Разумеется, такое восприятие роботов, выполняющих работу, ложное, потому что роботы не делают ничего по собственной воле и даже не существуют отдельно от людей. Мои рациональные взгляды на роботов и искусственный интеллект настолько важны для повествования, что я изложу их двумя разными способами. Дальше я вспомню, как спорил на эту тему, а с моими нынешними мыслями по этому вопросу можно ознакомиться в приложении 3.
Основная проблема в том, что к 1990 году цифровой идеализм дошел до абсурда. Центром организации наших цифровых систем стали биты, а не люди, а ведь только благодаря им биты хоть что-то значат.
Легкий путь к мировому господству
В начале 1990-х годов возникла и стала быстро развиваться онлайн-структура, названная Всемирной паутиной. Когда внутри цифровой сети побеждает проектирование, оно, как правило, стремится удержать первенство. Когда WWW только зарождалась, уже было ясно, что скоро она затянет нас всех.
Причиной тому стало снижение стандартов, по крайней мере с моей точки зрения. Всемирная паутина ввела небольшое изменение в проектировку сети, которое сделало ее идеальным двигателем «киберпространственного» образа мышления.
До нее данные об источнике сетевой информации нужно было сохранять, так что любую информацию, к которой предоставлялся доступ онлайн, можно было отследить. И эта связь работала в обе стороны. Если один человек скачивал файл, тот, кто его выложил в общий доступ, мог узнать, кто его скачивает[108]. Таким образом, все, что скачивалось, было согласовано, творчество могло оплачиваться, а мошенников можно было вычислить.
Такая архитектура была ориентирована на людей, а не на данные. В копировании информации никогда не было необходимости, поскольку всегда можно было отследить ее источник, связанный с человеком. Копирование фактически считалось преступлением против эффективности.
Тим Бернерс-Ли с появлением Всемирной паутины избрал новый подход, который проще было принять в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной мы дорого за него поплатились. Человек просто получал ссылку на информацию онлайн, и она вела лишь в одном направлении. Никто не знал, копируется ли информация. Творчество никак не оплачивалось. Согласованность терялась. Жулики прятались.
Но подход Тима было легко освоить. Без каких-либо ограничений, поддержания связи или ответственности перед кем бы то ни было можно было сделать сайт и разместить на нем подборки материалов, созданных другими людьми.
Выражаясь современным языком, Всемирная паутина стала вирусной. В те времена так не говорили. Слова «вирусный» и «разрушительный» звучали негативно и неконструктивно. Мы еще не загипнотизировали себя техническим жаргоном Мёбиуса и Оруэлла. Теперь мы в состоянии точно описать свои действия, но притворяемся, что иронизируем, чтобы относиться к себе лучше. Стоит ли нам назвать эту манеру выражаться «неоченьской»?
Помню, как просматривал первые веб-страницы вместе с сотрудниками Xerox PARC и Тедом Нельсоном. «Просто не верится, что кто-то проектирует сеть с односторонней связью». Такова была всеобщая оценка; это было жульничество. Но в только зарождающейся Всемирной паутине присутствовала и несомненная динамика, и ее было больше, чем где бы то ни было.
Сорок пятое определение VR: ориентированное на человека эмпирическое воплощение цифровой технологии, которое, вероятно, поможет основать такую цифровую экономику, в которой реальные люди будут ценны.
Мы, технари, все как один безропотно согласились; мы позволили создать онлайн-сети и сделать их искусственно загадочными, исключив из них обратную связь. Может быть, мы боялись, что понятный интернет будет несоразмерен нашей способности удивляться, как уже было когда-то давно, так что выбрали непонятный и непостижимый интернет.
Но при отсутствии двусторонней связи мы лишились возможности понимать, что на что указывает; так нечто целиком и полностью созданное человеком стало густыми дебрями. Дикий Запад возродился! Но он был искусственным.
Сначала мы испытывали чувство вины, пользуясь Всемирной паутиной. Людям, выросшим, когда Паутины не существовало, трудно представить себе это чувство.
Через много лет такие компании, как Google и Facebook, начнут получать многомиллионную прибыль за сервисы, которые будут отслеживать то, что должно было отслеживаться с самого начала.
Я ни в коем случае не критикую Тима Бернерса-Ли. Я уважаю и восхищаюсь им. Он не планировал захватить власть над миром; он хотел лишь помочь физикам в лаборатории.
Несмотря на чувство вины, рассвет Всемирной паутины воспринимался как чудо. Я много говорил об этом в своих лекциях. Это первый раз за всю историю человечества, когда миллионы людей смогли объединиться и сделать что-то не по принуждению, не из соображений выгоды, а исключительно потому, что считали свой проект стоящим. Конечно, по прошествии многих лет можно сказать, что в их мотивах была доля тщеславия, но все же какой это выдающийся момент – поддержать хотя бы проблеск оптимизма по отношению к нашему виду! Если бы Всемирную паутину можно было наполнить внезапно, то, может быть, у нас получилось бы решить глобальные проблемы.
У меня до сих пор осталось это ощущение чуда, но его сильно приглушило вырождение идеи. Цена, которую мы заплатили, оказалась слишком высокой.
Микрогравитация
В самом начале популяризации интернета шли споры о том, считать ли опыт ощущений, полученный онлайн, случайным и ничего не значащим, или воспринимать его всерьез со всеми возможными последствиями. Первые знаковые для интернета фигуры, среди которых были Эстер Дайсон и Марвин Мински, выступали за небольшой комиссионный сбор для электронной почты. Если люди должны будут платить за пользование электронной почтой, даже если плата составит сущие гроши, крупные спамеры проиграют. И электронную почту будут ценить за то, что она собой представляет – большой проект множества людей, который стоит дорого.
Спор выиграли их критики, которые аргументировали тем, что введение даже небольшой платы поставит в невыгодное положение людей, у которых слишком мало денег для того, чтобы завести банковский счет, и были правы. Проблема в том, что очень многие хотели создать в интернете иллюзию невесомости.
Ради этой невесомости те, кто работает в сфере интернет-торговли, не будут платить налоги с продаж, как представители торговли реальной; облачные компании не будут нести никакой ответственности и не станут отслеживать, не зарабатывают ли они на мошенничестве и нарушении авторских прав. Подотчетность стала считаться обузой или помехой, поскольку она стоит денег; ее стали воспринимать как посягательство на невесомость.
Меж тем интернет был минималистичным, насколько это вообще возможно, чтобы предприниматели могли экспериментировать. Как едва возникший ресурс, интернет не давал зацепки за постоянные идентификационные данные пользователя, и не было ни единого способа провести транзакцию и выяснить, является ли пользователь тем, за кого он себя выдает. Сегодня все эти обязательные функции приходится выполнять частным компаниям вроде Facebook.
Сейчас мы наблюдаем просто повальную тенденцию сгонять всех пользователей в одну кучу, пусть даже в ущерб осторожности и качеству. Девиз Кремниевой долины на рубеже столетий, взятый из знаменитой песни Бобби МакФеррина «Не волнуйся, будь счастлив», негласно переделали в «Не волнуйся, делай дерьмо!»[109]
Все закончилось тем, что интернет стал засекреченным и изменчивым. Мы облегчили себе жизнь в период, о котором рассказывает эта книга, но много лет спустя весь мир заплатил за это непомерную цену.
Начнем с того, что мы не доверяем интернету[110]. Каждая компания, работающая в сфере информационных технологий, и каждый поставщик услуг живет в собственной вселенной, и зазубренные трещины между этими вселенными дают зацепки хакерам.
У программирования нет изначально присущего ему качества, которое делало бы его грубым или несерьезным. Например, система онлайн-транзакций между банками надежна, и еще никто не взламывал важнейшие алгоритмы, обеспечивающие работу таких компаний, как Google и Facebook, и не провоцировал их утечку. Мы сами выбрали несерьезную сеть.
Невидимая рука усовершенствуется, если станет видимой рукой-аватаром
Привлекательность невесомости кроется в желании решить вечную нерешаемую проблему – дать людям возможность связываться друг с другом без тягомотины и раздражения, неизбежных при взаимодействии изначально свободных самостоятельных личностей. Это была мечта о демократии, которую не связывает никакая политика. О свободе, не отягощенной правами других. Об анархии без риска. Единственным способом добиться этого было сделать людей менее реальными.
Меня удивляло и расстраивало, что многие умные люди из сферы цифровых технологий усваивали свой богатый созидательный опыт виртуальной реальности таким образом, что я вижу в этом великую путаницу информационной эпохи. Барлоу был лишь одним из многих. Он перешел от интереса к виртуальной реальности прямо к тому, в чем я видел ужасный образ общества информационной эпохи.
Возможно, наша разница во взглядах была обусловлена тем, что у меня была ферма, а у Барлоу – ранчо. Ему ограды были врагом, а мне – другом.
Киберпространственное восприятие битов в сети предполагает, что это место, где ты свободно паришь, не рассчитывая на помощь, не несешь никакой ответственности и можешь идти, куда захочешь. В сети ты начинаешь срывать ее плоды – бесплатный контент и услуги.
Эта ковбойская идея отражена в названии созданной им организации – Фонд электронных рубежей, а также в его знаменитой «Декларации независимости киберпространства»[111]