одной мысли, что одно из этих дважды осужденных существ однажды получит свободу, его охватывал невыразимый ужас…
Но, как бы то ни было, эра разврата и сопутствующих ему беспорядков отошла в прошлое по очень прозаической причине — разнообразие интимных удовольствий, в общем, невелико, и любой мало-мальски пытливый ум рано или поздно задает себе вопрос — а что еще есть в этом мире?
Так началась эра познания — уже не на детском уровне. Обитателям мира пришлось изобрести идею письменности, чтобы понять назначение доставшихся им книг. Расшифровка их стала одной из труднейших задач и оказалась лишь частично успешной — слишком далеко успели разойтись их языки…
До сих пор из наследия прошлого понято было не все. Кое-кто — и Лэйми был в их числе — свободно владел ойрин и другими языками Джангра, но большинство не давали себе такого труда. Вторичный мир уже давно перерос то, что досталось им в наследство от внешнего…
Эпоха осознания и усвоения созданного не ими заняла едва ли не столетие. Потом, когда прежний мир был исчерпан, настала пора Вторичного Мира, который рос и сейчас — но не только. Многие — и в их числе лучшие из обитателей мира — посвятили свои жизни созданию совершенно нового не в мире фантазий, а в реальности. Вначале они лишь восстанавливали то, что разрушило их собственное неразумие и время. Но теперь… новые вещи… новое оружие (его делали особенно усердно, зная, что Зеркало однажды рухнет и им придется, как предкам, сражаться за свои жизни), новые законы природы, которые едва ли удалось бы открыть тем, чьи жизни не продлило Зеркало…
Вот только движение это постепенно замедлялось. Оно не прекращалось, совсем нет, но становилось как бы сонным. Неспешность, неторопливость стали основными чертами обитателей мира. Холодная апатия все больше овладевала ими, и, в то же время — странное, тревожное томление. Им хотелось изменять себя и свой мир — но порой мотивы и результаты этих изменений становились странны… Порой Лэйми встречал вещи, которые казались ему совершенно бессмысленными и даже пугающими. Ему казалось, что некоторые из его собратьев за века размышлений заглянули в такие глубины, в которые не должен прозревать человек, и то, что они там увидели, теперь прорывалось на поверхность, превращая его мир в то, чего он не хотел видеть.
Лэйми недовольно помотал головой. Ему не нравилось направление, в котором развивался Хониар, но все его попытки представить нечто другое, в конечном счете, ни к чему не вели. Не имело смысла придумывать все новые и новые миры, если не было возможности их воплотить. К тому же, его уже не первый день преследовала мысль, что он может сделать что-то очень важное, вот только что — он никак не мог вспомнить. Это начало уже его раздражать — как и бесполезное, в общем-то бдение над обломками мертвого прошлого.
Лэйми опустил ресницы и постарался изгнать из головы все, до единой, мысли. В тот миг, когда это ему удалось, он распахнул глаза — это, пусть и немного, походило на второе рождение. Такой старый детский трюк не раз выручал его, когда он совершенно запутывался в своих побуждениях — он позволял отбросить их все и действовать инстинктивно, совершенно бездумно — так, словно его телом распоряжается кто-то еще, а сам он смотрит на это со стороны. Помог он и сейчас — твердо решив отправиться в путь и совершенно не зная, где он закончится, Лэйми словно сбросил с себя все двести прожитых им лет. Не замеченный никем, он вышел из Библиотеки, сел в скутер — не в тот, на котором прилетел к ней, потому что никто не обращал на это внимания — и помчался обратно. Достигнув набережной, он повернул к Генератору — по-прежнему подчиняясь невидимым побуждениям подсознания.
Проспект, по которому он мчался, вел к сердцу их мира от несуществующих уже Врат Хониара. Раньше он носил имя Императора Охэйо IV, сейчас его не называли никак. Говорили просто «дорога» — и все.
Когда-то на месте Генератора — а его, естественно, пришлось разместить в геометрическом центре городской застройки — стоял правительственный дворец, тех еще времен, когда Хониар был столицей Директории Джулии, одной из небольших стран, поглощенных Империей Джангра. Когда в планетную систему вторглись Мроо, дворец и прилегающие кварталы срыли, чтобы освободить место для самого дорогого и сложного сооружения на планете.
Проспект обрывался неожиданно, уступая место неприглядного вида пустырю. Еще в самом начале стройку окружили пятью линиями проволочных заграждений. Проволока давно проржавела, опорные столбы покосились и только стальные боевые башни — наподобие тех, что прикрывали когда-то подступы к Вратам Хониара — угрюмо возвышались между заграждениями, над морем дико разросшегося бурьяна.
Пройти пешком здесь было бы, пожалуй, трудновато и даже на скутере пришлось проявить известную ловкость, лавируя между бетонными опорами и верхушками несокрушимых кустов. Возле самой пирамиды Генератора земля была мощена бетонными плитами, осевшими и занесенными пылью, но мертвыми, словно бы выжженными. Темная стальная стена вздымалась над Лэйми, словно склон горы. Вблизи от нее становилось кисло во рту, а мускулы сводила неприятная дрожь — ощутимые и без приборов признаки сильнейшего магнитного поля. Тем не менее, Лэйми подвел скутер вплотную и коснулся стены. Не верилось, что такая громадина имеет такую ровную поверхность, к тому же, теплую, словно живая кожа.
Генератор имел еще одну общую с живыми организмами черту — это было монолитное сооружение, скорее выращенное, чем построенное и в него нельзя было войти. Вломиться внутрь него силой нечего было и думать — здесь, возле центра Зеркала, его защитная мощь так возрастала, что даже мертвый металл почти уравнивался по прочности с неразрушимой живой материей. Конечно, это было хорошо — это значило, что для механизмов внутри Генератора и подавно почти не будет сноса… но то, что любая машина рано или поздно ломается, понимали все. Генератор мог протянуть еще тысячи лет — но, рано или поздно, Зеркало Мира исчезнет. Его природа до сих пор оставалась загадкой, хотя устройство Генератора Лэйми знал хорошо — его строительные чертежи были давным-давно найдены и выставлены в Библиотеке.
Под исполинскими плитами броневой облицовки пирамиды, достигавшими в толщину метров шести, скрывался колоссальный тороид термоядерного реактора. Оплетенный множеством труб и кабелей, он заполнял ее почти целиком, питая энергией второй колоссальный тороид — Ускорителя, создающий над городом силовое поле. В пустой сердцевине тора, под центральной четверкой шпилей помещался Проектор Зеркала — именно излучаемые ими волны — или нечто другое — придавали Зеркалу и всем, кого оно скрывало, неразрушимую прочность.
Под пирамидой находился обширный подземный ярус со вспомогательными машинами. В самом его центре, под Проектором, было хранилище термоядерного топлива — как хвалились проектировщики, его должно было хватить на десять тысяч лет, — но большую часть подвала занимали насосы и теплообменники. Реактор излучал мало тепла, — в сравнении с его мощностью, — но его приходилось сбрасывать в реку по подземным туннелям. В неизменном круговороте воды тепло переходило в воздух, а потом ускользало за Зеркало. В этом заключалось одно из самых удивительных его свойств — абсолютно непроницаемое снаружи, изнутри оно было прозрачно — хотя бы частично. Впрочем, за то, что тепло, уходящее из их мира, попадает в мир внешний, а не во что-то, что лежит вне обычных измерений, ручатся бы никто не стал…
Лэйми остановил скутер у начала широкой стальной лестницы, ведущей на плоскую крышу Генератора — там, под таинственным солнцем их мира, помещался Круг Снов. Там, в мягких удобнейших ложах, сейчас спали сновидцы, вбирая в себя неисчислимые видения Вторичного Мира. Они, конечно же, являлись во сне в любом месте Хониара — но в Круге Снов этот процесс неизмеримо ускорялся. Лэйми тоже отдал дань этому увлечению — и оттолкнуло его, как ни странно, то, что Вторичный Мир виделся ему яснее, чем у остальных. Он словно проваливался куда-то — настолько крепким становился сон — а проснувшись долго не мог понять, по какую сторону Реальности оказался. Его сны в Круге становились удивительно сложными, нездешними, — но сам он чувствовал себя совершенно выжатым, словно комок мокрой ваты, и проснувшись еле мог двигаться. Под Зеркалом вполне можно было сойти с ума и Лэйми оставил сомнительную затею. Менее восприимчивым сновидцам, впрочем, ничего не делалось.
Он никогда больше не бывал в Круге, но здесь, у его подножия, бывал множество раз — сначала одержимый сомнениями, потом — по ставшему его личной религией ритуалу поклонения сердцу их мира — но, с какими бы чувствами он не приходил сюда, уходил он с одним — с облегчением. Нерушимая громада Генератора давала ему уверенность в незыблемости его маленькой Вселенной.
Убедившись, что здесь ничто не изменилось, Лэйми вернулся на проспект. Древние заграждения опоясывала подковой широкая улица, упиравшаяся торцами в берега реки. Промчавшись по ней, он увидел кое-что гораздо более интересное, чем безответный монолит Генератора — Арсенальную Гору, второй, после Библиотеки, центр жизни мира. Когда-то ее построили как центр управления Зеркалом, но от тех пультов давно ничего не осталось — их частью разбили, частью разобрали из любопытства еще в первые годы изоляции. Когда их значение поняли, было уже поздно… Теперь здесь трудились те, кто Вторичному и прочим мирам Библиотеки предпочитал работу с мертвой материей. Их было меньше, но их труды были гораздо более важны. Когда ресурс Генератора иссякнет, именно от Арсенальной Горы будет зависеть — быть ли их миру и его обитатели хорошо это понимали…
По форме Арсенальная Гора, скрытая в вечной тени Генератора, была его точной копией — такая же плоская, срезанная пирамида, только в четыре раза меньше. Стены ее были мраморно-бледными, глухими, без малейших признаков окон. Вдоль кромки ее крыши выстроились восемь тонких стальных башен-труб, увенчанных многогранниками лазерных пушек. Лэйми знал, что эти пушки до сих пор могли стрелять…