одарками», а товары другого народа — «данью»). Мы считаем это мнение неправильным.
Экспедиция Хатшепсут была организована египетской монархией, которая никогда не занималась торговлей в строгом смысле слова. Она получала определенные товары из подчиненных азиатских княжеств. Местные царьки в свою очередь получали иногда от фараона золото и ремесленные изделия. Но подобный обмен выглядит ответным отдариванием, а не платой за товары. Это было скорее наградой за аккуратный взнос дани и выражением милости и дружелюбия со стороны фараона. Характерно, что больше всего даров получали цари Северной Сирии и Верхнего Двуречья; между тем их поставки Египту были весьма незначительными. Ничего не говорят о торговле и надписи из Дейр-эль-Бахри. Сказано только, что египтяне «устроили лагерь для царского посла с его воинами… чтобы принимать вождей этой страны» (Пунта). Вождям пунтян были «доставлены хлеб, пиво (или медовое вино), виноградное вино, фрукты и всевозможные другие вещи, имеющиеся в Египте». Эти «другие вещи», может быть, фигурируют в дейр-эль-бахрийской надписи как «дары, привезенные для богини Хатор, владычицы Пунта»: бронзовые топоры, кинжалы, цепочки, ожерелья, кольца. Достоверно указывается лишь на угощение и, возможно, отдаривание туземных вождей, посетивших египетский лагерь. Этот обычай в тех же примерно краях сохранялся и позднее. Все путешественники и купцы, прибывшие в Эритрею и Сомали, заботились об угощении местных жителей.
Так, в частности, поступал Эвдокс во II в. Согласно Страбону, «приставая здесь к некоторым местностям, он располагал к себе население подарками: хлебом, вином, фигами, которых там не было; за это он получал от них воду и проводников». Псевдо-Арриан говорит столь же недвусмысленно: «Ввозится на эти рынки (в Азании) довольно значительное количество вина и хлеба — не для торговли, а как средство получить расположение варваров». Наконец, даже в 1472 г. н. э. Афанасий Никитин «много раздаша брынцу, да перцу, да хлебы ефиопом (Эритреи), ины судна не пограбили».
Вероятнее всего, посол-адмирал царицы Хатшепсут просто угощал и по возможности отдаривал пунтийских вождей, доставивших дань по его требованию. Была ли это настоящая дань или полудобровольные приношения, роли не играет. Торговля тоже могла иметь место, конечно второстепенное или даже третьестепенное — после дани и военного грабежа (золотое копье и некоторые другие вещи могли быть силой отобраны у пунтян). Торговали, может быть, участники экспедиции, припрятывая для себя вымененные у пунтян товары, ведь корабли предназначались только для доставки продуктов Пунта двору и храмам. Вероятно, в случае разоблачения матросам грозили кары. Но может быть, соблазн был слишком велик, чтобы они могли устоять. Таким образом, обмен все же мог происходить, но в очень незначительных масштабах.
Однако даже такой весьма ограниченный и примитивный обмен не мог не иметь определенные социальные последствия. Главные выгоды, конечно, получали вожди Пунта, которые обогащались за счет подарков египтян, находили у них поддержку и укрепляли свою власть над соплеменниками. Однако эти выгоды не могли быть особенно велики, так как целиком зависели от милости египтян. Кроме того, и это важно, торговля с Египтом велась лишь побочными продуктами хозяйства пунтян и почти не затрагивала их основной производственной деятельности — скотоводства, рыбной ловли, может быть, земледелия.
Интенсивнее могла развиваться охота ради получения слоновой кости, леопардовых и жирафовых шкур, жирафовых хвостов и других ценимых египтянами, но все-таки побочных продуктов охоты. При этом египетская монархия, очевидно, стремилась полностью взять в свои руки не только вывоз, но и саму добычу продуктов Пунта. Так она поступала в Нубии на золотых россыпях и копях драгоценных камней. Это было вполне в духе древнеегипетской монархии. Должно быть, жители Пунта были частично отстранены от сбора мирры, ладана и других благовоний, от торговли ценными сортами древесины и прочими местными продуктами. Часть последних они поставляли в виде дани, особенно смолы, золото, слоновую кость, а также скот.
Более интенсивной эксплуатации препятствовал уровень развития производительных сил, на котором находилось хозяйство пунтян.
На барельефах храма Дейр-эль-Бахри изображена деревня пунтян и процессия, несущая дары египтянам: золотые кольца и цепи, груды благовонных смол на круглых блюдах, вероятно плетеных. Во главе процессии идут вождь пунтян по имени Париху, его жена Ити, или Ари, двое сыновей и дочь. Деревня расположена на берегу моря; хижины имеют куполообразную форму; стены поднимаются вертикально вверх, а крыша является их продолжением. Вход невысокий, сводчатый. Хижины стоят на сваях и снабжены каждая садовой лестницей с перекладинами (такие точно хижины сохранились до наших дней в оазисе Аусса, на юге Данакильской пустыни, составлявшей часть Пунта). Вокруг хижины растут пальмы дум и сикоморы. Под деревьями лежат короткорогие безгорбые коровы. Видно стадо коров, которых пунтянин гонит из деревни. Есть изображения навьюченных ослов, а также пунтянки верхом на осле. Известно, что один из центров одомашнивания осла находился в Северо-Восточной Африке. До сих пор здесь водятся дикие ослы, нубийские и сомалийские, от которых происходят все домашние породы. Очевидно, главным занятием пунтян было скотоводство — разведение крупного рогатого скота и ослов.
Хозяйственно-культурный тип этого народа, видимо, был близок к типу масаев, кочевых сук, части туркана и тех племен южных галла, которые разводили крупный рогатый скот, овец и ослов, но не верблюдов. На важность разведения крупного рогатого скота указывает следующее обстоятельство: при фараонах XVIII и XIX династий Пунт платил дань быками и телятами. О земледелии нет никаких указаний, хотя оно могло быть уже известно.
Характерно, что из Пунта египтяне вывозили борзых собак. Об этом рассказывает сказка «О потерпевшем кораблекрушение» и надпись в Дейр-эль-Бахри. По-видимому, охота с помощью собак играла известную роль в хозяйстве пунтян[28]. Охотничьим оружием были метательные палицы, одна из которых изображена в руке Париху. Надпись гласит, что царица Хатшепсут пожертвовала в храм «пунтийские метательные палицы». За поясом у Париху кинжал. Есть также изображения каменных топоров.
Одеждой жителям Пунта служили набедренные повязки или передники, обшитые тесьмой и прикрепленные к поясу. Носили они также украшения: у царька Париху браслет на левой руке, ожерелье на шее; у царицы Ари — кожаная юбка, узкая повязка на голове, ожерелье на шее и браслеты на руках и ногах.
Египетские художники, изображавшие жителей Пунта, различали среди них два антропологических и этнических типа. Одни из пунтян более светлокожие, цвет их кожи египтяне, как собственный, изображали красной краской, другие — более темнокожие, закрашены черной краской, с ярко выраженными негроидными чертами лица. Лица Париху, его сыновей, дочери, его подданных и особенно Ари — типичные Эфиопеоидные. Негры, азиаты и египтяне изображались во времена XVIII династии совсем иначе. Париху и некоторые другие пунтяне носили узкую и длинную остроконечную бородку; волосы свободно ниспадали и поддерживались головной повязкой или лентой, завязанной надо лбом. У других головы бриты. У третьих волосы подстрижены, как и у египтян, причем длинные локоны пунтян первой группы — это отнюдь не курчавые волосы негроидов.
Эти этнографические данные убеждают нас в том, что флот царицы Хатшепсут совершил плавание в район Северного Сомали, где на «горных террасах» растут мирроносные и ладоносные деревья, где обитали племена скотоводов эфиопеоидного антропологического типа и отдельные группы негроидных (а отчасти также эфиопеоидных) охотников-собирателей.
В надписях ничего не говорится о сражениях с пунтянами, напротив, подчеркивается мирный характер их отношений. По-видимому, египетские солдаты выполняли строгую инструкцию царицы, запрещавшую обижать и грабить местное население. В Нубии при Хатшепсут также было относительно спокойно.
Возможно, за этой первой экспедицией последовали другие, не столь грандиозные. В. И. Авдиев в подкрепление этого предположения ссылается на фрески из гробницы № 143 в Дра-Абу-аль-Негга, датируемые первой половиной периода XVIII династии. Фрески изображают вереницу носильщиков, которые на длинных коромыслах несут мешки и ящики, очевидно, с продуктами Пунта. Носильщиков охраняют пешие воины, позади которых идет колесничий-стрелок с колчаном за спиной и конем, запряженным в колесницу, на поводу.
На других фресках мы видим продукты Пунта: самоцветы в корзинах, золотые кольца, благовонные смолы, частью сваленные грудами, частью спрессованные в форме конусов и обелисков, а также мирровые деревья в горшках и зверей. Хотя надписи плохо сохранились, в них читается название «Пунт». Очевидно, фрески на стенах гробницы № 143 изображают возвращение египетской экспедиции из Пунта, в которой принимал участие и похороненный в гробнице вельможа. Мирровую смолу в форме обелисков, которая предназначалась для воскурения в храмах египетских богов, изображают также фрески в гробнице вельможи Рехмира (или Рехмире), младшего современника Хатшепсут.
Характерно, что стиль и язык надписи из Дейр-эль-Бахри находятся под несомненным влиянием сказки «О потерпевшем кораблекрушение», написанной четырьмя веками ранее. Это подчеркивает преемственность политики фараонов Древнего и Среднего царств и царицы Хатшепсут в отношении Пунта и, возможно, противопоставляет ее чисто военному курсу фараонов Нового царства.
Однако, несмотря на все миролюбие великой царицы, оказавшейся во главе одной из самых воинственных держав своего времени, экспедиция в Пунт имела и военные цели. Прежде всего египтяне должны были достичь Пунта морским путем, где еще безраздельно господствовали аравийские племена, монопольно торговавшие благовониями, «передавая их от одного к другому», и готовые силой защищать свою монополию. Далее, для походов в глубь страны Пунт и для прямой добычи ее богатств египтянам требовалась многочисленная вооруженная охрана. Жителей же Пунта нужно было запугать военной мощью «флота ее величества», чтобы они, если уж сами не в состоянии доставить на корабли все необходимые товары, не препятствовали бы египтянам самостоятельно добывать их в глубине гор. И вот в надписях из Дейр-эль-Бахри мы видим характерное для политики Хатшепсут противоречие: мирные декларации и предпочтение дипломатии войне перемежаются с демонстрацией военной мощи. Эта последняя линия была неизбежным следствием военного характера египетского государства при XVIII и XIX династиях и давления весьма влиятельных военных кругов, во главе которых стояли ее мужья, которыми последовательно были Тутмос I, Тутмос II и Тутмос III.