Сейчас я думаю, что все могли бы сработать лучше, если бы самые первые инвесторы были более настойчивы, но не много ли я от них требую? В итоге долгих и нелепых обсуждений пакет акций все же был распределен.
Заместитель самого главного
Еще одной проблемой оказалось нанять президента, чтобы мне не быть единственным самым главным. У нас было несколько пробных кандидатов, чьи резюме были в порядке, но на деле они оказались не так хороши.
Меня до сих пор удивляет, что в бизнес-кругах так много людей, ищущих престижную работу, к которой не пригодны. Один кандидат выглядел таким серьезным, а сам зациклился на правильных оттенках синего и зеленого для рекламных буклетов компании. Я возмутился. «Эй, тут я, вообще-то, за творческого чудака. От тебя требуется быть взрослым, нанимать людей и повышать качество работы производственной линии».
Я постепенно узнавал, что значит быть генеральным директором, но весь первый год был до ужаса мягким и наивным. Пьянящая радость от вступления в мир легитимного бизнеса ослепила меня, и я не понимал самых основных правил игры – по крайней мере, в самом начале. Я держал лицо хуже всех в этих краях.
Ох и простаком же я был тогда. Раз я подписал для VPL важный контракт, считая, что он проверен юристами, но не посмотрел на обратную сторону документа. А там вторая сторона добавила пункты на другом языке, позволявшие ободрать нас как липку. Я не разозлился и потом даже работал с этим партнером снова.
В агрессивном мире бизнеса высоких технологий нужно было действовать изящно. Примерно в 2013 году я присутствовал на свадьбе в Кремниевой долине, и один из гостей, известный венчурный инвестор из тех, которые вкладывали средства в нашу компанию после Патрикофа, подошел ко мне и стал весело рассказывать, как забавлялся, обводя меня вокруг пальца. Ну что ж, я считаю, все честно. Мы посмеялись над этим вместе.
К счастью, Мэри Спенглер из Большой женской сети, представлявшая программу ВАЛС (VALS) Стэнфордского исследовательского института, привела к нам Жана-Жака Гримо, который оставался бессменным президентом компании на протяжении всего времени ее существования. Оказалось, что Стэнфордский исследовательский институт помогал молодой французской компании, которая запустила проект, чьи перспективы были даже менее ясны, чем у VPL.
Pocket Big Brain был первым устройством, похожим на современный смартфон. Если честно, толщиной он был примерно в дюйм, а массивные пиксели на его экране могли отображать только два оттенка серого, у него не было задней подсветки, а хуже всего то, что он не принимал беспроводного сигнала, так что он стал криком в пустыне данных. Но в целом концепция и дизайн были те же самые. У него были сенсорный интерфейс с иконками, несколько приложений и батарея. Создатели говорили о стандарте передачи беспроводного сигнала под названием 3G, с помощью которого когда-нибудь мы сможем передавать данные по всему миру, даже находясь вне помещения. В конце концов стандарт 3G действительно начали применять, но лишь спустя несколько десятков лет.
Проект Pocket Big Brain был даже более сумасшедшим, чем виртуальная реальность, потому что мы хотя бы могли продавать особым клиентам дорогие версии VR. У нас уже был бизнес. А тратить миллион долларов на карманное устройство, которое не могло поймать сигнал, никто не собирался.
И вот Мэри подумала: «Почему бы человеку, занятому разработкой такого сумасшедшего проекта, не поработать над другим проектом, чуть менее сумасшедшим?»
Жан-Жак стал нашим президентом и привел к нам европейских инвесторов, клиентов и партнеров. VPL внезапно стала аномалией; молодой многонациональной компанией.
След
Мы переехали в унылые офисы, как и любая молодая компания, только-только выбравшаяся из гаража. Этот переезд дался мне нелегко. Я все еще ходил погруженным в особое настроение и испытывал проблемы со стерильностью.
Спустя время я смог привыкнуть. Мы переехали в странного вида здание из красного дерева у старой пристани в Редвуд-Сити. Большинство наших офисов находилось на третьем этаже как раз над морем. В офисах были раздвижные стеклянные двери и просторный общий балкон. На воде прямо на лодках жили люди, а рядом с доком стоял небольшой магазинчик. Симпатичный был район. Стоит ли говорить, что его снесли и построили на его месте кучку однотипных современных многоэтажек. Так произошло во всей Кремниевой долине.
Партнеров в Китае, которым можно было бы заказать небольшие партии продукции в соответствии со своими спецификациями, у нас еще не было. Но были фабрики в самой Кремниевой долине, производившие процессоры, компьютеры Apple и все остальное. Возможно, это самое большое отличие между тем временем и нашими днями. VPL столкнулась с необходимостью открыть собственную производственную линию.
Мы запустили небольшое производство шлемов, перчаток и прочего в Редвуд-Сити. Мы делали то, что сегодня кажется немыслимым. Мы брали на работу местных жителей и обучали их. Работа на заводе для местных жителей! От начинающей компании в Кремниевой долине! Это произошло!
Но работа шла не идеально. Хотя консультанты помогали нам с различными аспектами существования молодой компании, производство все еще считалось частью мира больших компаний – частью экономики востока, а не нового Дикого Запада. Никто не поддерживал мелкомасштабное производство в Кремниевой долине. Или крупный завод, или ничего. Интересно, как сильно отстала бы Америка в производстве технологий, если бы этот подход сохранялся и сейчас.
В этом, собственно, и заключается причина, почему у нас не вышло выпустить аппаратное обеспечение достаточно высокого качества. Одна из неудач VPL, за которую я до сих пор чувствую себя виноватым.
Я выбивался из сил, ища по всей стране комплектующие. Сенатор из Теннесси по имени Эл Гор заинтересовался вопросом и помог с поиском американских компаний, производящих дисплеи, но попытка не увенчалась успехом. Закончилось все тем, что большинство комплектующих мы закупали в Японии. Я ездил туда очень часто; для меня было в порядке вещей слетать в Токио и обратно два раза на неделе.
Мы выпустили!
VPL открыла тысячи лабораторий с оборудованием, которое позволяло нам проводить базовые исследования в области виртуальной реальности и разрабатывать прототипы промышленных приложений виртуальной реальности. Мы часто сотрудничали с нашими клиентами и первыми разрабатывали приложения для VR.
Аппаратное обеспечение виртуальной реальности обходилось недешево. Обычный шлем EyePhone стоил в 1980-е годы больше десяти тысяч долларов и, честно говоря, с трудом дотягивал до всех требований. Модель HRX за пятьдесят тысяч долларов была лучше в сравнении со шлемами, которые сейчас стоят несколько сотен долларов.
Мы продали множество шлемов EyePhones и перчаток DataGlove, но нашим флагманом стала полноценная система виртуальной реальности RB 2, что означало «Реальность, выстроенная для двоих». Вообще-то, к ней можно было подключить больше двух человек, но мне нравилась метафора с велосипедом-тандемом.
Алан Кэй назвал компьютеры «велосипедами для ума», и в случае виртуальной реальности эта метафора обладала двойным смыслом. Тим Лири и еще несколько первых исследователей виртуальной реальности уже представляли себе некий «электронный аналог ЛСД», но вообще-то, чтобы получить настоящее удовольствие от виртуальной реальности, нужно было постараться. Она скорее похожа на велосипед, а не на американские горки. От меня также хотели, чтобы я сделал акцент на личную связь между людьми через концепции сверхчеловечества и ноосферы[81]. Возможно, мы могли создать глобальное виртуальное пространство, но даже тогда идее связи с другим человеком уделялось бы больше внимания.
RB 2 была дорогой; ее стоимость исчислялась миллионами долларов. Самыми крупными и самыми дорогостоящими компонентами RB 2 были компьютеры, обычно от Silicon Graphics, огромные, размером с холодильник.
Основное различие между продажей оборудования вроде шлемов EyePhones и перчаток DataGloves и продажей целых систем вроде RB 2 заключалось в том, что покупатели, приобретающие части, зачастую писали собственные программы. У них были собственные представления о том, как должна работать виртуальная реальность, и мы были рады им помочь в воплощении их концепций.
Когда же клиент приобретал целую систему, VPL поставляла вместе с ней программное обеспечение. Оно было истинным сердцем VPL, хотя спустя время лучше запомнилось аппаратное обеспечение. Шлемы EyePhone использовали в качестве реквизита для киносъемок, но работу программы до сих пор сложно объяснить, если вы ни разу не видели ее в действии.
Может быть, это глубоко личный предрассудок, но, насколько я могу судить, наши инструменты разработки виртуальной реальности были лучше, чем известные мне современные. Пока вы находились в виртуальном мире, вы могли поменять в нем все – либо за счет визуального программирования, либо за счет более традиционного интерфейса.
Наши программы не были идеальными, и в этом была виновата странная структура VPL. (Структура компании и архитектура выпускаемого ею программного обеспечения неизбежно становятся отражением друг друга.)
Забавно видеть, что упорство молодых компьютерщиков перешло от нас к современной молодежи. Янг создал инструмент 3D-дизайна Swivel на по-бунтарски привлекательном языке под названием FORTH. Чак не писал на FORTH. Таким образом, отлаживать динамику и геометрию приходилось в разных программах. Их можно было запустить одновременно, но искусственное разделение концепций при этом сохранялось. Мы никогда не выпускали продукт в едином дизайне, что было бы намного лучше. И все же мы выпустили на рынок единую систему, которая, возможно, и сегодня задает высокие стандарты. Мы стали первыми и задали курс. Так делаются дела в Кремниевой долине. Хорошо это или плохо, но о нас помнят.