(по материалам Красной Книги ВЧК)
1
Тихий провинциальный уездный городок, заброшенный в глубине Костромской губернии, там, где берут свое начало дремучие Муромские леса. В этих лесах еще, кажется, до сих пор не перевелись русские богатыри Ильи Муромцы, а в дупле каждого могучего дуба еще гнездятся былинные Соловьи-разбойники. В городах, живо напоминающих собой горьковский город Окуров, где медленным темпом идет ровная мещанская жизнь с ее беспросветной темнотой, немощеными улицами, тусклыми керосиновыми фонарями. Жизнь, которую разнообразит беспробудное пьянство, провинциальная сплетня да редкие жестокие забавы вроде «уличных боев», в которых окраинные фабричные рабочие соревнуются в скулодробительных талантах с жителями мещанской слободы. Таков был Муром. Остался ли он таким при большевиках? Нет, он оказался центром больших политических событий в июле 1918 года, и о восстании белых повествуют материалы, собранные в Красной Книге ВЧК.
Но даже в самый разгар восстания, специфические черты глухой костромской провинции скрасили собой весь фон. Так, в центре событий находится знаменитый древний монастырь; местная контрреволюция питается преимущественно доводами от религии, поруганием которой усердно занимаются большевики. Когда Муромская ЧК пыталась отыскать в недавнем прошлом антисоветские выступления, она обратилась взором к февралю 1918 года, к моменту отделения церкви от государства, к моменту, который проходил по всей России под пулеметную и пушечную стрельбу. Но в Муроме и тогда было тихо. В храме произнесились речи против нового насилия большевиков, церковь переполнена молящимися. В сущности все проходило настолько мирно, что даже редактор местной правительственной газеты выступал в церкви в качестве оппонента и защищал советскую власть. Ясно, что Муром — тихий провинциальный городок. И эта черта была в нем запечатлена тогда, когда восстание уже вспыхнуло: большое число несовершеннолетних юношей, молодежи из средних учебных заведений составляло основное ядро восставших. ЧК потом расстреляла и подвергла жестоким репрессиям многих молодых людей, но даже она вынуждена была отказаться от преследования большинства контрреволюционеров, не вышедших из детского возраста. Однако, наряду с детьми, были и взрослые. В городе жили и частью служили в советских учреждениях бывшие офицеры, жили и служили, затаив мечту о свержении ненавистной власти и ожидая наступления своего часа.
2
Час наступил в июльские дни 1918 года, когда в Москве убили Мирбаха, в Сибири выступили чехословаки, на Волге мобилизовалась Народная армия. Кругом шли упорные слухи и толки о готовящихся восстаниях. И муромские офицеры, связанные в своих отдельных представителях с Союзом защиты Родины и Свободы, с Добровольческой армией, созданной Алексеевым и Савинковым, нашли момент подходящим для выступления.
Это было 8 июля вечером. Восстание вспыхнуло внезапно, чекисты и коммунисты тотчас покинули город в растерянности и страхе. Белые обезоружили красноармейскую карательную роту, захватили оружие, заняли советские учреждения. Как и повсюду, многие из советских служащих, в том числе инструктора Красной армии, перешли к белым. Вообще Красная Книга отмечает сочувствие всех слоев населения Мурома Белому движению. Буржуазия, монахи, интеллигенция радовались, поздравляли друг друга на улицах. Студенты, учителя, реалисты записывались в Белую гвардию. Даже рабочие отнеслись с сочувствием; один из чекистов, допрошенных после ликвидации мятежа, показал, что «широкие рабочие массы» вначале «поддались на призыв белогвардейцев против Брестского мира». Потом, по словам чекиста, рабочие скоро опомнились, как только узнали, что Белое движение возглавляется Алексеевым и Савинковым, и стали относиться к Белой гвардии резко и враждебно.
В чем выразилась власть белых, властвовавших в Муроме один день, ибо 10 июля восстание уже ликвидировано, Красная Книга не сообщает. Зато там приведены два документа, проливающие свет на политическую физиономию руководителей восстания, командира Восточного Муромского отряда полковника Николая Сахарова и политического комиссара Н. Григорьева. Это воззвание к населению, в котором формулируются лозунги Учредительного собрания, восстановления городского и земского самоуправления; до тех пор — члены Дум и Комиссары, состоявшие при Временном правительстве 1917 года, признаются правомочными. В другом воззвании, специально аппелирующем к крестьянам и рабочим, белые обвиняют большевиков в том, что они залили кровью и обрекли на голод Россию, что они стали игрушкой в руках германского посла Мирбаха, что по его приказу они разоружают 60 000 чехословаков, которые хотели идти воевать с немцами. «Чехо-словаки, — говорят авторы воззвания, — истинные республиканцы и служат тому же святому делу, что и мы»…
Ликвидация мятежа как всегда бессудна и жестока. Суд состоялся только в феврале 1919 года. Главные участники восстания бежали, и ЧК жестоко расправилась со второстепенными, случайными спутниками движения. Были расстрелы, расстрелы, расстрелы. Монастырь закрыли навсегда. Дряхлый епископ Митрофан выслан за пределы Мурома.
3
Особняком стоит в Муромской эпопее еврейский вопрос. Совершенно случайно в материалах допроса по делу о восстании мы встречаем показания Айзика Либстера. Кто он такой? Еврей 36 лет, уроженец Могилева, муромский житель — часовой мастер и председатель местной еврейской общины. О чем он хлопотал, об одном — как бы не случился погром. Его очень беспокоила судьба многочисленных беженцев-евреев, еще в годы войны нахлынувших в Муром и поселенных на окраинах города. Кроме того, какой-то еврей был арестован Белой гвардией, и вот Айзик Либстер ходил в штаб по обыкновенному еврейскому делу: хлопотать за освобождение арестованного.
В городе с момента переворота ходили упорные слухи о погроме. «Черносотенные силы зашевелились и сначала понеслись среди евреев слухи, что готовится еврейский погром, а затем на улице все время открыто стали угрожать, что расправятся с нами — евреями», — так показал Либстер. Что же решили делать евреи для того, чтобы предупредить погром и дать погромщикам отпор в случае нужды? Айзик Либстер рассказывает, что, когда он был в штабе, туда пришла делегация от еврейской молодежи Союза сионистов во главе со своим председателем Кругликовым и обратилась к белым за оружием для защиты еврейских кварталов от готовящегося погрома. Сначала представители штаба отказали в их просьбе, говоря, что они сами охранят порядок, но затем они выдали еврейской молодежи 20 винтовок и немного патронов. Айзик Либстер вместе с молодежью покинул штаб и помог нести полученные винтовки.
…Что же сделала советская власть после того, как выяснилось, что Либстер был в белогвардейском штабе? Айзика Либстера арестовали, посадили в тюрьму и он просидел месяц по подозрению в участии в белогвардейском восстании.
Казнь Александра Виленкина(по материалам Красной Книги ВЧК)
1
Осенью 1918 года ВЧК расстреляла Александра Виленкина. Кто такой Виленкин? Ему было всего 35 лет, но в довольно широких общественных кругах его хорошо знали. Высокий, красивый человек, хороший адвокат, блестящий оратор. Еще молодым студентом в 1905–1906 годы он выделялся своим красноречием, своими общественными наклонностями. Председатель Совета старост студентов Петербургского университета в тот период, когда шли первые митинги и двери Университета были открыты для рабочих масс столицы. И в избирательных кампаниях в 1-ю и 2-ю Государственные думы речи Виленкина постоянно звучали на собраниях — в ответ на выступления социал-демократических ораторов. Тогда Виленкин был кадетом. На этих избирательных собраниях его обычными оппонентами бывали Крыленко (тов. Абрам), ныне известный большевистский прокурор, и писатель Вл. Войтинский (давно отошедший от большевиков, видный социал-демократ).
Революция 1917 года застала Александра Виленкина на фронте офицером-кавалеристом, он придерживался антантовской ориентации и являлся горячим сторонником союзников. Храбрый офицер, получивший на войне четыре Георгиевских креста. По своим политическим убеждениям он стал гораздо левее, ушел из кадетской партии и был видным деятелем партии народных социалистов. На фронте в период Февральской революции он стал очень популярен и состоял председателем Армейского комитета 5-й армии вплоть до самого Октябрьского переворота. Незадолго до октября Временное Правительство намечало его к отъезду в Лондон в качестве дипломатического атташе. Такова в самых беглых чертах общественно-политическая характеристика Виленкина, которого большевистский переворот застает в рядах умеренных социалистов. За что же расстреляла ВЧК Александра Виленкина?
2
Красная Книга ВЧК приводит его имя среди других 18 расстрелянных офицеров по делу Союза защиты Родины и Свободы. Об этой организации известно очень мало. По данным ВЧК, все восстания, бывшие и неудавшиеся в 1918 году: в Ярославле, Рыбинске, Арзамасе, Казани, Москве, — все инсценированы Союзом защиты Родины и Свободы. Главным элементом в этой военной организации стало офицерство. Во главе организации стоял Борис Савинков, а офицерство в своем большинстве, как пишет Красная Книга, в это время было «эсерствующее». Вот в принадлежности к этой организации и обвинили Виленкина. Большевики отводят ему в деле второе вслед за Савинковым ответственное место, — лица, заведовавшего кавалерийскими частями в организации. Но, кроме того, для ЧК в то время очень важно установить, связь деятелей Союза защиты Родины и Свободы с иностранными миссиями и, в первую очередь, с англичанами. О Савинкове они пишут, что он одно время укрывался в английском консульстве в Москве. Относительно Виленкина обвинение Красной Книги звучит полнее и отчетливее: «Начальник кавалерийских частей и казначей Союза защиты Родины и Революции, Виленкин состоял, юрис-консулом английского представительства. Через него и снабжалась деньгами военная организация. Источник, очевидно, английский»…
Напрасно было бы искать в документах и материалах Красной Книги каких-нибудь конкретных обвинений, уличающих Виленкина. Эти материалы до преступности небрежны и не дают никаких оснований для ответа на вопросы: действительно ли Виленкин состоял в организации, притом на таких ролях; действительно ли он связан с английским представительством; действительно ли он финансировал антибольшевистскую военную организацию. Три допроса Виленкина и приведенные его показания даже странным образом не касаются этих роковых для его судьбы и решающих вопросов.
Красная Книга вообще в рассказе о Союзе довольствуется общей характеристикой его деятельности. При этом получается весьма яркая картина, свидетельствующая о том, в каком состоянии развала находился в 1918 году аппарат советской власти. Белые офицеры начинают весьма ловко устраиваться в советских учреждениях. Они приобретают осведомителя в Кремле в кругу Совнаркома из близко стоящих к нему лиц. Они захватили в свои руки всю военную контрразведку в Центральной России, на Украине и в Прибалтийском крае. Они устраиваются в Московской продовольственной милиции, обеспечивая себе, таким образом, легальность и даже оружие. Намечается тенденция проникнуть на командные посты в Красной армии. В этих условиях захватить советские учреждения и даже арестовать Совнарком представлялось делом нетрудным. Единственные причины, побудившие белых отказаться от этого плана, заключались в том, что в Москве было продержаться труднее, чем в провинции, и что к тому же ожидалась оккупация Москвы немцами. Слухи о предстоящей оккупации заставили перенести штаб Союза в Казань. Часть московского и казанского штабов арестовала ВЧК.
3
Надо сказать, что показания Виленкина даже в той, несомненно, неполной форме, в какой они приведены большевиками, выгодно отличаются от показаний других привлеченных по делу офицерской организации. Обычный тип показаний — это сообщение имен, фактов, при этом почти полное отсутствие таких данных, которые давали бы представление о мировоззрении, о политических идеях или настроениях жертв большевистского террора. Многие путают в своих показаниях, иногда оговаривают, обнаруживают полную беспомощность и дезориентированность в положении. Быть может, боязнь перед предстоящей карой сковывала уста. Или ЧК, предрешивши свой приговор, абсолютно не интересовалась политическим лицом своих пленников и старалась выпытать у них только имена и адреса. Наконец, среди арестованных и среди расстрелянных огромный процент зеленой молодежи, ненавидевшей большевиков, но чуждой в то же время вопросов политики. Виленкин в этой среде заметно выделялся.
«В настоящий момент, — показывал Виленкин перед лицом Дзержинского и других руководителей ЧК в одну из ночей 1918 г., — я твердо считаю, что спасение и родины, и революции заключается не в работе отдельной организации или партии, а в единении всех демократических живых сил страны». Так он формулировал свое политическое кредо. Но он не скрыл и своего отрицательного отношения к внешней политике большевиков, к заключенному ими похабному миру в Брест-Литовске: «Я постоянно проповедовал необходимость воссоздания армии для спасения России от немцев, особенно после отпадения Украины и Дона». Вероятно, под влиянием уличающих материалов, которыми располагала ЧК, Виленкин должен был сознаться в том, что поддерживал связи с общественными элементами. «Я устраивал у себя для себя же встречи с представителями различных общественных групп, — говорит он в своих показаниях. — Главный предмет собеседования — информация, в основе коей лежала твердая уверенность моя в несвоевременности выступления против советской власти и боязнь еврейских погромов в случае переворота».
Неожиданно прозвучала эта еврейская нота в показаниях Виленкина, своеобразно окрашивая собой его деятельность в последние месяцы его жизни. Оказывается, он состоял председателем Московского союза евреев-воинов, работал в нем преимущественно в финансовой комиссии. Он же организовал и председательствовал на Всероссийском съезде евреев-воинов. Свои связи в офицерских кругах и свой интерес ко всяким организациям он объяснял, главным образом, желанием быть в курсе возможных подготовках к еврейским погромам. Он говорит в своих показаниях, что узнал о существовании весьма правых организаций, ведущих погромную агитацию преимущественно у церквей и явно ориентирующихся в сторону немцев. И вот эти моменты особенно тревожили Виленкина: «Осень 1918 г. была самым бурным периодом в работе ВЧК. Сотрудники не успевали справляться с чисткой городов и деревень от явно контрреволюционного элемента, поднявшего голову и приступившего к активным действиям. Это было время, когда приходилось «рубить с плеча» и не считать ни своих жертв, ни трофеев», так подводят итоги составители Красной Книги своей чекистской работе на заре красного террора. Да, они не склонны к сантиментам. Нож гильотины пощады не знал и работал без устали, не разбирая ни правых, ни виноватых. Жертвы были бесчисленны. Их просто не считали.
4
Как передают, — хотя вряд ли это поддается проверке, — по делу Союза защиты Родины и Свободы были сотни расстрелянных, а не восемнадцать человек. Ведь к этому делу были привлечены представители офицерства во всех городах, где ожидались и где состоялись восстания, и где недреманное око ЧК обнаруживало малейшие признаки подготовки восстаний. Ведь, почти все русские офицеры в 1918 году сплошь заполняли тюрьмы и застенки ЧК. Но отметить, что Виленкина не было среди расстрелянных в период непосредственной ликвидации восстаний и непосредственной расправы с офицерами. После долгого заключения в ЧК, после ряда мучительных ночных допросов, которые вели чекисты Дзержинский, Петерс, Лацио, его не расстреляли, а отправили в Таганскую тюрьму. Правда, два раза его вызывали из тюрьмы в ВЧК и томили там неделями на допросах, но все же в живых доставляли назад в Таганскую одиночную тюрьму. И, быть может, висевший над его головой дамоклов меч так и не опустился бы, если бы в сентябре 1918 года не случилось убийство Урицкого и покушение на Ленина. Тогда красный террор, как дикого зверя, спустили с цепи, и он стал заливать кровью всю страну, тогда и расстреляли Виленкина.
Но, говорят, что не за предполагаемую принадлежность к офицерской организации, а за попытку к побегу из тюрьмы Виленкина расстреляли. Сидевшие в Таганской тюрьме в тот период рассказывают, что в сентябрьские дни к тюрьме прибыл автомобиль из ВЧК с ордером на Виленкина и его соседа по камере офицера Лопухина. Дело обычное, и начальник тюрьмы распорядился их вывести из камеры. Но в последнюю минуту стал проверять подлинность ордера и обнаружил подлог. Автомобиль уехал, но тотчас же его сменил другой автомобиль, уже действительно из ВЧК и увез навсегда из мира живых Виленкина и Лопухина. В Красной Книге имена обоих приведены в списке № 18. Но в «Известиях», в официальном органе Советов, они были опубликованы среди совсем других имен, в ряду других многочисленных жертв красного террора. Кто пытался спасти Виленкина от роковой его судьбы и организовал ему побег из тюрьмы, конечно, неизвестно. Говорят, что это были его друзья и товарищи по Союзу евреев-воинов.