Культурная среда, в которой я находился, такие же визионеры, как я, меня заинтересовали. Я отметил, что в среде хиппи деньги водились у чудаков-технарей, а у остальных, кроме торговцев наркотиками, денег не было. Это и мотивировало меня пересечь горы и отправиться в Кремниевую долину. Я получил подсказку.
Глава 8Долина неземных наслаждений
Теперь начинается моя история Кремниевой долины 1980-х годов. Все, что произошло в этот период, можно описать одним длинным предложением. Я начал делать карьеру в зарождающейся индустрии видеоигр, зарабатывал деньги, использовал эти деньги для финансовой поддержки экспериментов в области, которую назвал виртуальной реальностью, встречал родственные души, основал компанию по продаже оборудования и ПО для виртуальной реальности, создал прототип основных приложений виртуальной реальности для хирургического симулятора, помог создать культурный ураган, благодаря которому мне удалось раскрутиться, – психоделическое мероприятие рекламного характера, на котором праздновали начало виртуальной реальности, – а потом уехал в Нью-Йорк после того, как мне пришлось выдержать почти сюрреалистическую борьбу за контроль над моей компанией и другие странные битвы.
Изменилось само качество жизни. До этого я был перекати-полем, чье мнение не имело никакого веса. Когда ты частица, не имеющая массы, ты свет; мир несет тебе впечатления, а ты их освещаешь.
Экзотические дорожные истории забавно рассказывать и забавно слушать, но за ними никогда не стояло ничего серьезного. Когда ты останавливаешься, с людьми приходится иметь дело по-настоящему.
А когда пустишь корни, придется иметь дело и с самим собой.
El Paso del Cyber
Я доехал автостопом до Лос-Анджелеса, чтобы забрать и отремонтировать свой разваливающийся «Дарт». На обратном пути я держался побережья и избегал крутых уклонов. Меня очень беспокоило, сможет ли машина проехать через горы в Кремниевую долину. В целом, она не могла заезжать на холмы – уж точно не на скорости автострад.
Однажды мне пришлось попытаться; я залил побольше масла и въехал на автостраду 17.
Я ожидал на той стороне кряжа некоего волшебного места, технологичной версии Санта-Круз; Сад земных наслаждений, только с мигающими огнями и жужжащими ленточными конвейерами.
Вместо этого передо мной предстали самые удручающие кварталы Лос-Анджелеса. По сторонам от дорог стояли неуклюжие низенькие и уродливые промышленные постройки. В этих-то безжизненных местах и открывала мир заново Кремниевая долина. Когда еще можно было увидеть столь неэстетичное место средоточия влияния и власти?
Тогда еще нельзя было распечатать что-то с компьютера, кроме как в хорошо оборудованной лаборатории. Но со мной была переносная печатная машинка Royal, принадлежавшая моему отцу, которая валялась среди всякого хлама в багажнике «Дар-та». С ее-то помощью я и сочинил жалкое резюме для работы в технологической сфере.
Хорошенько поразмыслив, я честно написал все, чем занимался. Исследование по гранту Национального научного фонда, программирование на самых разных компьютерах, многочисленные часы изучения математики.
Припарковав свой раздолбанный драндулет за углом, чтобы его никто не видел, я зашел в единственный «вербовочный» офис, самое унылое помещение в мире.
До сих пор помню, как обратил тогда внимание на свою реакцию. Я не впал в транс с остекленевшими глазами от этой ужасающей банальности, а взял себя в руки и внимательно наблюдал за происходящим. Это был настоящий прорыв самоконтроля, попытка откинуть всеохватывающую завесу «настроения».
За стойкой в приемной сидела женщина лет тридцати с небольшим, накрашенная, может быть, чуть ярче, чем следовало бы, со странно гладкой кожей на лице, напряженная, немного сердитая и немного грустная. На ней был несуразный деловой костюм тех времен с накрахмаленным пышным бантом у ворота, вроде галстука у мужчин.
– Невероятно видеть, как это происходит. Не с теми людьми, от которых вы этого ожидаете. – Она вздохнула, разбирая бумаги.
Что? О чем она говорит? Получение Нобелевской премии? Канонизация? Разумеется, она говорила о тех, кто разбогател. Разумеется, многие люди обращали на это внимание и приходили в замешательство, потому что новый принцип распределения богатства казался им случайным.
– Поглядите вот на этого. Всего-то навсего простой инженер, удачно устроился на работу в эту дурацкую компанию, ничего стоящего не предлагал, вообще ничего не делал.
Ох. Да она завидует. Ничего хорошего.
Она отвела меня в комнату с дешевыми деревянными перегородками для беседы со специалистом по подбору кадров, который был лишь немногим старше меня. Гладко выбритый, в костюме, при галстуке. Он посмотрел на меня холодными зелеными глазами так жадно, как будто я был одним из тех, чьи номера телефонов входили в список «премиальных клиентов» того яппи-обманщика.
– Можете приступить сегодня?
Что?
Это было еще до того, как компьютеры стали подключать друг к другу по сети, и на их дисплеях еще не отображалось много текста; принтеров, как я уже сказал, тоже не было. (Через много лет немногие избранные смогли позволить себе принтер. Я шутил, что принтеры стали так же желанны, как красивые женщины.)
И вот этот холеный красавчик полистал измятую, исписанную от руки записную книжку, осторожно держа ее так, чтобы я не мог подглядеть. Зарплаты в фирме, о которых он упомянул заговорщическим шепотом, точно как наркоторговец за углом, казались совершенно невозможными и невероятными. Я растерялся и не знал, что делать. Смогу ли я жить и работать в такой анти-Нарнии вдали от радуг?
Оптимальные мы и они
Следующее слово, которое я услышал после беседы со специалистом по подбору кадров, было «Привет», но после этого начались сплошные сюрпризы. «Первое, что тебе нужно знать: существуют две породы людей – хакеры и люди в костюмах. Не доверяй людям в костюмах».
Этот совет дал мне приятель моего приятеля из Санта-Круз, хиппи с бесшабашной внешностью, в грубом пончо с бахромой, больших черных очках и с чумовой бородой, похожей на темный дым. Стояли жаркие солнечные дни; мы пили фруктовые коктейли в забегаловке с натуральными продуктами около Стэнфорда, на уличной веранде со стружками на полу, и девушки в модных линялых джинсах и футболках иногда бросали взгляд на столик в углу, а затем уходили.
– Не пойми меня неправильно, люди в костюмах нужны, но следи за ними в оба.
И снова люди объединялись в племена лишь для того, чтобы друг другу не доверять.
– Те, кто носят костюмы, получают деньги за настолько скучную работу, что ни один умный человек этого не вынесет.
Я подумал про яппи из Санта-Круз. А что, если есть еще такие же, как он? Полчища их? Фу.
– Люди в костюмах – как женщины. С ними приходится иметь дело ради будущего, но какой же это геморрой.
Я ощутил тревогу, причиной которой было глубокое внутреннее отторжение – до тошноты. Что происходит? Способность замечать собственную реакцию до сих пор оставалась для меня новой и вселяла неуверенность. Мне нужно было разобраться.
Все женщины мира были осколками, в которых я надеялся найти отражение своей матери. Не то чтобы я хорошо обдумал эту мысль или она ясно оформилась в моем сознании, но я примерно представлял, что каждая женщина – это канал связи с моей матерью, которой мне страшно не хватало. Я хотел очутиться в месте, где мог бы ощутить ее присутствие. Я не думал, что Калифорния окажется таким же брутальным миром мужчин, как Нью-Мексико или Нью-Йорк. Санта-Круз оказался другим, по крайней мере на какое-то время.
А что, если Кремниевая долина, место, где у меня могли оказаться лучшие перспективы заработать, закроет мне дорогу к миру женщин, отберет у меня надежду понять, кем была моя мать?
Ужасно смутившись, я спросил:
– Неужели все люди в костюмах такие плохие? Один мой друг работает у Стива Джобса в Apple и считает, что он предлагает дельные вещи.
– Ну да, я работал со Стивом в Atari, где он пытался быть инженером. Этот чувак похвалялся, как оптимизирует этот чип, но я так и не видел, чтоб он куда-то продвинулся. По крайней мере, узнал, где его место.
Какое забавное общество. Технические достижения стали атрибутом более высокого статуса, чем деньги. (Если раньше слово «хакер» означало человека, который слишком умен, чтобы выносить всю скуку работы с деньгами, то теперь в Кремниевой долине осталось намного меньше хакеров, чем было.)
Еще было слово «крэкер», означавшее тех, кто получал доступ к чужим компьютерам, но тогда компьютеры еще не были объединены в сеть, а потому компьютерный взлом был не слишком популярен[41]. Разница между хакерами и крэкерами была не в том, что одни хорошие, а другие плохие, просто одни больше ориентировались на созидание, а другие – на разрушение. Многие считали разрушение благим делом, потому что мир, в котором мы жили, был таким… в чем заключалась его проблема? Он не был оптимизирован.
Если воспользоваться неуклюжей, но эмоциональной ковбойской метафорой, то мы, хакеры, были бродячими стрелками. Мы как будто жили кодом. Хакеров, соблюдающих этические принципы, называли «белыми шляпами», а пренебрегающих этикой – «черными шляпами».
Я вырос среди настоящих ковбоев. Некоторые были добряками, другие были не прочь набить кому-нибудь морду, как и все остальные люди. Как правило, у ковбоя было свободы не больше, чем у любого другого человека. Так что мистический образ хакерства был для меня развенчан с самого начала.
Как и ковбои, хакеры свободно жили в диких землях, покорить которые удавалось только за счет собственных умений и исключительных навыков. Мы блуждали, где заблагорассудится, изобретая реальность для всех остальных. Нормальные люди беспомощно ждали, пока мы открывали для них новый мир.
Следующие несколько десятков лет меня удивляло то, что все эти странные «нормальные» люди по всему земному шару предпочли поверить в созданный нами миф. Вы позволили нам открыть мир заново! И мне до сих пор любопытно почему.