Вовсе не обязательно начинать с самой сокровенной тайны. Просто возьмите проблему, над которой давно бьетесь. Например, однажды мне не повезло с соседкой. Такие соседи наверняка были почти у всех. Днями напролет она врубала музыку на полную громкость, и ладно бы слушала «Баухаус» или что-нибудь приличное. Когда в погожий летний денек я стриг газон (электрической газонокосилкой, прошу заметить), она звонила с жалобами в городскую администрацию, и меня вызывали на обязательную встречу для досудебного урегулирования конфликта. Другие соседи предостерегали: у тетки не все дома. Пару раз я выходил из душа и обнаруживал за окном ее улыбчивую физиономию. Когда я тянулся за полотенцем, она здоровалась. У-у, жуть.
Она обожала свой дом. Дом в самом деле был красивый, в хорошем месте, и она часто говорила людям, что здесь и умрет. В ту пору я не мог позволить себе переезд. Поэтому я написал «Колыбельную» – книгу про человека, которого достали навязчивые мемы и непрошеная музыка. В основе сюжета африканская колыбельная, стишок, который убивает всех, кому его зачитывают вслух. Поскольку я не мог решить проблему, я попытался ее раздуть. Создать совершенно безумный, неправдоподобный сценарий и в конечном итоге все уладить, пусть только на бумаге. Процесс позволил мне отвлечься от надоедливой музыки из соседнего дома. Я направил свое раздражение в продуктивное русло, превратил его в творческое топливо.
В поведенческой психотерапии есть методика под названием «погружение», или «имплозивная терапия». Если, к примеру, вы боитесь пауков, вас могут запереть в комнате с пауками. Сначала вы запаникуете, но чем дольше вы там просидите, тем слабее будет ваша реакция. Вы акклиматизируетесь. Эмоции перестанут зашкаливать. Когда пришло время сдавать книгу издателю, шум и музыка не исчезли, но я их почти не замечал.
Чудо произошло во время моего следующего тура. Я вернулся домой, а соседний дом опустел. Соседи доложили, что в один прекрасный день к дому подъехал грузовик, и сумасшедшая меломанка, собиравшаяся прожить здесь до конца своих дней, погрузила в него все вещи и отчалила.
Жутковато, конечно, но ведь работает! Когда вы пишете рассказ или роман на личную тему, раздувая ее донельзя, вопрос снимается сам собой. Это не магия. Я не обещаю вам чудес. Личная заинтересованность позволит вам глубоко проработать проблему и писать просто так, не ожидая награды за свой труд в виде денег или признания. Так я истолковал для себя философию Тома. Называйте это катарсисом или еще как-то, но писательский труд вполне может быть инструментом для разрешения тех внутренних проблем, которые вы не способны устранить физически. А деньги как-нибудь потом.
Помните ту серию «Звездного пути», где звездолет Федерации «Энтерпрайз» подбирает робота, похожего на парящий серебристый ящик с антенной? Его цель – искать на планетах несовершенные формы жизни и уничтожать их. В соответствии с этой директивой робот гоняет по кораблю членов экипажа, которые кажутся ему несовершенными, и испепеляет их встроенным лазером, приговаривая: «Стерилизовать! Надо стерилизовать!»
Чтобы исправить ситуацию, капитан Кирк попросил машину вычислить число «пи» до последнего знака. Силы робота целиком ушли на решение этой задачи. С помощью антигравов его затащили в транспортаторную, отправили в открытый космос и уничтожили фотонной торпедой. Катастрофы удалось избежать.
Так вот, у каждого из нас в голове живет такой надоедливый робот. Буддисты называют его «обезьяний ум», который не знает отдыха: без конца болтает, суетится, носится туда-сюда, мешая нам сосредотачиваться и всячески сводя с ума. Его очень сложно угомонить, но мы всегда можем последовать примеру капитана Кирка.
Дайте своему докучливому обезьяньему уму какую-нибудь сложную задачу. Придумывая несуществующий кризис, вы просите злого робота рассчитать число «пи» до последнего знака. Только надо не просто решить проблему, а сперва ее придумать и развить. Стоит задать работу обезьяньему уму, вы удивитесь, какой чудесный покой установится в вашей жизни.
Иными словами, повышенная тревожность может сыграть вам даже на руку.
Северо-запад США, штаты Орегон и Вашингтон, страдают от засилья бобров. Бобры заболачивают водохранилища, валят ценные деревья, обгрызают молодые саженцы. А ведь еще в прошлом веке бобры были на грани вымирания, когда из их шкур шили шапки. Что спасло бобров? Нет, не кампании по защите прав животных, не протесты «зеленых», не законы о сохранении биологического многообразия. Местных бобров спасла мода.
В моду вошли шелковые цилиндры. Бобровые шапки устарели. Вот как сущая мелочь, совершеннейший пустяк – бобра больше никто не носит! – помогает построить новую модель бытия. Литература тоже предлагает людям новый образ жизни, с новыми ценностями и приоритетами, которые оказываются полезнее старых.
Один друг поведал мне, как умирал его отец. Он сел у смертного одра с диктофоном и попросил рассказать какую-нибудь семейную историю – для будущих поколений. Кроме них, в комнате никого не было, только Рик, его отец и диктофон. В какой-то момент умирающий замолчал и промолвил: «Знаю, тебе подавай еще историй, но давай спросим у Чарли, чего хочет он».
Оказывается, он считал, что все это время в углу молча стоял дядя Рика – Чарли. Конечно, для Рика угол был пуст, да и дядюшка давным-давно умер. Однако Рик кивнул и стал ждать, когда папа поздоровается с покойным братом и спросит, как у того дела. После чего отец Рика, не сказав ни слова, закрыл глаза и умер.
Все произошедшее записано на диктофон, но Рик еще ни разу не нашел в себе сил перемотать кассету и прослушать запись.
Мне нравится рассказывать эту историю, потому что мои собеседники тут же начинают делиться похожими случаями из жизни. Например, Лиза рассказала, как умирал ее брат. Сидевший у кровати пес вдруг завыл, а потом умолк, посмотрел наверх и, не сводя глаз с потолка, побежал по дому до открытой входной двери. Там он сел и еще долго смотрел на небо, словно провожая что-то взглядом.
В студенческие годы я однажды принял экстази и поехал клубиться с друзьями. Дело было в Ванкувере, причем еще до Всемирной ярмарки, то есть все было дешево, и на Гранвилль-стрит стояло множество отелей-клоповников. После клуба мы с ребятами, еще на бодряке, заваливались в темный гостиничный номер и рассказывали друг другу всякие странные истории. Один парень, Франц, с которым я познакомился на третьем курсе, поведал нам про лето, когда родители отправили его жить и работать к друзьям семьи, за четыреста миль от родного Бьютта, штат Монтана. Друзья держали цветочную лавку. Как-то раз среди ночи они загрузили несколько минивэнов цветами и куда-то поехали. Через некоторое время их караван остановился посреди пустыни – кругом лишь песок и полынь. Хотя рядом проходила железная дорога, никакого вокзала или хотя бы платформы поблизости не было. Они стали ждать. Когда на горизонте забрезжил рассвет, вдалеке показался амтраковский пассажирский поезд. Он остановился рядом с их минивэнами, и начальник Франца велел украсить вагоны цветами. Они принялись обвешивать бока вагонов цветочными гирляндами, а на локомотиве закрепили несколько венков. Пассажиры, с трудом продирая глаза, гадали, в чем причина задержки, что-то кричали Францу, но тот лишь пожимал плечами.
Тут к ним подъехал еще один караван. Из первой машины вышел музыкант с волынкой. Он вскарабкался на локомотив и заиграл – в первых лучах солнца, среди песков, на жутком холоде, который в пустыне всегда сменяет дневной зной. Из второй машины вышла невеста, из третьей – жених. Франц раздал гостям букеты и бутоньерки. Все, включая священника, забрались на крышу локомотива к волынщику, и началась свадебная церемония.
Когда жених и невеста поцеловались, Франц с командой флористов быстренько сняли с поезда все цветы. Молодожены уехали, и поезд отправился дальше – в Сент-Луис.
Я молча офигевал, сидя в номере клоповника с обдолбанными друзьями и слушая эту историю. Дело было не в экстази. Я решил, что Франц меня разыгрывает – причем по-крупному. Описанная им свадьба состоялась десять лет назад, а мы были знакомы от силы пару месяцев. Дата свадьбы на крыше поезда была мне хорошо известна, потому что я на ней присутствовал: женился мой отец. Он закатил такую грандиозную церемонию назло моей матери, которая после развода так и не вышла замуж. Я был мальчуганом в новеньком джинсовом костюме, и под вопли волынки, оглашающие огромный, холодный, плоский мир, юный Франц прикрепил к лацкану моей куртки бело-розовый бутон.
Прошло много лет, мы оба поступили в Орегонский университет, и он стал моим близким другом. Подумать только! И ведь это не просто история. Это те самые семена, которыми я засеваю зал, чтобы услышать от людей истории еще более невероятные.
Наша жизнь – неиссякаемый поток удивительных, неправдоподобных случайностей. А по ТВ или в кино информацию подают в разбавленном – «правдоподобном» – виде. Нас постоянно учат жить в отрицании чудесного. Лишь делясь друг с другом такими историями, мы способны оценить, как много вокруг нас невероятного и диковинного.
Отгородиться от этих историй – значит смириться с банальной версией реальности, которую нам втюхивают в рекламе чудодейственных кремов от морщин и таблеток для похудания. Мы словно отвергли истинную магию жизни, чтобы с помощью дешевых фокусов продавать друг другу товары массового потребления. Очередной пример того, как магазины заменили людям церковь.
Своему ученику я посоветовал бы отказаться от «правдоподобного» и отправиться на поиски подлинных чудес вокруг нас. Я порекомендовал бы прочесть «Урожай» Эми Хемпель и открыть для себя те истины, которые автор счел слишком фантастическими и потому неприемлемыми для читателя.
Я запретил бы превращать литературу в двигатель социального переустройства. Читатели не хотят, чтобы их чинили или исправляли. Вместо этого я привел бы одно из наставлений Тома Спэнбауэра: «Опишите тот миг, после которого все изменилось».