу сцены, в проходе первого ряда, с микрофоном в руке и тяжелыми мыслями в голове.