Найко умер от отчаяния и проснулся уже мертвым — он не дышал, сердце не билось. Это длилось какие-то мгновения — но и их хватило, чтобы его охватил чудовищный, непредставимый страх. Наконец, он откинулся на подушки, весь мокрый от пота, ошалело глядя в беленый потолок. Это была его комната в его доме — и будет ли что-то еще, кроме этого? Изменится ли реальность в один миг, став воплощенной преисподней — или ему просто привиделся на удивление подробный кошмар?
Он не знал, но это пугало его. Пугало очень сильно — почти до смерти — прежде всего потому, что он знал: Мроо могут придти и такой реальный сон сбудется. Ощущение неизбежной катастрофы было очень резким, а единственное, что представлялось ему… нет, не спасением, а возможностью достойного конца — было лишь одним словом: Малау.
Сердце Найко вновь бешено забилось. Малау, резиденция Дома Хеннат, находилась в Гитограде, почти в трех тысячах миль от его родного города, где он обычно и жил — Усть-Манне — и попасть туда было непросто.
Но восемнадцать лет назад он уже был там, со своими — ныне покойными — родителями: они гостили у семьи Хеннат. Там он познакомился с Аннитом Охэйо, чрезвычайно живым и активным предводителем местной детворы — и наследником Главы Дома.
Хотя им тогда было всего по шесть лет, это счастливое время Найко запомнил навсегда: никогда прежде у него не было столь близкого и искреннего друга — и никогда после тоже. Но они расстались — не по своей воле — и судьба уже не сводила их вновь. А потом, в тот самый приснившийся ему день — последний по-настоящему счастливый день его жизни — его родители погибли в разбившемся самолете и жизнь Найко пошла под откос. Хотя до совершеннолетия ему оставалась всего пара лет, без опекунства по закону нельзя было обойтись — и, как-то совершенно незаметно, опекуны стали и хозяевами. Свора жадных родственников выставила незадачливого наследника Дома Анхиз на улицу — он сам подписал все нужные бумаги, уже понимая, что в противном случае его просто убьют.
Он не пропал, разумеется — в Империи Джангра любой сильный и неглупый парень вполне мог заработать на жизнь — но жил он с тех пор весьма скромно. Тогда он тоже хотел обратиться за помощью к Охэйо — но уже хорошо знал, как относятся к незваным гостям и бедным родственникам. Потом эта идея стала казаться ему попросту глупой: попыткой вернуться в детство, в те два самых прекрасных месяца его жизни, что он провел в незнакомом мире вместе с другом. Охэйо стал совсем другим человеком, принадлежащим, к тому же, к далекому от Найко кругу: состояние Дома Хеннат делало его одним из богатейших в Гитограде — не говоря уж о родстве с Императорским Домом. Так что общего у них, наверняка, теперь было очень мало. И все же… все же…
Что-то очень важное связывало Дома Хеннат и Анхиз — родители обещали рассказать ему об этом в день его совершеннолетия, но так и не успели. Найко мог — и даже должен был — узнать это сам, но получить разрешение на поездку в одну из провинций Вассалитета было непросто, да у него тогда и не хватило бы на это денег.
Гитоград, лежавший на юго-западе Арка, тоже, разумеется, входил в Империю Джангра, но о нем отзывались с пренебрежением, и репутация у него была самая скверная: гиты слыли хитрыми и распущенными мерзавцами. Считалось, что юноши и девушки в Гитограде мало чем различались — как по внешности, так и по более интимным привычкам. Найко знал, что это вовсе не глупые выдумки: он был там, и многое видел своими глазами — хотя и не понимал тогда. Но он запомнил и главное: тот дух свободы, от которого в Империи с каждым годом оставалось все меньше. Усть-Манне был слишком близко к Становым Горам и рука ойрат, лежащая на нем, с каждым годом становилась тяжелее. Это было не очень заметно со стороны и в общем не так уж и плохо: превыше всего ойрат ценили порядок и благопристойность, и не один объективный человек не стал бы противостоять этим почтенным добродетелям.
Но Найко было трудно назвать объективным: несмотря на почти полные двадцать пять лет, он не утратил тягу к приключениям. Усть-Манне мало что мог предложить ему на этот счет, кроме ночных улиц, залитых мертвенно-синим светом излюбленных Ультра ртутных фонарей — улиц, по которым можно было бродить часами, не встретив ни единой живой души, потому что ночью все порядочные люди должны спать. Найко было сразу и приятно и страшновато считать себя единственным обитателем ночного города, но этого было, увы, слишком мало. Иногда он даже начинал жалеть о безопасности своих прогулок: лишь решетки в витринах старых магазинов и их обитые железом двери с множеством сложных замков хранили память о временах, когда власть закона здесь была еще не такой твердой. Вообще-то ойрат, бывшие кочевники, весьма терпимо относились к преступлениям против собственности — пока они не были связаны с насилием. Насильникам и убийцам же не стоило ждать от них снисхождения — наказанием служила не тюрьма, а пытки и смертная казнь разных степеней — да и сыскная полиция работала здесь преотлично.
Впрочем, несмотря на близость Становых гор, самих ойрат здесь было мало — хотя эти бледные, черноволосые, зеленоглазые люди в своей традиционной черной одежде выделялись в любой толпе. Сто девяносто лет назад они покорили Манне и другие западные земли, но Найко относился к ним с симпатией по одной, очень весомой причине: Охэйо — как и весь Дом Хеннат — принадлежал к ойрат. Им не было равных по стойкости и живости ума. Именно поэтому они и господствовали в Империи.
Сам Найко был вполне чистокровным манне, но это ничуть его не задевало. Манне считались «расово близкими» к ойрат и были самым многочисленным народом их Империи — в отличие от гитов, которые постоянно подвергались осмеянию и более серьезным гонениям, часто незаслуженным, ибо и другие народы Империи вовсе не были невинны — даже самые благонадежные из них.
Конечно, Усть-Манне был очень тихим городом — здесь убивали не чаще двух раз в неделю. Но эта тишина была обманчивой. Здесь процветало самое настоящее рабство, — конечно же, скрытое. Начиналось все с безобидного предложения знакомого или сослуживца взять в долг крупную сумму денег. Потом, когда они все уже были потрачены, их требовали вернуть — конечно, в связи с чрезвычайными семейными обстоятельствами. Сделать это жертва, естественно, не могла и ей приходилось выплачивать долг по частям — вместе с быстро набегающими процентами, отдавая в несколько раз больше неосмотрительно взятой суммы. Гораздо чаще, впрочем, долг «прощали» — в обмен на всякие мелкие, но утомительные услуги, вроде ходьбы по магазинам и конторам с различными поручениями. Если прозревший раб начинал возмущаться — всегда находилась пара хмырей, готовых прижать его в темном подъезде с обещаниями «устроить инвалидность».
Самое смешное было в том, что от тех, кто возмущался всерьез, отставали: шум рабовладельцам был не нужен. Но для человека слабовольного это был конец: обремененный непосильным долгом, он до конца дней жил не своими заботами.
Найко понял, что заснуть ему уже не удастся. Подтянув пятки к животу, он одним рывком вскочил на ноги и вытащил из-за шкафа одну из самых больших своих драгоценностей — огромную карту мира. Он любил часами просиживать над ней, стараясь представить места, в которых мог бы побывать. Пока же он наслаждался тем, что, подобно Господу Богу, рассматривал сразу всю свою Ойкумену.
Самый большой материк Джангра, Арк, занимала, естественно, Империя Джангра, созданная Ультра, то есть Ультралевым Монархическим Движением. Все знали, чье это было движение: народа ойрат, населявшего две восточных трети Арка, отделенных Становыми Горами — страну бесконечных болот, поросших тайгой сопок, тундры и великих рек. Там же находились, правда, величайшие в мире запасы угля, нефти и других, весьма полезных ископаемых. Именно они позволили диким когда-то ойрат обрести могущество. Теперь это была страна гигантских электростанций, заводов и новых городов. Ойрат были полны решимости сделать свою страну самой могучей в мире и уже сильно продвинулись по этому пути: очень многие молодые люди Империи уезжали на их родину, привлеченные как деньгами, так и возможностью стать чем-то большим, чем у себя дома.
К западу от Становых гор лежали страны более старые и давно обжитые. Ойрат покорили и объединили их в ходе целого ряда различных по силе и жестокости войн. Гитоград, куда Найко сейчас собирался, был одним из последних их приобретений. Джангр занял его сто сорок лет назад, в ходе Второй Континентальной Войны, — последней войны со Священной Империей гитов. В начале ее гиты дошли почти до Становых Гор, потом ойрат разбили и подчинили их, дойдя «до последнего моря» и исполнив, наконец, наказ своих предков. Найко подозревал, впрочем, что причиной этого была не военная доблесть ойрат, народа жизнелюбивого и вовсе не склонного к фанатизму, а тогдашний режим гитов, при котором сомнительные опыты на людях и решение национальных проблем при помощи цианина вовсе не считались чем-то особенным.
Целый ряд захваченных гитами стран встретил Ультра как освободителей, забыв и о средневековых набегах диких орд ойрат, и о том, что сами ойрат были когда-то покорены манне и приведены к цивилизации — весьма опрометчивый шаг. Когда Народная Революция (тоже результат бесконечной и кровавой войны с гитами — Первой Континентальной) лишила манне сил, ойрат живо восприняли новую идеологию — как восприняли и многое другое — и извлекли из нее все возможные выгоды.
Полуфеодальный режим Империи поразительным образом уживался с идеями всеобщего равенства. При том, он оказался очень и очень устойчивым — может быть, благодаря одной из самых эффективных из известных в истории систем правления, а именно, просвещенному абсолютизму. Именно императорский дом Хилайа возглавил Народную Революцию — как единственное спасение от революции буржуазной. Ультра всерьез уверяли, что нынешнее поколение граждан Империи будет жить при коммунизме; при том то, что во главе их государства стояла Ее Императорское Величество, вдовству