Джой Уильямс
Такое краткое изложение годится для комедий, где постоянный уход от драмы создает комизм. Но ведь и самые смешные анекдоты основаны на быстром нагнетании и моментальном снятии напряжения. Иногда зачин получается длинный, власть несколько раз переходит из рук в руки, например:
Бизнесмен заселяется в гостиничный номер, открывает мини-бар, наливает себе стаканчик скотча и набирает номер досугового агентства. Когда те берут трубку, он тут же, пока не растерял запал и решимость, выставляет им свои требования: «Значит, так. Пришлите мне самого мощного негра и самого забитого тощего хлюпика. Я хочу смотреть, как черный верзила дерет белого хлюпика, а потом как белый хлюпик дерет черного верзилу. Затем я отдеру их обоих. Все записали? Можете это устроить?» Следует долгая пауза. Вежливый и подозрительно знакомый голос в трубке произносит: «Сэр, вы позвонили на ресепшен. Чтобы позвонить в город, наберите девятку…»
Видите? Длинный зачин. Сюжет разбит на простые действия. Сильный мира сего желает увидеть, как другой сильный присунет слабому. Затем все должно перевернуться: слабый присунет сильному. А потом главный герой присунет обоим. Однако в финале он сам терпит унижение, полностью утрачивая власть и инициативу. Видите, даже в комедии без драматического напряжения никуда.
Каждое ваше предложение должно вызывать небольшой вопрос. Отвечая на него, вы тут же ставите следующий – крупнее предыдущего. Стриптизерша стягивает белые перчатки. Клиент снимает галстук. Она начинает расстегивать платье. Он сбрасывает пиджак.
Зачин должен создавать напряжение и обещать, что все ответы будут даны, только не прямо сейчас. Вспомните первую строчку «Унесенных ветром»: «Скарлет О’Хара не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали себе в этом отчет, если становились жертвами ее чар…»
Прочитав эти слова, вы сразу спрашиваете себя: «Почему?» Все, вы на крючке.
Том говорил, что Гордон Лиш запрещал им пересказывать сновидения персонажей. Как я понял, он считал этот прием жульническим. Сюра много и в нашей с вами реальности. Вспомните любое произведение Натанаэла Уэста.
Как бы неприятно это ни звучало, ваши сны никому не интересны. Даже Карлу Юнгу – если только вы не платите ему 150 долларов в час, да и то вряд ли его интерес будет искренним. Сны – это неправда, а неправда не может создавать напряжение. Художественная литература – сама по себе вымысел, не надо разбавлять ее еще большим вымыслом.
Учтите, вы сами ко мне пришли. Сами попросили у меня совета. И я говорю вам: никаких сновидений.
НАПРЯЖЕНИЕ: ИЗБЕГАЕМ ГЛАГОЛОВ «БЫТЬ», «ИМЕТЬ» И «ЯВЛЯТЬСЯ»
В другой статье из журнала «Сайентифик американ», которую прислал мне читатель, рассказывается об исследовании, посвященном реакции людей на различные виды глаголов.
Когда мы видим активный, динамичный глагол вроде «шагнул», «пнул» или «схватил», он активирует ту часть нашего мозга, которая отвечает за указанное действие. Мозг реагирует так, словно вы действительно плывете брасом или чихаете.
А формы глаголов вроде «быть» и «иметь» не вызывают в нашем мозгу никакой ответной реакции. То же самое касается абстрактных глаголов вроде «верить», «любить» или «помнить». Когда мы их видим, когнитивного отзеркаливания не происходит.
Поэтому текст: «В дверях была Арлин. У нее были длинные каштановые волосы, а лицо имело изумленное выражение» вызовет куда меньший отклик, нежели: «В открытую нараспашку дверь вошла Арлин. Одной рукой в перчатке она откинула упавшие на глаза длинные каштановые волосы; подведенные карандашом брови изумленно взлетели вверх…»
Итак, избегайте всевозможных «быть, «иметь» и «являться» во всех формах. Абстрактных глаголов тоже: лучше пишите так, чтобы ваши читатели сами вспоминали, верили и любили. Не диктуйте им, какие эмоции испытывать. Ваша задача – выписать сцену так, чтобы читатель испытал нужное вам чувство.
Когда вы уже задействовали все возможные декорации, попробуйте собрать своих персонажей и отправить их на поиски свежих впечатлений в большой мир.
В конце второго акта очень кстати может прийтись поездка. Вспомним «Великого Гэтсби». В какой-то момент чуть ли не все главные герои романа прыгают в авто и едут на Манхэттен, где в жарком и душном номере отеля «Плаза» происходит эмоциональная развязка. Миртл не присутствует, но она видит, как по дороге проезжают машины. Эта напряженная, хмельная сцена отлично замыкает собой историю с ужином у Тома и Дейзи, во время которого Тому названивала Миртл. По возвращении из «Плазы» она бросается под машину Джея Гэтсби и тем самым учиняет хаос в третьем акте.
В «Пролетая над гнездом кукушки» пациенты сумасшедшего дома отправляются на морскую рыбалку в компании двух проституток, после чего Билли Биббит уединяется с одной из них, а наутро кончает жизнь самоубийством – и опять-таки учиняет хаос в третьем акте.
В «Бойцовском клубе» рассказчик отправляется в большой мир на поиски Тайлера Дердена и выясняет, что Дерден – это он сам. Истина становится причиной суицида/убийства.
Словом, как только вы определились с персонажами и окружающим их пространством, дайте своим ребяткам посмотреть на мир. Этот прием основан на учении Хайдеггера (вроде как) – его идеи о том, что попытки уйти от своей судьбы или Dasein лишены смысла. Внешний мир лишь напоминает персонажам о ничтожности бытия и подталкивает их к страшным поступкам, которые приводят к катастрофе. Вспомните финальный флешбэк в пьесе «И вдруг минувшим летом». Себастьян наконец готов действовать, но его судьба уже предрешена.
Возможно, именно поэтому люди мечтают много путешествовать на пенсии. Когда увидишь мир и убедишься в незначительности своей жизни, легче будет вернуться домой и умереть.
Своему ученику я расскажу анекдот. Спрошу: «Как называется черномазый, который управляет самолетом?»
И тут же сам заору в ответ: «Пилот, расист ты вонючий!»
То, что мы называем юмором, происходит от стремительного снятия напряжения – разрядки. Сперва вы подумали, что я скажу какую-то злобную гадость. Но ничего такого я не говорю, наоборот, перекладываю вину на ваши плечи. Классический вариант перехвата инициативы.
Смех или просто счастливый финал возможны, когда вы устранили напряжение. Чем сильнее оно было и чем дольше вы его поддерживали, не отталкивая читателя, тем больше удовлетворения принесет ему концовка. И даже если вы оттолкнули читателя, высока вероятность, что он все-таки вернется к вашей книге, пусть из одного лишь любопытства. В 1996 году, когда «Бойцовский клуб» только вышел, многие рецензенты жаловались, что в какой-то момент забросили книгу – некоторые в буквальном смысле швыряли ее об стенку, – однако в конце концов вернулись к ней, чтобы узнать, чем же закончилось дело.
Неразрешимые социальные вопросы и проблемы позволяют создавать колоссальное напряжение. Французский философ Жак Деррида говорил, что западная культура строится на бинарных оппозициях. Есть только черное и белое. Правда и ложь. Жизнь и смерть. Мужчины и женщины. Все, что не попадает четко под одну из двух категорий, сбивает нас с толку. Он любил приводить в пример зомби, которые мертвы и живы одновременно. То же самое относится и к вампирам. Любая история с упырями должна завершиться их окончательным переходом в категорию мертвых.
По этой же причине я часто изображаю сомнительное поведение тех или иных персонажей, но не выношу ему оценок, не осуждаю и не одобряю. Зачем лишать читателя удовольствия хорошенько перемыть косточки персонажу на каком-нибудь форуме?
Бывает, что читатель сам не понимает, чем именно произведение задело его за живое. Некоторые историки кинематографа полагают, что причиной успеха фильмов «Франкенштейн» и «Призрак оперы» студии «Юниверсал пикчерз» стало то, что они подарили людям возможность наконец отреагировать на ужасные отголоски Первой мировой. Благодаря развитию медицины с войны вернулось множество солдат, которые раньше просто скончались бы от полученных травм. Эти калеки то и дело появлялись на публике. Фильмы-страшилки, конечно, пугали людей, но благодаря им «чудовища» постепенно стали чем-то привычным и уже не вселяли такого ужаса.
Так же и «Дракула» Брэма Стокера подарил читателям законный способ испытать ужас перед зажиточными евреями, эмигрировавшими в Лондон в XIX веке. «Ребенок Розмари» безопасно осветил остро стоявший вопрос того, как мало власти над собственным телом и репродуктивным здоровьем имели женщины той поры. Отнеся свою историю к жанру «ужасов», Айра Левин тем самым снизил градус поднимаемой темы, отчего она стала казаться менее угрожающей, менее реальной.
В похожем ключе можно рассмотреть и другие вопросы, на которые до сих пор нет четкого ответа. Лично мне на ум первым делом приходят аборты и мужское обрезание. Сколько копий уже сломано на эти темы! Ваша задача как писателя – не давать ответы, а поднимать вопросы и использовать напряжение, которое они несут.
Вот вам на затравку сюжетец. Муж хочет, чтобы его забеременевшая жена сделала аборт. Она готова – при условии, что он согласится на обрезание. То есть она пожертвует ребенком, если он пожертвует кусочком себя – и, возможно, частью приятных ощущений во время секса. Ему не придется воспитывать еще одного ребенка. А ей не придется иметь дело с дряблым куском мужской плоти, от которого всегда попахивает не тем, чем хотелось бы.
Еще сюжет. Попробуйте написать историю про консервированное мясо «Спэм». Писатель Дуглас Коупленд рассказывал, что у антропологов есть теория, почему это мясо так популярно на островах Тихого океана. Мол, консистенция и вкус тушенки «Спэм» напоминает человечину, и потомки племен, некогда практиковавших каннибализм, безотчетно полюбили этот продукт. Итак… представим некий тайный клуб, который увозит своих гостей на океанском лайнере за сотни миль от берега и устраивает на борту роскошный пир, где главное блюдо – человечина. Только на самом деле организаторы готовят и подают «Спэм». Этично ли это – брать немыслимые деньги с людей (да, пусть не самых достойных людей) за блюдо из липовой человечины?