ющая императрица Иннира XI, никого не удивлял. Мало кто сомневался, что правление сей монументальной дамы было благословением Божиим для всех народов Империи. Даже те, кто выступал за более демократический строй, сразу же оговаривались, что не имеют ничего против сей августейшей особы — за оскорбление величества в Империи, по старой традиции, секли розгами.
Впрочем, у Ультра хватало других, куда более серьезных врагов. К северо-западу от Арка лежала гористая и холодная Джана — сразу и материк и держава, не столь большая и густонаселенная, зато гораздо лучше развитая технически. Между ее жителями, джан, и ойрат уже много лет шло соревнование, чей социализм круче. По мнению Найко, это не предвещало ничего хорошего. Джан слыли народом достаточно суровым и не склонным бросать слова попусту, — в любом выпуске новостей Найко мог лицезреть треугольные орбитальные крейсеры, огромные орудия морских платформ, громадные, как городской квартал, парящие крепости, боевые шагатели и прочие достижения джанской мысли. По сравнению с ними даже целые стада излюбленных Ультра танков смотрелись, почему-то, весьма бледно. Именно джан придумали Народную Революцию и не уставали обвинять Ультра в краже и извращении своих любимых идей. Те же, в свою очередь, уличали джан в сохранении «буржуазных пережитков» в экономике — но именно благодаря им напористые и предприимчивые джан пользовались такой популярностью в мире. Во всяком случае, в производстве всякой завлекательной дребедени — от фильмов до конфет — равных им не было.
Также к западу, только южнее и уже вблизи берегов Арка лежал небольшой, но весьма благополучный континент Левант, где сохранились прежние, буржуазные порядки. В военном или экономическом отношении он не мог конкурировать с двумя гигантами, но, будучи формально нейтральным, извлекал все возможные выгоды из торговли и с теми, и с другими, так что жизнь там выглядела весьма привлекательно. Найко, правда, не мог понять, чем же она отличается от того самого «развитого социализма», скорое наступление которого здесь так давно обещали.
А на юге, далеко за экватором, лежала Ламайа — жаркая, перенаселенная арена вечной борьбы трех северных континентов и основной источник их головной боли. Большую ее часть сейчас контролировала Империя, но это было не то приобретение, которым стоит гордиться. Официально, конечно, ничего не сообщалось, но многие работали там и по просторам великой страны ползли слухи.
Суммируя их, Найко заключил, что Империя — формально, сильнейшая держава мира — ухватила больше, чем могла удержать, и платить ей придется очень дорого. Впрочем, еще не сейчас: через несколько лет или больше, что для Найко было равносильно вечности.
Это было непристойно, но он ждал грядущих потрясений с нетерпением и радостью — и вовсе не потому, что ненавидел существующий строй. Он не сомневался, на чьей стороне выступать. И не сомневался, что покроет себя славой. Ему хотелось вырваться из мира, в котором ничего не случается. Вот только мир этот, похоже, подходил к концу и Найко не мог оставаться на месте.
Вечером того же дня Найко стоял на диком, запущенному лугу, огражденным, словно стеной, темным еловым лесом. Над ним пылало багровое пожарище заката — мальчишкой, в детстве, он часто бегал сюда, чтобы полюбоваться этим, волнующе-тревожным зрелищем. На севере, справа, над лесом пламенел темно-красный, узкий, очень высокий корпус заброшенной фабрики — крутые железные крыши и залитые жидким багрянцем большие окна делали его похожим на колдовскую башню. К нему косо вела крутая коробчатая эстакада и, стоя здесь, Найко тысячи раз мечтал пройти по ней, но этим мечтам не суждено было исполниться: он видел все это в последний раз.
Глубоко и печально вздохнув, он пошел назад. Ведущая его тропинка нырнула в сумрак леса, скользнула через сырую, заросшую крапивой ложбину и через неприметный лаз в потемневшем от старости высоком заборе влилась в просторный пустой двор. Обе двери и почти все окна его белого, двухэтажного, с дощатым фронтоном крыши дома были распахнуты. Из коричневатой внутренности квартир струился мягкий желтый свет, негромкие голоса, бормотание телевизоров, запахи еды и шум посуды. Трудно было поверить, что он покидает все это навсегда. Но все его вещи уже были погружены, машина стояла возле открытых ворот в крепкой, добротной, немного пыльной ограде из гладких коричневых досок — и Ахет, сидя за рулем, делал ему нетерпеливые знаки.
Найко замер возле открытой дверцы, в последний раз осматриваясь. Был теплый летний вечер, уже поздний — солнце недавно зашло, и алое пламя заката еще просвечивало через ели за двором. В чистом зеленовато-синем небе сияли очень высокие, бело-золотые облака; под ними раскинулась вторая облачная сеть, более темная, розовато-сизая. Окруженная такими же светлыми, двухэтажными домами длинная, просторная улица тянулась на юг, насколько хватал глаз, почти пустая — ни одной машины, лишь далекие фигурки прохожих. Вдоль нее уже мерцали редкие огни и Найко нетерпеливо плюхнулся на сидение, невольно улыбнувшись, когда машина устремилась к ним. Он ни разу не оглянулся назад.
За каких-нибудь десять минут они выбрались из города — получить разрешение на поездку в Гитоград можно было только в Альхоре и дорога туда предстояла не близкая. Двадцатилетняя «Корса» мчалась на удивление быстро и ровно, лишь иногда подрагивая на незаметных выбоинах. Найко сбросил сандалии и, положив скрещенные руки на спинку пустого переднего кресла, опустил на них голову. Ахет был тоже босиком, его ступни плотно упирались в педали. Здесь, на четырехрядном шоссе, в окружении множества других машин, это выглядело странно — но они были одни в просторном, высоком салоне, словно в маленьком подвижном домике с обитым плюшем диванчиком заднего сидения и мягким ковром на полу.
Найко широко зевнул и расслабил спину, неотрывно глядя вперед. Там, где-то в конце изгибавшейся то вправо, то влево дороги пламенел желтоватый закат, придавленный нависавшими над землей розовато-сизо-коричневыми тучами. Само шоссе шло по гребню высокой массивной дамбы. Слева от нее мелькали заборы и низкие одноэтажные домики, слева, довольно-таки глубоко, тянулся отражавший тучи канал. На другом его берегу сразу от воды начинались густые заросли. Они матерели, вздымались, переходя в лес — но вдруг там мелькнула высокая насыпная площадка, выходившая к берегу — огороженная и освещенная темно-синими силовыми полями. На ней темнели две блестящие башни гигаджоулевых лучевых орудий — словно видение другого мира — и Найко печально вздохнул. Как бы ему не хотелось, но Мроо вовсе не были сном.
В Альхор они прибыли лишь на закате следующего дня. Ахет забросил его к себе домой и поехал заправлять машину — а Найко, зевая, обошел двор. С трех сторон он был замкнут дощатым коричневатым забором — крепким и высотой метра в три — а сзади глухой кирпичной стеной железнодорожного депо. Начинаясь от него, прямая, как стрела, линия вела прямо в Гитоград и Найко находил это весьма многообещающим.
Сам дом был бетонный, двухэтажный, с дощатым фронтоном низкой крыши. Его стены покрывала розовая облезлая побелка, а окна первого этажа находились на уровне пояса — чтобы войти, нужно было спуститься на две или три ступеньки. Внутри здание было деревянное, рассчитанное на восемь квартир — и неудивительно, что сейчас все они пустовали. Сам двор выглядел не лучше — ни цветов, ни грядок, одни заросшие бурьяном газоны, усеянные древним строительным мусором. Вдоль опоясавшей двор асфальтовой дорожки стояли низкие фонари с каплевидными головками на концах ржавых изогнутых шей, а возле дома нашлось древнее бомбоубежище — зацементированная траншея глубиной метра в полтора. Перекрывавшие ее массивные бетонные блоки по краям уже поросли мхом.
Найко сунул руки в карманы и вздохнул. Воздух был очень теплый, над головой пылали серо-буро-малиновые облака, бросая вниз рассеянное сияние заката. Слышались далекие гудки, лязг колес, остро пахло смазкой и мазутом. Из-за забора доносился шум машин и голоса прохожих — просто не верилось, что в забитом людьми центре города есть такой пустынный уголок.
Найко чувствовал себя сейчас как-то странно — ни дома, ни у цели, в пути — и это ощущение было восхитительным. Он даже стал поражаться своей глупости — тому, что идея навестить друга не пришла к нему в голову раньше. С другой стороны, она все равно не казалась ему слишком умной — с какой стати принц Охэйо должен помнить шестилетнего мальчика, с которым провел пару месяцев три четверти своей жизни назад? Однако их дружба была очень крепкой — они сошлись и подружились сразу и ни разу не поссорились всерьез. К тому же, был ли у него выбор? Да, разумеется — но Найко привык верить своим снам.
Глава 2Под Зеркалом Мира
Хониар, Джангр, 201-й год Зеркала Мира, реальность
Тяжелый гром сотряс подземелье. Лэйми испуганно вскинулся, поежившись от холода — одеяло свалилось с его плеч, а «Хроники расстрелянной луны» — любимая его книга о приключениях Найко — выпрыгнув из рук, как живая, шлепнулась на пол.
Несколько секунд царила тишина, потом гром повторился. Постель мягко поплыла, словно на гигантских качелях — вверх, потом вниз. За первым толчком последовал ряд замирающих содроганий, сопровождаемых как бы отдалявшимися раскатами. Лэйми с облегчением откинулся на спину. Это не имело к его миру никакого отношения. Что-то случилось там, за Зеркалом; но не здесь.
Землетрясения были привычны ему — они происходили тут по несколько раз в день, хотя толчки такой силы были все же редкостью. Источник их оставался загадкой, — как и все, что творилось за Зеркалом Мира.
Он представил себе смерчи диаметром в милю — они блуждали по огненному морю, иногда налетая на Зеркало — и понял, что заснуть не удастся. Четкого ритма сна и бодрствования здесь, впрочем, не существовало, — под Зеркалом не было ночи и дня, и даже потребность во сне не была регулярной.