Нина с Витюшкой медленно брели вдоль уснувшей деревни. Говорили так — о пустяках, что придет в голову — и беспричинно смеялись.
— Я буду в Рамешках учиться в 8-м классе, — сообщила она. — А ты?
— Я тоже, — сразу же отозвался он.
— Вот и хорошо. Значит, опять будем вместе. — Она снова взяла его под руку.
Хотелось Виктору сказать многое, но почему-то слова не приходили. Под конец, когда уже нужно было расходиться, он осмелел и, сам не зная почему, напомнил об их прощании и поцелуе перед эвакуацией.
— Мне казалось тогда, что вижу тебя в последний раз. Вот и решилась… — с каким-то задором ответила она.
И, растрепав ему на голове волосы, убежала Домой.
Он вернулся к себе шальной от нахлынувшей радости и до рассвета не мог уснуть. А неделю спустя, когда вечером у школы на штабеле бревен собрались мальчишки и девчонки, Нинка сидела с другим. И не подошла к нему.
А он следил издали и думал, что за все в жизни надо бороться! За девчонку, чтобы она была рядом, тоже нужно.
Но как?
11. СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ
Мать знала, что старший хочет учиться в восьмом классе. Знала, но до поры молчала, не отговаривала. Хотела, чтобы он сам все понял. В Ядрине только семилетка. Чтобы заниматься в восьмом классе, нужно определяться в среднюю школу в районном поселке при станции или в соседнем селе Рамешках. Но и туда и сюда — путь неблизкий: десять километров с лишним.
Разговор о дальнейшей учебе сына зашел за ужином, когда мать вернулась с поля.
— Значит, хочешь в Рамешки? — спрашивала она.
— Да…
— Где же ты там будешь жить?
Он молчал: об этом еще не подумал. Казалось, что школа будет только подальше, чем в Ядрине, и никаких особых трудностей не возникнет.
— Придется снимать тебе у чужих людей жилье.
— А я в школе буду ночевать… Мне разрешат… или домой ходить, — неуверенно возражал он.
— Глупый ты… — мать протяжно вздохнула, — только тебе с твоим здоровьем да с нашими достатками в Рамешках жить.
Сидела она на табуретке, уронив натруженные за день руки на колени. Виктор за столом. В углу притаился Алешка, слушая разговор. Сам он ни о какой дальнейшей учебе и не помышлял, только бы дойти и одолеть седьмой класс.
— А харчеваться где будешь? — продолжала допытываться мать.
Виктор уже не пытался спорить, все ниже опуская голову. На сердце было холодно. Под суровыми, справедливыми словами матери рушились его надежды.
— Значит, нужно тебя харчами обеспечивать. Нужна будет тебе справа — обувь, одежда. А где все взять?
Уже наступили сумерки. В амбаре стемнело.
— Соображаешь? — уже более мягко спрашивала мать. — Ты теперь большой, должен понимать… — огрубевшими от работы руками притянула к себе, пригладила растрепанные белокурые волосы сына.
Мать в сплющенной медной гильзе патрона зажгла фитилек. В полутемном амбаре с низко нависшим бревенчатым потолком было душно, стрекотал сверчок, на пороге кошка замывала гостей. Коптилка светила неровно, чадила. На столе лежал испеченный утром каравай, прикрытый старинным самотканым рушником. Мать отрезала сыновьям по ломтю. Хлеб — более половины в нем лебеды и головицы — был вязкий, липкий, как глина. В этом году они досыта еще не ели ржаного хлеба.
— Эх, ребятки, ребятки… Была бы мирная, жизнь, все по-другому выглядело бы. А сейчас на трудодни выдали по сто грамм — не разжиреешь. Все на фронт идет. Только корова и кормит… Войне-то конца не видно.
Мать замолкла. Начала стелить постели.
Витюшка неслышно выскользнул за дверь на усадьбу. Прислонился спиной к развесистому тополю. Хотелось успокоиться. Нет, не жить ему никогда, как живут остальные. Не жить, потому что он изувеченный. Не дружить с Ниной или с какой-либо другой девчонкой. Всегда найдется соперник, а его удел — отойти в сторону.
«Нет, не отойду!» — вслух произнес он и оглянулся. Было до слез обидно понимать — мать права: не одолеть ей новых тягот. Одна пара сапог на двоих у них с Алешкой, а из одежды только то, что на плечах. Снять ему угол в Рамешках она не сможет.
В густых вечерних сумерках над притихшей, уставшей за день деревней спокойно синело звездное небо. Над курганами желтел полный месяц. Неслышно ступая босыми нотами по мягкой луговине, отправился машинально вдоль деревни к слободе.
На дороге показался на велосипеде Володя Макарцев. Увидев Виктора, прошуршав шинами, затормозил.
— Ездил к сестре в Горки. Ты чего здесь стоишь? Или кого ждешь?
— Да так… — Взглянув на велосипед, несмело попросил: — Дай я попробую.
Володя сразу же соскочил с велосипеда, помог Виктору сесть. Мягкий, отзывчивый, Володя никому ни в чем не отказывал, иначе Виктор и не попросил бы. Поддерживая Виктора за сиденье, Володя толкал велосипед. Оба пыхтели, велосипед вихлял.
— Держись… упирайся в руль… Крути ногами. — Виктор, грудью навалившись на руль, пытался на скорости выровнять ход. Володя бежал возле, придерживая машину, пока оба вместе с велосипедом не завалились в дорожную колдобину.
— Ничего… получается… — успокаивал Володя, поднимая машину, — спервоначала я тоже грохался.
Легко вскочив на седло, он быстро закрутил педалями и скрылся. А Виктор долго глядел ему вслед. Если бы у него был велосипед! Ведь он тогда смог бы ездить в Рамешки в школу.
12. НУЖНО, ЧТОБ БЫЛ ВЕЛОСИПЕД!
Шли летние дни. Руки у Виктора почти совсем зажили, окрепли. Все больше он втягивался в домашние дела, в колхозную работу. Уже, пристегивая культи ремешками к черенку лопаты, копал землю. Научился подгребать граблями сено. Пробовал многое, но не все еще получалось.
Такой же, как и остальные, — загорелый, с выгоревшими на солнце добела волосами, в, полинялой майке, Витюшка тоже выходил с ребятами в поле.
Жарко и щедро светило августовское солнце. Рожь женщины жали серпами, связывали заранее приготовленными поясками, а снопы ребята ставили в бабки. Дожидался своей очереди уже пожелтевший овес. Отцвел и гремел зрелыми головками лен-долгунец.
— Ух и тяжелый же день был… — вечером дома вздыхала мать, с трудом собирая ужин, и тут же успокаивала себя и ребят: — Но ничего. Для Красной Армии стараемся. Слышали? Наши Ржев взяли, к Смоленску продвигаются…
Радовали дела на фронте, а в колхозе женщины и подростки надрывались от непосильной работы. По-прежнему лошадей в колхозе не было, почти все приходилось возить с поля на ручных тележках или таскать на себе. Осенью и весной землю под урожай вскапывали лопатами, пахали на коровах.
Однажды зашел к ним вернувшийся с фронта с простреленной грудью бригадир и, захрипев, распорядился:
— Завтра, хозяюшка, обряжай свою буренку, будем пахать под озимь.
Утром на пашню отправились вдвоем. Обмотав вокруг себя конец повода, Виктор тащил за собой по борозде Зорьку, а мать сзади подпирала плуг.
— Но-о… Но-о!.. — покрикивал он, — шагай, родимая!.. — А затем тише, ласковым голосом просил: — Еще немножко… Потом отдохнешь… Но-о!..
Тяжело дыша, почерневшая от пота так, что валил пар, Зорька волокла за собой плуг. А позади желтел влажный суглинистый отвал свежей борозды.
— Может быть, хватит? — жалел Витюшка корову.
— Мало… — Мать оглядывалась: — Бригадир норму дал…
Пахали до тех пор, пока Зорька, не выдержав, завалилась в упряжке в борозду, захрипела, вытягивая голову и дергая перепачканными в желтом суглинке ногами. Мать и сын бросились к ней, силясь поднять.
— Издыхает!.. — Мать заголосила, побежала звать людей на помощь. Но Зорька к полудню отдышалась., набравшись сил, поднялась. Снова, напрягаясь, поволокла тяжелый плуг и своими выпуклыми синими, как слива, глазами скорбно смотрела на молодого хозяина. А он, дергая за повод, вел, почти тащил ее за собой.
Вечером, когда вернулись с поля домой, Витюшка поинтересовался у матери — сколько стоит велосипед?
Мать с удивлением уставилась на него.
— Ты чего? Какой велосипед?
Выручил младший брат.
— Он бы стал ездить в школу в Рамешки, учиться.
— Опять за свое… — мать недовольно покачала головой. — Далась тебе эта учеба. Профессором все равно не станешь.
— А я и не собираюсь, — усмехнулся сын и добавил: — А если я сам заработаю на велосипед, ты его купишь?
— Только при наших достатках мечтать о велосипеде. Ни у тебя, ни у брата обувки, одежды нет, а ты о велосипеде.
На этом закончился разговор.
Мать не знала, что старший сын при первом удобном случае брал у Володьки велосипед и пытался научиться ездить.
— Получается, — подбадривал его Володя.
И вправду были, здесь у Витюшки успехи.
Через ребят он узнал, сколько стоит велосипед. Требовались большие деньги. Но где их взять?
Были у Вити заработанные в колхозе трудодни.
— Возьми и мои, — великодушно предложил Алешка. Но разве много в военное время на трудодни получишь?
Все же намекнули матери:
— Отдашь нам наши трудодни на велосипед?
Мать только вздохнула. Но ребята были довольны. С матерью все же удалось сговориться. Не будет она возражать, если где еще подработка подвернется. И заработок нашелся.
Наступила в окруженном со всех сторон лесами Ядрине грибная и ореховая пора. Мать посулила:
— Что принесете из лесу, схожу на станцию продам.
Потребкооперация за грибы и орехи платила хорошие деньги. А в этом году лето особенно выдалось урожайное на ягоды, грибы, орехи… Вначале поспела земляника… черника… малина. Собирать ягоды Виктор тоже приспособился. От тяжелой крестьянской работы «руки» у него огрубели и в то же время стали более гибкими, податливыми. В тех местах, где после ножа хирурга зарубцевались раны, образовалась твердая, мозолистая поверхность, позволявшая культями крепко и надежно держать предмет. Не успела отойти ягодная пора, как в лесу появились белые грибы. А в августе с орешника уже свисали крупные, начавшие рано желтеть гроздья поспевающих орехов.
Уходили братья в лес с рассветом, возвращались с полными корзинками грибов, торбами орехов. Помогали