Шли дни… Порой было спокойно, тихо, а потом вдруг снова приходилось уговаривать, кричать на ребят, слышать шепот:
— Что-то сегодня Черный глаз разошелся.
Урок начался нормально. Кажется, все слушают внимательно. Рассказывал он про эпоху Петра. Рассказывал толково, с увлечением. И вдруг… громкий стук. Все обернулись. Стукнули в заднем ряду крышкой парты.
Молодой учитель болезненно сморщился, но промолчал. Прошло минут пять, только вновь пришло вдохновение, как крышка снова грохнула. Опять все обернулись.
— Земцов, может быть, прекратишь стучать? — спросил учитель. Стучавший заулыбался, сосед рядом прыснул в кулак. Только учитель отвернулся, снова стук. Сделав вид, что не слышит, Виктор продолжал урок.
Понял — издеваются. И когда крышка стукнула громче прежнего, учитель поднялся из-за стола, подошел к парте второгодника Земцова. Тот глядел на учителя с явным вызовом.
— Тебе не стыдно? — Лицо учителя горело от возмущения.
— А я что? Я ничего, она сама. — Земцов, приподняв крышку, вновь уронил ее. — Вот видите, сама…
— Выйди из класса! — приглушенным шепотом предложил учитель.
— А зачем? Мне и здесь хорошо. — Земцов продолжал ухмыляться.
— Выйди из класса… — еле сдерживаясь, приказал учитель.
— А зачем? — снова повторил Земцов и демонстративно снова сел на свое место. Хулиган давал понять, что учитель ничего с ним не сделает — не сможет, схватив за шиворот, вывести за дверь.
Весь класс, обернувшись, следил за стычкой молодого учителя с первым силачом в школе Пашкой Земцовым. Ждали, что Виктор Николаевич пошлет кого-то за директором Марией Егоровной.
— Земцов! Встань, когда с тобой разговаривает учитель!
Голос Виктора уже гремел. Но Земцов по-прежнему, ухмыляясь, сидел.
— Пашка, встань! — послышался с передней парты чей-то голос.
Но Земцов продолжал сидеть. И, не в силах уже сдержаться, учитель, подхватив хулигана своими «руками» под мышки, почти вынес его за дверь.
— Продолжаем урок, ребята. Садитесь.
И только теперь, опомнившись, понял, что урок он уже вести не может, пропал голос, дрожали руки.
— Я должен извиниться, ребята, за свой поступок… Не перед Земцовым, а перед всеми вами. Иного выхода у меня не было, как только вытолкать его взашей.
Согнувшись, плохо видя, учитель вышел.
На следующий день, когда пришел в школу, Земцова среди ребят не было.
— Пашка Земцов явился, но мы его прогнали, — заявил учителю староста класса, худенький, остроносый мальчишка — племянник Никиты Королева. Глядел он на учителя исподлобья, как-то смущенно, словно чувствовал себя виноватым. Было заметно, что весь класс тоже взволнован и переживает. Сразу отлегло от души — ребята поняли. Они не осуждают поступок учителя. Они за него. Уже в конце урока Виктор Николаевич предупредил:
— Если Земцов придет, не прогоняйте. Я сам с ним поговорю.
И Земцов пришел. Правда, не сразу, дня через три. При виде учителя, когда тот вошел в класс, высокий плечистый подросток приподнялся, заметно растерянный, без обычной своей ухмылки.
Виктор подошел к нему.
— Земцов! Если не хочешь, на моих уроках быть, я тебя не принуждаю. Иди погуляй. Начнется следующий урок — вернешься. Договорились?
И услышал:
— Я больше не буду…
Урок прошел спокойно.
23. В СВОЕЙ СЕМЬЕ
Прошло еще несколько лет… Они не принесли чего-либо нового в жизнь Виктора. Занятия в школе, работа дома в своем хозяйстве. В преподавании появился необходимый опыт. Привыкли к нему и школьники.
Главное, в школе и дома он трудился наравне со всеми.
— Работяга! — говорили про него соседи. — Любит трудиться. — Трудолюбие Виктора вызывало уважение у окружающих. Пила, топор, рубанок, правда, с трудом, с помощью особых приспособлений, подчинялись его «рукам». Уже давно почти полностью он обслуживал себя сам, не нуждаясь в няньках.
Постройка своей новой избы на свободном плане напротив старой затянулась на два года. Но зато они жили теперь в добротном доме — просторном пятистенке, с разными хозяйственными пристройками. На дворе корова, теленок, несколько овец, куры. Жена работала бухгалтером в соседнем леспромхозе, мать, как и прежде, трудилась в колхозе и дома, помогая растить двух внучат — сына и дочь Виктора. Чего же можно большего желать? Кажется, он достиг всего, чего хотел. Жили в достатке, в мире и согласии, без лишних споров и ненужных ссор. Все уважали друг друга. Все трудились. Соседи завидовали, говорили Нине:
— Как хорошо вы живете!..
— Ну как, по-прежнему рисуешь? — интересовался Иван Иванович Сидорин, любивший заглядывать к Виктору в новую избу.
— Иногда рисую.
Учитель рассказал, что от рисования он больше уставал, чем от другой работы. Слезился глаз. Боялся его Виктор чрезмерно напрягать. Врачи тоже не советовали.
— А я просто запрещаю… — вмешалась в разговор Нина.
— Она у меня диктатор, — улыбнулся Виктор.
Все же он достал папку и показал старику последние рисунки. Это были карандашные наброски односельчан и возвращавшегося с поля стада. Красками Виктор уже больше не рисовал.
Вышел Виктор проводить Ивана Ивановича на крыльцо. И залюбовался. Солнечным июльским светом была озарена деревня. От недавнего теплого дождя-ливня дымились крыши. Было жарко. Белели на деревенской улице свежими бревнами новостройки. Пахло цветущей липой, тополем, еловой смолой. Виктор медленно прошел по двору в огород, где стоял небольшой сарай и несколько ульев с пчелами. Многое здесь было сделано своими руками: и изгородь на усадьбе, и скамейка возле дома. Подбежала трехлетняя дочка Таня. Отец поднял ее на «руки». Вслед за ней, немного бычась, приблизился пятилетний Николай. Он явно был обижен, что сестренку ласкают, а его нет. Пришлось и его приголубить.
— Дайте отцу отдохнуть! — строго прикрикнула на ребят мать.
Вернулся обратно в избу. Снова устроился за своим столом. Вскоре устал. Много писать тяжело. Пожалуй, тяжелее, чем копать землю или пилить дрова. Близок вечер. Стоя у раскрытого окна, Виктор машинально наблюдает за предвечерней жизнью в деревне.
— О чем ты сейчас думаешь? — спрашивает неслышно подошедшая сзади Нина. Ласково обнимает мужа.
— Так, ни о чем, — отвечает он.
— А я знаю-ю-ю… — тянет она. — Беспокоишься, как завтра выступишь с лекцией в Горбатове? Безотказный ты… что ни поручат, соглашаешься. Я бы на твоем месте давно отказалась читать лекции… Разве у тебя, помимо своих забот и поручений райкома, дел мало?
И стала перечислять:
— Лекции читаешь, с докладами выступаешь. Кружок текущей политики в Горбатове…
— Ну, ну, — недовольно перебил жену Виктор. — Я такой же коммунист, как и остальные. Дисциплина для всех одинакова.
Первое время в райкоме и в роно не обременяли его поручениями. А потом, привыкнув, почти не делали исключения, порой не задумываясь, что «выполнить, принять участие» для него не так-то просто. Даже добраться до станции, в районный поселок в кузове попутного грузовика сложнее, чем для остальных.
24. НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА
Приехав на Октябрьские праздники в Москву и пробыв почти неделю у брата, Виктор толком не видел предпраздничной Москвы. Застрял по своей привычке в Исторической библиотеке. Зрела мысль — раскопать историю родного района, начиная с эпохи Юрия Долгорукого.
Народа в читальном зале было много. Каждый занят своим делом. Ярко горит настольная лампа, освещая страницы сборника документов эпохи царя Алексея Михайловича, над которым склонился Виктор. Знакомился он с содержанием духовной грамоты царя. И вдруг в грамоте знакомые названия — Ядрино… сельцо Горбатово. Ядрино, оказывается, существовало триста лет назад.
Вернулся домой в деревню, все еще переживая свою счастливую находку.
Но все же что такое «сельцо»? Как понималось это слово в XVII веке? Под руками оказалась нужная книга — курс лекций историка В. О. Ключевского.
Дважды прочитал заинтересовавшую его выдержку:
«Селение с церковью, при которой были только дворы причта, да кельи нищих, носило в древности название погоста. Село без церкви, но со двором землевладельца или какими-либо его хозяйственными постройками, хотя бы и без крестьянских дворов, называлось сельцом. Поселки, возникавшие на нови, на поднятом впервые земельном участке, носили название починков. Починок обыкновенно состоял из одного крестьянского двора. С течением времени починок обживался, разрастался. Рядом с первоначальным двором возникали один или несколько других. Тогда поселение становилось деревней».
Отложив книгу в сторону, задумался. Значит, на место Горбатова тогда было сельцо — возможно, из одного крестьянского двора. А на месте Ядрина, поскольку оно не именуется сельцом, очевидно, несколько построек. Значит, оно было более многолюдным. Может быть, потому, что стояло на берегу реки, несомненно, тогда более многоводной. Значит, Ядрино уже тогда было деревней.
В тетради Виктора Николаевича появилась новая запись. «В грамоте царя Алексея Михайловича, датированной 1672 годом, упоминается Ядрино и сельцо Горбатово».
На уроке в школе рассказал ребятам, что узнал из духовной грамоты царя Алексея Михайловича.
— Триста лет… — шелестело в классе.
Посыпались вопросы и совершенно неожиданные.
— А что, Виктор Николаевич, писали ли до революции в газетах о Ядрине?
— Видел ли кто из наших Ленина?
— Захватили ли в 1812 году Ядрино французы?
— Кто из выдающихся людей в нем бывал? Учитель даже растерялся.
25. ДИРЕКТОР ШКОЛЫ
Зимой в жизни Виктора Николаевича произошло новое событие. Однажды, когда уже кончились уроки и он уже направился домой, его остановила в коридоре Мария Егоровна.
— Подождите, будет деловой разговор. Очень серьезный, — подчеркнула она. Высокая, немного грузноватая, она как-то за последнее время сдала, стала прихварывать.
— Ухожу на пенсию… Сказываются годы. Хочу рекомендовать вас на свое место директором. Что, не ожидали?