– Ладно, мамаша, авось не напорется. Скажите спасибо, что наган не презентовал.
Женщины удалились на кухню. Ванюша принял кожанку, усадил Михаила к столу, начал расспрашивать о работе, но тут же спохватился:
– Э, да я и забыл – у вас там кругом секреты, не разговоришься.
Собственно, Михаилу и не хотелось разговаривать. Он чувствовал, что далеко ушел от интересов семьи, оторвался от родственников. Его жизнь, его мысли заполняла работа в Чека, новые друзья, стихи, отношения с Зиной, а для семьи места не оставалось. Дома, среди разговоров о ценах на рынке, о предстоящем замужестве сестры Кати он сам себе начинал казаться маленьким, слабым, переставал ощущать так ясно выраженное Полем в стихах величие эпохи, собственную немалую роль в ней, все то, что давало ему силы выдерживать «железный ветер». Поэтому он старался меньше бывать дома.
Ванюшу позвали на кухню. Михаил взял с комода альбом, откинул тяжелую, тисненную золотом корку и прыснул от смеха. Месяца полтора он не брал альбом в руки, и за это время в нем произошли перемены. Внес их, по-видимому, предприимчивый Колька. Всех изображенных на фотографиях мужчин и женщин он снабдил бородой и усами. Карандаш его не сделал исключения ни для бабушки, ни для матери. Настасья Корнеевна на семейной фотографии выглядела гренадером в отставке, переодетым в женское платье. Еще более выразительный вид имела Анна – закрученные молодецкими кольцами усы и окладистая до пояса борода. По-видимому, такое обилие растительности объяснялось особым расположением Кольки к матери.
Михаил открыл пятую страницу. Ну, конечно, Зина не избежала общей участи. И ее брат…
Что это?.. Не может быть…
Изнутри словно кто-то кулаком ударил Михаила в сердце – на мгновение у него оборвалось дыхание. С фотографии, которую он видел, наверное, сотню раз, на него смотрел бородач. Знакомый бородач, впервые встреченный около дома Красовского. Аккуратная бородка и усы, подрисованные Колькой, не оставляли сомнений – то же самое лицо, та же посадка головы… И палка… палка… Как в калейдоскопе из разрозненных бесформенных стеклышек образуется правильный узор, так в голове Михаила отдельные малозначащие детали вдруг составились в стройную картину. Смутные чувствования получили логически ясное обоснование. До того ясное, что показалось невероятным, как он до сей поры не сумел увидеть очевидного: неизвестный с бородой, в котором подозревали заграничного белогвардейского эмиссара, был не кто иной как поручик Александр Лаврухин! Брат Зины…
Ошеломленный внезапным открытием Михаил сидел у стола и невидящими глазами смотрел в окно. А может быть – ошибся? Нет, нет… Еще тогда, в квартире Красовского, когда нашел палку, лицо бородача показалось знакомым… Но Воропаев, гад, задурил ему голову. Знает Зина или нет? Что-то подсказывало ему: знает… Ее странные вопросы… Помнится: «Если бы близкий тебе человек оказался нелояльным по отношению к власти…» А ее беспокойство, раздражительность во время вчерашнего свидания… Да, да… знает… Что гадать? Надо пойти и спросить.
Он поднялся. Доносившиеся с кухни звонкий голос Кольки, веселый смех Ванюши, добродушная воркотня матери представлялись чем-то нереальным, далеким. Реальностью было сделанное только что открытие. Пойти и спросить… А если этот офицерик засел дома? Арестовать… Но ведь он тоже вооружен…
За окном мелькнули знакомые – в полоску – щеголеватые брюки. Гасанка!
Михаил вбежал в спальню, приник к окну, выходившему во двор. Отсюда хорошо видны были ворота.
Он не ошибся – в воротах появился Гасанка. В своей неизменной коричневой папахе и с ковровым саквояжем в руках. Верно, тот самый саквояж, о котором вчера Холодков прочитал в рапорте.
Так вот почему Гасанка зачастил сюда!.. Никакой он не спекулянт, он связной поручика Лаврухина… Лаврухина и Красовского. Белогвардейская сволочь!
Михаил торопливо расстегнул кобуру, переложил наган в карман галифе. Выбежал в прихожую. Кухня была отгорожена от прихожей зеленой занавесью, оттуда густо наносило жареным и пареным.
– Ну, управляйтесь, пойду к гостю, – прозвучал голос Ванюши.
Михаил снял с вешалки кожанку, тихонько открыл дверь, выскользнул на лестницу. Навстречу спускался отец. Подумалось: вот некстати-то.
– Куда это тебя понесло?
– Я скоро, папа, я скоро…
Прошмыгнул мимо отца. Сейчас – на Парапет. Там аптека. Позвонить Холодкову. Если его нет, тогда дежурному по Азчека. Пусть присылает отряд. Окружить дом… А Зина-то, Зина… Скрывать врага…
Он выбежал за ворота и нос к носу столкнулся с Полем.
– Поль, ты? Зачем?..
– Работа. Не ори, пройдем вперед.
Поль подтолкнул его в плечо, они миновали соседний дом, остановились за углом. Только теперь Михаил заметил, что Поль был не в кожанке и сапогах, как днем, а в черной, изрядно поношенной паре и в тапочках.
– Ты от Зины? – спросил Поль.
– Нет. Был у сестры.
– Нуралиева видел? Ведь ты его знаешь?
– Гасанку? Видел… Хорошо, что я тебя встретил. Понимаешь… – Михаил сглотнул слюну, – от волнения срывался голос.
Поль внимательно взглянул ему в глаза.
– Что с тобой?
– Ничего. Надо звонить Холодкову… Хотя… можно вдвоем. Наган при тебе?
– При мне. Да ты скажи, в чем дело?
– Этот тип с бородой – поручик Лаврухин, брат Зины.
– Какой тип? Тот, что хромает?
– Ну да, я еще на совещании у Холодкова показывал. Белогвардейский эмиссар.
Внешне Поль не выразил удивления.
– Как узнал?
– Фотографии у сестры в альбоме. Понимаешь? А Колька, племяш, нарисовал ему бороду… Ну, я глянул… В общем, долго рассказывать. Давай возьмем его сейчас.
– Где?
– Дома.
– Откуда знаешь, что он дома?
– А где же ему еще быть?
Поль промолчал. Слушая лихорадочные объяснения друга, он время от времени бросал из-за угла взгляд в сторону лаврухинских ворот.
– Ну, берем? – нетерпеливо повторил Михаил. – Гасанка определенно его связной, недаром он зачастил сюда. Заодно и его накроем. Ты ведь за ним наблюдаешь?
– Да. Мы с Сафаровым.
– С Ибрушкой? Где он?
Михаил высунулся из-за угла, Поль потянул его назад.
– Не высовывайся. Он на той стороне, в подъезде.
– Чего же тянуть? Нас трое – берем. Вот это будет железный ветер! А?
В глазах Поля промелькнула ирония.
– Ветер у тебя в голове. Поставь себя на место Лаврухина, если, конечно, бородатый действительно Лаврухин, – ты ведь мог и ошибиться…
– Не мог.
– Пусть так. Стал бы ты на его месте скрываться дома? Тем более, зная, что твоя сестра встречается с чекистом? А уж это-то ему определенно известно. Соображаешь, Шерлок Холмс?
– Но тогда почему же?..
Михаил осекся на полуслове, поняв по обострившемуся взгляду Поля, что Гасанка вышел из ворот. Сказал, как о деле решенном.
– Я с тобой.
– Ладно, держись позади.
21
Шел седьмой час, на улицах начали появляться гуляющие. И трое молодых людей, что сошлись на углу Сураханской и Цициановской, не могли обратить на себя внимания. От угла хорошо была видна лавка Мешади Аббаса и ворота караван-сарая. Гасанка вошел в лавку.
– Кто из вас часто бывает у Мешади Аббаса? – спросил Поль, рассеянно поглядывая в сторону лавки.
– Я, – поспешил ответить Михаил. – Дней пять назад заходил, так он мне кучу довоенных папирос хотел задаром всучить.
– Задаром? Это интересно. Ибрагим, дуй до аптеки, позвони Холодкову или Мельникову, а то прямо дежурному. Скажи так: Донцов предполагает, что белогвардейский эмиссар – это поручик Лаврухин, сын Милия Ксенофонтовича. Мы, то есть Донцов и Велуа, зашли вслед за Нуралиевым в лавку Мешади Аббаса кое-чего купить. Понял?
– Понял. А, может, и я с вами?
– Быстро, быстро, потом подойдешь.
Ибрагим с разочарованным видом кивнул и затерялся среди прохожих.
– Пошли.
Спокойным шагом людей, у которых впереди целый свободный вечер, Поль и Михаил направились к лавке.
– А деньги? – спохватился Донцов. – У меня ни копья.
Поль порылся в кармане пиджака, сунул ему несколько сиреневых бумажек.
– На спички хватит.
– Как с Гасанкой? Задержим?
– Увидим по обстановке.
– А если там Рза-Кули и вся его шайка?
– Спокойно, Миша, спокойно. Мы идем купить спичек – только и всего.
Михаилу вдруг со всей очевидностью открылось, как мало он подготовлен к предстоявшему делу. В сущности он умел ориентироваться лишь в отчетливо выраженных, ситуациях: враг убегает – задержи, грозит оружием – стреляй. Но представить с оружием мирного толстяка Мешади Аббаса просто невозможно. Ну, продаст он им спичек, ну, Гасанка постоит в это время в сторонке, может, окинет их равнодушно-высокомерным взглядом и отвернется. Что дальше? Глупо…
Он нервничал, потому что все предстоящее ничем не напоминало боевую операцию, когда враг известен и когда мысленно представляешь свои будущие действия. Он завидовал спокойствию Поля, спокойствию, объяснить которое можно было только одним: Поль умел свободно и непринужденно чувствовать себя в любой среде, быстро оценить любую обстановку.
Перед дверью лавки Поль остановился, сделал Донцову знак войти первым. Михаил переступил порог, и ему сразу бросилась в глаза хмурая, озабоченная физиономия Мешади Аббаса. Но в следующее мгновение физиономия дрогнула, расплылась в улыбке, и на ней отразилась младенчески-простодушная радость.
– Пах-пах-пах! Кого мы выдым! Салам, салам! Курбан олум[11], захады, пажалуста. Мой тавар – твой тавар! Бэры пажалуста!
Как и прошлый раз, Мешади Аббас воздел руки, призывая аллаха в свидетели собственной чистосердечной доброты. Вошедшего следом второго посетителя он, казалось, даже не заметил. Навалился животом на прилавок, доверительно подморгнул:
– Шито желает эффендим? Сахар, халва, папырос – все имэим…
Михаил растерянно оглянулся на Поля – Гасанки в лавке не было. Это уж черт знает что. Лавка имела только один вход. С того момента, как в нее вошел Гасанка, Михаил глаз не спускал с двери. Гасанка оставался в лавке. Но в лавке его не было. Не испарился же он