оволосый, круглолицый студент в очках, в простеньком сером костюме и в сапогах.
— Поздравляю! — Ректор института держал в руках новенькую синюю книжечку с гербом Советского Союза. — Вдвойне поздравляю! Ваш диплом с отличием.
Выпускник протянул «руки», бережно принял диплом, услышал, как в зале зааплодировали.
Он был единственным из всей группы, кто получил диплом с отличием. Теперь он преподаватель-историк. Продолжит дело Дим Димыча в своей деревенской Ядринской школе.
Вышел из актового зала. Толпятся в коридоре студенты. Еще не кончилась зачетная сессия. Зашел в буфет закусить, выпить стакан чаю. Виктор сам управляется с вилкой, ножом, ложкой, к постоянному вниманию людей к себе относится без раздражения, терпимо. Сегодня уже спешить некуда, и потому сидит Виктор и представляет, как вернется в свой район, зайдет в роно, положит на стол заведующему диплом и скажет: «Принимайте в свою учительскую команду… Направляйте в Ядринскую школу… в мою школу. В родную деревню, где меня ждут жена, сын, мать…» А может быть, раньше зайдет в райком партии? Ведь он коммунист. Покажет свой диплом и скажет: «Теперь я свободный от учебы человек, могу выполнять и партийные поручения».
Так Виктор размечтался, что решил сегодня же уехать домой. Побывал в общежитии, сдал все пособия, что числились за ним. Попрощался с друзьями.
До поезда оставалось еще часа четыре, и Виктор заехал к брату. Алешка, окончив ремесленное училище, жил и работал на заводе В Москве. Посидели, поговорили. Вспомнили свои прежние мальчишеские годы.
На последний поезд Виктор все же успел.
Короткая июньская ночь на исходе. Ехать долго. Устав, не заметил, как задремал. Спохватился, когда поезд тронулся от полустанка, на котором нужно было выходить. Сорвался с места, расталкивая сонных пассажиров, выбежал в тамбур, дверь полураскрыта…
— Стой, парень. Не прыгай..; — предостерегающе сдерживает за локоть кто-то из пассажиров.
Опомнился. Даже он сам стал порой забывать, что его возможности ограничены. Сунул «руки» в карманы, прислонился к двери. Смотрел, как убегают назад шиферные крыши районного поселка. Уже совсем рассвело. Поезд шел по насыпи не спеша, изгибаясь змеей, тяжело и громко постукивая на стыках. Легкий ветер относил в сторону темный хвост дыма. Вдоль пути зеленел хвойный лес, белели березки. Кругом безлюдное лесное захолустье. Внизу светлеет кочковатая, заросшая осокой и мелколесьем болотистая низменность, где, как знал Виктор, зарождался один из притоков Волги. А вот и ядринские курганы. На вершине знакомые елки. Казалось, остались они такими, какими были и в детстве, ничуть не выросли. Словно дозорные наблюдают за окрестностью.
Паровоз подает гудок. Навстречу, мигая зеленым огоньком, приближается долгожданный разъезд.
А через два часа Виктор был дома. Не стал будить домашних. По скрипучей лестнице взобрался на сеновал, где хранился прошлогодний клевер. Расстелил пиджак, улыбаясь потянулся. И вскоре крепко заснул.
21. ЗДРАВСТВУЙ, ЯДРИНО!
На первое занятие он пришел в новом черном костюме, в белой сорочке с галстуком, как на большой праздник. Шумно поднявшись со своих мест, десятка два загорелых мальчишек и девчонок глядели на нового учителя и, очевидно, думали: «Учитель-то свой, деревенский. С ним можно меньше считаться».
Виктор начал урок. Волновался значительно больше ребят.
Прозвенел звонок, и ребята шумно повскакали со своих мест, к учителю подошел голубоглазый парнишка в белой рубашке с пионерским галстуком, племянник Марфы Ивановны Алексеевой, и спросил:
— Виктор Николаевич! А наше Ядрино давно существует?
Учитель от удивления растерялся. Повторился почти слово в слово эпизод, когда-то происшедший между ним и Дим Димычем.
— Давно, очень давно… — словами Дим Димыча ответил учитель, — но когда точно оно основано, нам с вами предстоит определить.
И тут же отметил про себя: «Значит, не все равнодушны к истории. Значит, род краеведов и краелюбов не переводится в Ядрине».
Схлынул ребячий шум и гам. В учительской встретил директора школы Марию Егоровну. Она в строгом черном платье с белым воротничком и с пачкой тетрадей в руках. Про себя отметил, что учительница за последние годы заметно постарела, появились седые пряди в темных волосах, спина немного согнулась.
— Ну, каковы успехи, Виктор Николаевич, — впервые она своего бывшего ученика назвала по отчеству. — Как прошли занятия?
— Пожалуй, удовлетворительно, но… не совсем. Ребята задали вопрос — как и когда на белом свете появилось наше Ядрино, а я конкретно ничего не смог ответить. Получилось, что мы Иваны, не помнящие родства.
Мария Егоровна засмеялась.
— Я бы тоже не ответила.
— Вы другое дело, а я родился здесь, вырос. И как историк обязан знать.
Шел Виктор домой после первого своего рабочего дня по родному Ядрину. От школы до дома почти три четверти километра. Приветливо здороваются односельчане. Остановился немного сутулый, в синей жилетке поверх рубашки Сидорин.
— Со школьным праздником, Виктор Николаевич! — поздравил почтительно старик.
Поговорили. Виктор пошел дальше.
Вот и своя усадьба. Жил Виктор с семьей в собранной из бревен амбара избе. Нина работала бухгалтером в местном леспромхозе, мать по-прежнему в колхозе. Изба плохонькая — ждали, когда Виктор закончит учебу, собирались строиться.
Нина растапливала лучинками самовар. Возле нее, держась ручонкой за юбку, стоял голубоглазый светловолосый малыш и таращил глазенки на отца.
Поднял его Виктор на «руки».
— Смотри не урони, — опасливо предупредила жена, невольно задев в душе Виктора больное место. Отобрала ребенка.
«Сомневается, один только я не сомневаюсь», — с укором подумал он.
Вдруг в памяти Виктора отчетливо проявился такой эпизод. Мать ему в Москву сообщила, что у него родился сын. В этот же день Виктор был в районном поселке, где в больнице лежала Нина. Из родильного отделения вынесли ему показать сына. Крохотное существо глядело на него голубыми глазенками и, что особенно поразило счастливого отца, у сына были руки — малюсенькие ручонки с еще более малюсенькими кулачками, в которые он сжал пальчики. У сынишки были ручонки!
Явилась с работы мать.
За ужином зашел разговор о прошлом деревни.
— Мама, ты что-нибудь знаешь про то, откуда пошла наша деревня? — осведомился Виктор у матери.
— Существует наше Ядрино с незапамятных времен, от стариков я слышала. Но когда, сколько лет — не знаю.
— Скудновато… Ну что ж, начнем собирать по крупицам, — только-то и сказал Виктор Николаевич. Достал с полки недавно купленную общую тетрадь в зеленой коленкоровой обложке, сделал заголовок «История Ядрина и окружающих селений».
22. УЧИТЕЛЬСКИЕ БУДНИ
С каждым днем Виктор все более убеждался, что работа учителя не такая простая, как казалось раньше в институте. Можно блестяще знать историю и педагогику и не быть способным войти с ребятами в контакт. В первую очередь нужно было заставить ребят себя слушать. И здесь дисциплина на уроке. — половина дела. А она-то на уроках историка была плохой. Очевидно, сказывались прежняя разболтанность и то, что учитель местный. А раз учитель свой, деревенский, с ним меньше считались. Завладеть вниманием ребят, особенно старшеклассников, сразу трудно, почти невозможно. Требовалось время. Виктор Николаевич это понимает. Но когда в классе на уроке возникает шум, ребята не слушают, занимаются своими делами — терпеть невозможно. Все же молодой учитель на первых порах сдерживался, не применяя свою учительскую власть, только уговаривал не шуметь. Но вдруг ожили казавшиеся забытыми прежние клички.
— Черный глаз идет! — слышит он шепот, едва показываясь на пороге. Хотя черную повязку на утраченном глазу давно уже заменил протез. Ходил в очках. А кличка Черный глаз осталась. Почему она ожила? Другая кличка — Безрукий — к ней он привык. Да и, пожалуй, она не была кличкой. Так порой называли его и посторонние, впервые встречавшиеся с ним.
«Черный глаз!» — слышал он и невольно замыкался. А ребята изводили учителя, видя, что он бессилен.
— А ты не обращай внимания, — советовала дома жена, когда узнала про неприязненное отношение учеников к мужу. «Легко сказать — не обращай внимания!» — думал он.
— Ребята, да перестаньте же! — все чаще кричал он, одергивая ребят. И судорога пробегала по лицу. Сдерживая себя, предлагал: — Кто не хочет заниматься, пусть выйдет из класса. — Разговор прекращался, никто не выходил, но исподтишка кто-то в заднем ряду смеялся.