Ну и напоследок. Представьте, что вы – профессор физики или химии и ваша самая перспективная студентка совершает открытие: обнаруживает новое молекулярное свойство шоколада. Девушка поразительно умна и при этом наивна. Вы-то понимаете, что ее открытие в конце концов приведет к созданию самой разрушительной бомбы в истории человечества. Если позволить ей опубликовать работу, рано или поздно она погубит миллиарды людей. Вы, конечно, предостерегаете студентку, но где гарантия, что в какой-то момент она не решится на публикацию? Может, лучше ее убить? А для верности – ведь однажды, в старческой деменции, вы случайно раскроете кому-то смертельную тайну – убить и себя?
Ну, вы меня поняли. Своему ученику я посоветовал бы поднять вопрос, на который нет однозначного ответа. Это моментально создаст напряжение и подтолкнет читателей к бурному обсуждению вашей работы.
Следующий тип рассказов – мой любимый. Они всегда короткие. Если их затянуть, читатель быстро заскучает. В них есть место кафкианскому хаосу, иррациональности и при этом – юмору и сатире. Я не стану портить вам удовольствие от прочтения, зато сэкономлю уйму времени, потому что каждый такой рассказ – редкая и ценная находка.
«Сумерки в окаянной пижаме» («Dusk in Fierce Pajamas») Элвина Брукса Уайта. Герой валяется в постели с температурой и разглядывает модные журналы. Мало-помалу картинки беззаботной жизни богатых и знаменитых начинают сводить его с ума.
«Моя жизнь с Р. Х. Мейси» Ширли Джексон. Молодая женщина – вероятно, прототипом героини стала сама Джексон, – устраивается на работу в самый крупный универмаг мира и вязнет в безликом бюрократическом болоте. Чудесное противоядие хоррору «Лотерея» того же автора.
«Сад Огоморра» («And Lead Us Not into Penn Station»)[4] Эми Хемпель. Перечень нелепых, абсурдных и обидных ситуаций из жизни Нью-Йорка.
«Постановление #388475848-5» («Reference #388475848-5») Эми Хемпель. Самая смешная попытка уйти от уплаты штрафа за парковку.
«По пятам» («In Hot Pursuit») Фрэн Лебовиц. Очень болтливый, надменный, гомосексуальный Шерлок Холмс вылетает в Нью-Йорк в поисках организованной группы педофилов.
«Лошара» Чака Паланика. Студент под ЛСД участвует в телеигре «Цена удачи».
«Элеанор» Чака Паланика. Зубодробительным языком, изобилующим малапропизмами, эта путаная история повествует о лесорубе, который сбежал от смертоносных орегонских елей лишь затем, чтобы встретить страшную смерть от рождественской елки в розовом оштукатуренном доме на юге Калифорнии.
«Правда жизни» Чака Паланика. Отец пытается рассказать сыну, откуда берутся дети, и его лекция по половому воспитанию не обходится без горящих гениталий и Салли Струтерс.
Своему ученику я подсказал бы такой сюжет для рассказа. Пишите от имени целого коллектива – допустим, совета кинокритиков, которых попросили уставить возрастные ограничения для еще не вышедшего в прокат фильма. И вот это коллективное «мы» начинает смотреть кино и делать все более абсурдные выводы относительно увиденного. Облака на небе имеют фаллическую форму и оттого могут нанести травму детской психике. Тени, отбрасываемые животными и людьми, взаимодействуют на стенах и полу каким-то подозрительным образом. Дети слишком вызывающе едят пончики. В своем отчете вы подчеркиваете, что члены совета смотрели ленту по отдельности и затем высказывали свои соображения на общем обсуждении. В результате кинокритики единогласно постановили, что все упомянутые недочеты действительно являются грубейшими нарушениями. Пусть ваш рассказ представляет собой эдакий «снежный ком», в котором нелепые обвинения нагромождаются, вскрывая не столько огрехи фильма, сколько извращенное сознание рецензентов.
В общем, удачи. Не рассусоливайте. И приятно вам сойти с ума.
Есть такой старомодный литературный термин: когда вы затрагиваете некую тему, но отказываетесь ее развивать или тут же опровергаете собственные слова. Это называется occupatio (также: паралепсис, апофазия). Например: «Первое правило Бойцовского клуба – никому не рассказывать о Бойцовском клубе».
Сюда же подойдет и такое утверждение: «Ты ведь знаешь, что я никогда тебя не убью, верно?»
Или: «Он приказал себе не бить ее».
Всякий раз, когда вы отрицаете вероятность чего-то, вы тем самым создаете эту вероятность. Такие высказывания на самом деле служат угрозой, которую якобы отрицают. Например:
«Этот корабль не может утонуть».
«В консервированном лососе не может быть паразитов».
«Прошу, даже не заикайся про убийство Дэниела. Мы не должны это обсуждать».
Всякий раз, когда хотите в произведении намекнуть на существование некоей угрозы, заверьте читателя, что ее нет. Поклянитесь, что это ужасное, немыслимое событие никогда не произойдет. Категорично заявите, что это невозможно. Вы вроде как гарантируете читателю безопасность, но на самом деле это отличный способ намекнуть: хаос и катастрофа неотвратимы.
Когда это случилось в первый раз, я даже не понял, что это случилось. В комнате было жарко и людно, поэтому никто особо не удивился.
Я задался целью написать рассказ, который по мощи производимого на читателей эффекта был бы сравним с «Лотереей» Ширли Джексон. После первой его публикации в «Нью-Йоркере» в 1948 году сотни читателей отменили подписку на журнал. Сегодня рассказ входит в школьную программу. Это натолкнуло меня на размышления: что же такое можно написать в наши дни, чтобы посеять в людях аналогичную тревогу?
В те времена, полагаю, рассказ вызвал такой резонанс, потому что лотерея Ширли Джексон в чем-то напоминала призыв на воинскую службу. Все мы живем мирно и счастливо благодаря тому, что отобранные случайным образом молодые ребята гибнут на войне самой мучительной смертью, какую только смогла придумать наука. Конечно, прямо об этом не говорится. Когда книга вроде «Степфордских жен» неожиданно оказывается в топе, люди обращают внимание только на поверхностные детали. Никто не осмеливается сказать, что автор намекает на угрозу удара со стороны мужчин в ответ на укрепление прав женщин.
«Лотерея» стала классикой, и люди по сей день отказываются признавать, что ужас Тэсси – это ужас миллионов молодых парней, ждущих, когда их имена вытянут из барабана очередной лотереи. Ведь если что-то признать, придется с этим что-то делать.
По чистой случайности я стал обладателем части кремированных останков Ширли Джексон. Ее дочь Сейди дружила с моими приятелями из сан-францисского общества «Какофония». Сейди стала продавать прах матери в интернете под брендом «Ширли Боун», а когда узнала, что я поклонник ее творчества, выслала немного и мне. Я вскрыл коробку прямо за кухонным столом – вопреки протестам моих соседей по дому, которые в тот момент завтракали. Внутри был прах и перемолотые кости. Реликвия поистине бесценная – грех такое дома прятать. Я купил две старинные шкатулки (резное дерево и слоновая кость) и поделил останки Ширли на две части. Одну с пояснительной запиской послал своему агенту, а вторую – редактору.
При этом я не переставал гадать, как бы мне повторить успех «Лотереи».
Со времен учебы в университете я берег историю, приключившуюся с одним моим хорошим другом. Однажды он попробовал заняться «саундингом» (погуглите) при помощи воскового стержня. Огромные счета за экстренную операцию положили конец его научной карьере. Десять лет спустя еще один мой друг, находясь в сильном подпитии, рассказал, как закупил в магазине ингредиенты для морковного торта – плюс вазелин. Муку и сахар он выбросил, а морковку понес домой, чтобы заняться пеггингом (погуглите) во время мастурбации. Две хорошие истории на одну тему, но на рассказ пока не тянет.
Наконец, собирая материал для романа «Удушье», я встретил человека, который едва не умер, пытаясь заниматься самоудовлетворением в бассейне. Вот он, недостающий третий элемент! Я закинулся викодином и в один присест написал черновик будущего рассказа. Когда я прочитал его впервые на курсах писательского мастерства, мои друзья смеялись, даже стонали, но в обморок никто не упал. А насчет собаки Грен Нетцер сказал: «Спасибо за смешную концовку».
Рассказ я назвал «Кишки».
Если смотреть поверхностно, история шокирует, однако ее сила не в этом. В первую очередь это рассказ о взрослении и о том, как зарождающаяся сексуальность приводит подростков к разрыву со старшими. После того как рассказ напечатали в «Плейбое» и в воскресном приложении газеты «Гардиан» (что стоило обоим изданиям множества подписчиков), мне пришло письмо от одного читателя. Он сказал, что это самый грустный и трогательный рассказ из всех, что он читал. Мне всегда греет душу, когда люди видят не только то, что лежит на поверхности.
Первое публичное чтение рассказа состоялось в магазине «Пауэллз букз» на последнем этаже «Перл рум». Было жарко. После мероприятия мне рассказали, что один парень на краю толпы потерял сознание. Знайте: никто не пишет рассказы с целью доводить читателей до обморока.
Следующим вечером в книжном магазине «Бордерз» в Тайгарде, Орегон, сознание потеряли еще два человека.
Словом, когда я готовился к встрече с читателями в магазине «Кодиз букз» на Телеграф-авеню в Беркли, я уже примерно знал, чего ожидать. Зал был набит битком. Со своего возвышения я видел напряженные лица людей – из-за тесноты, духоты и полного отсутствия личного пространства все тихо ненавидели друг друга.
Местный пиар-агент Дэвид Голиа, ставший свидетелем обмороков в Сан-Франциско, клялся, что каждый раз слушателей добивает строчка про кукурузу и арахисовое масло. В Беркли, когда я прочитал заветные слова, я заметил в центре зала молодого человека: тот резко уронил голову и привалился к сидевшей рядом девушке. Судя по выражению ее лица, они были незнакомы. Девушка с отвращением оскалилась, а потом закричала, когда он сполз ей на колени и оттуда – на пол.