Время быстро подходило к осени. День заметно укорачивался. Рано опускались сумерки. По вечерам иногда зажигали коптилку. В сплющенную от зенитного снаряда медную гильзу был пропущен фитилек в склянку с керосином. Слабый желтоватый язычок пламени озарял бревенчатые стены, лицо Витюшки. Перед ним раскрытая тетрадка, в зубах карандаш…
Тяжело вздохнув, мать наливает старшему кружку парного молока:
— Пей, «школьник»!
Сын не обижается. Он уже научился самостоятельно держать кружку, зажимая ее «руками». Не такой уж он беспомощный, как месяц назад.
— Отдохни, — советует бабушка, видя, что внук снова держит карандаш в зубах, — позеленел, как капустный лист, со своим писанием. Худущий как щепка.
Низко наклонившись над столом, Витюшка продолжает писать, придерживая карандаш культями. Не зажившие еще полностью раны под бинтами снова закровоточили. Хорошо, что мама не видит. Алешка успевает до прихода матери «руки» перебинтовать.
8. А Я ВСЕ-ТАКИ ПОЙДУ В ШКОЛУ
Занятия в Ядринской школе начались после завершения полевых работ в конце сентября. Для матери было полной неожиданностью намерение сына идти в школу.
— Зачем? — спросила она.
— Буду с ребятами учиться.
Отговаривать, огорчать старшего сына не хотелось. Пускай сходит вместе с ребятами. Сам осознает, что не может учиться.
— Наденешь новую рубашку, которую я тебе сшила… Ботинок вот нет.
…С утра выдался погожий, солнечный день. Когда мальчишки зашли за Витюшкой, он уже их ждал. Принарядился в светлую с зеленым» крапинками рубашку, на шее пионерский галстук. Босые ноги, за лето покрывшиеся цыпками, теперь тщательно отмыты. На лавке в холщовой торбе лежат старые учебники, тетради. Лямка торбы давно уже накинута на шею. Услышав голоса ребят, сразу же выскочил из амбара.
Ребята тоже принарядились, особенно девочки. Все дружно пошагали в школу. Вслед вышла из амбара мать. Прикрыв ладонью козырьком глаза, смотрела вслед. Младший уже раньше убежал в школу, а теперь отправился и старший. Как все его сверстники. Мать плакала.
— Дойдет и вернется, учительша отошлет обратно, — пророчила бабушка.
— Не. отошлет, — возражал дед, — но пользы-то мало! Слушать только сможет… — В этом не вся учеба.
В классе Витюшка по-прошлогоднему расположился на своем обычном месте, в третьем ряду у окна. Отремонтировали школу красноармейцы основательно: не только починили двери, рамы, но и побелили внутри. После долгого перерыва все выглядело как-то незнакомо.
— Не верится даже… — признавался Сашка Птица, любовно поглаживая свою парту. — Так я стосковался по школьной жизни.
Витюшка молчал. Красные пятна проступали у него на впалых щеках.
— Смотри не робей, — наказывал ему Гришка. Сам же гоголем расхаживал по классу, начальственно покрикивал на девчонок. Такой уж у него был независимый характер, любил он покомандовать.
Забежал из соседнего класса младший брат и, увидев Витюшку, дружелюбно кивнул стриженой головой.
Ребята из окрестных деревень удивленно глядели на культи.
В предыдущие годы Витюшка в школе ничем не выделялся, разве только спокойным характером, неторопливой толковой речью. Ребята его любили. Знали, что Витюшке можно доверить любую тайну и он не проговорится.
Его выбирали звеньевым в пионерском отряде. Был он дважды старостой в своем классе и ко всем ребятам относился одинаково.
В коридоре звякнул звонок. Пришла учительница, она же и новый директор школы — Мария Егоровна. Высокая, темноволосая, худощавая. Внимательно оглядела собравшихся.
Сунув свои забинтованные культи под крышку парты, Витюшка сидел внешне спокойный, весь напрягшись внутри. «Если спросят, скажу, что писать тоже буду», — думал он, но учительница ничего не спросила. Она даже не взглянула на него.
— Начнем с диктанта.
Распотрошив несколько тетрадей, раздала каждому по листку. Положила листок на парту и перед Витюшкой, очевидно, машинально.
— Тетрадей больше нет, — пояснила она. — Обещали в воинской части помочь. А пока все, что тут…
Нагнувшись над партой, стараясь ни на кого не смотреть, сидел Витюшка.
— Будем писать карандашами, — пояснила учительница, по-прежнему не обращая внимания на Витюшку. — У кого нет карандаша, возьмите у меня…
Урок начался. В шероховатом безмолвии шуршали карандаши. Учительница медленно диктовала. Витюшка, низко наклонившись, тоже писал, держа карандаш во рту. Он в эти минуты забыл все на свете, не видел, как мальчишки и девчонки, особенно его друзья, то и дело отвлекаясь от своего диктанта, оглядывались на него. Они помнили, как дома, когда карандаш не подчинялся, Витюшка, измучившись, сердился:
— Ну чего пристали, не получается…
— Пиши, — требовали ребята, особенно Гришка.
И вот теперь он должен был доказать всем и особенно учительнице, что может писать, может учиться.
…Витюшка продолжал писать. Лицо от напряжения побелело, стекла очков начали покрываться испариной. Писал, теперь уже чувствуя, что учительница следит за ним, а ребята, успевавшие закончить предложение, оглядываются, перешептываются. Он писал…
«Неужели справится?» — думала Мария Егоровна, поражаясь упорству ученика. Стала диктовать медленнее, видя, что Витюшка с трудом поспевает. Наконец последнее слово. Точка.
— Проверьте и сдайте мне, — услышал тут же он спокойный голос Марии Егоровны и облегченно вздохнул. Карандаш сам выпал изо рта. Оглянулся… не смеются ли над ним? Смех — самое страшное — его он так боялся. Тогда бы сразу убежал… Нет, никто не смеялся.
Быстро проверил и, взяв обеими «руками» листок, положил на стол учительницы. Ошибок не боялся: русский язык давался ему легко, писал он и раньше грамотно. Вот разберет ли Мария Егоровна его исковерканный почерк?
Приняв листок с диктантом, учительница снова ничего ему не сказала. Много позже он узнал, что его друзья, Сашка и Гришка, накануне побывали у Марии Егоровны и предупредили, что Витюшка тоже придет в школу и что он уже научился писать. Но пишет еще плохо и медленно.
На перемене друзья окружили Витюшку. Всех в классе интересовало, что получит за диктант Витюшка.
— На «отлично»! — стоял на своем Гришка. — Ты же раньше писал диктанты на «отлично». — Он верил в удачу друга, воспринимал ее как собственную. Свой диктант, он уже заранее знал, написал неважно.
А Витюшка молчал, чувствуя себя крайне усталым. Диктанту он отдал все свои силы. Судорога даже и теперь пробегала по спине. В окна светило солнце, в классе было весело, шумно. Подошла к Витюшке и Нина Серегина.
— Я видела, как ты писал… молодец!
Начался следующий урок. Пришла математичка Вера Павловна. Положила на стол старенький, потрепанный портфель.
— Успокоились? — осведомилась она, добродушно оглядывая класс. — Начнем, Гриша Цыганков, с тебя.
К доске Цыган вышел охотно, вразвалку, даже подмигнул ребятам, что, мол, ничего не боится. Написал алгебраическое уравнение, продиктованное учительницей, и беспомощно затоптался на месте, искоса поглядывая на ребят.
— Не можешь, позабыл? — спросила Вера Павловна, по-прежнему добродушно улыбаясь.
Витюшка беспокойно заерзал на своем месте, вспомнил, в шестом классе они такое уравнение решали. Память у него была замечательная. Но как подсказать Гришке?
— Галя, помоги ему, — предложила учительница Воробьевой. Галя также вышла бойко, взяла мел, что-то написала и сразу же стерла. Тоже застряла у доски.
— Саша Корнев, можешь? — Но Птица, приподнявшись на месте, отрицательно закачал головой: не помню.
Учительница вздохнула.
— Как же быть с вами? Начинать снова учить материал шестого класса? Кто может решить?
Обвела глазами ребят. Класс настороженно безмолвствовал. И тут Витюшка решился: поднял свою забинтованную руку и тихо, срывающимся голосом сказал:
— Я могу…
— Ну что же, иди, — с заметным удивлением отозвалась учительница.
Класс замер. Неслышно ступая босыми ногами, он подошел к классной доске, а Галя и Цыган отправились на свои места.
И вдруг безмолвствовавший класс встрепенулся: безрукий, не удержав, уронил мел.
«Поднимет или нет?» — спрашивали глаза ребят. И… общий вздох облегчения. Нагнувшись, Витюшка с трудом поднял мел. Зажав его между культями, стал медленно писать. У ребят как-то по-особенному заблестели глаза.
— Решил правильно! — отозвалась Вера Павловна, подойдя к доске. Тоже как-то по-особому внимательно взглянула на него. — Молодец!.. — Это слово, как знали ребята, была высшая похвала учительницы.
В этот день он чувствовал, что стал равным с ребятами… Он будет учиться. Это была, пожалуй, самая большая победа в его мальчишеской жизни. А главное, появилась уверенность в своих силах.
9. ДОСТОИН ЛИ ОН БЫТЬ КОМСОМОЛЬЦЕМ?
Шли месяцы. Как-то, вернувшись из школы домой, Витюшка заговорил с матерью о комсомоле.
— Будут ребят из нашего класса принимать. Я тоже хочу…
— Какой из тебя комсомолец? — недоверчиво отнеслась к желанию сына мать. — Слава богу, что учишься-то.
— А почему? — нахмурившись, обидчиво спросил он. Мать поняла, что опять по своей привычке резко ответила сыну.
— Тебе же труднее станет. Надо поручения выполнять, работу вести.
Все же слова матери заставили задуматься. Было и в самом деле страшновато. Комсомолец, в понятии Витюшки, это борец. А какая от него, безрукого, польза людям?
Но у ребят в школе ни у кого не возникло сомнения, когда Витюшка принес заявление, которое накануне вечером писал долго, тщательно выводя каждую букву.
Первому показал Гришке, тот одобрил:
— Написал ты лучше, красивее, чем я руками.
Все же Витюшка болезненно сморщился. Всякое упоминание о его неполноценности ранило с прежней силой.
Комсомольцы собрались в воскресенье днем в школе. Пришли из соседних деревень, из леспромхоза. Кустовая организация объединяла молодежь не одного только Ядрина. Собралось человек двенадцать. В расстегнутом ватнике, устроившись рядом со своими друзьями за партой, Витюшка ждал. Конечно, он волновался. Пришел из леспромхоза секретарь Федя Буянов с гвардейским значком и медалью «За боевые заслуги» на гимнастерке. Он не местный, приезжий. Побывал на фронте, ранен в ногу. Долечивается в тылу.