– А ведь вы ужасный обманщик, Жорж, право…
– Не понимаю, мадам.
– О, прекрасно понимаете. Вы не поляк.
Михаил изобразил оторопь.
– Что? Не поляк?
– Конечно. Живете вдали от родины почти полтора месяца и ни разу я не видела у вас ни одной польской книги или польской газеты, ни разу вы словом не обмолвились о Польше.
– Но, мадам…
– Ах, не оправдывайтесь, – томно отмахнулась Эмма Карловна. – Вы не тот, за кого себя выдаете. Судите сами. Вы не работаете, но вас целыми днями не бывает дома. Женщина? Но вы без колебаний приняли мое приглашение вместе отпраздновать рождество. Это могло означать одно: у вас нет женщины, и вы решили приударить за мною. Увы, оказывается, ни я, ни другие женщины вас не интересуют. А ведь вы цветущий молодой человек. Согласитесь – это подозрительно.
– Сдаюсь, мадам, – рассмеялся Михаил, – я повержен. Кто же я в ваших глазах? Международный аферист? Опасный шпион?
Эмма Карловна посмотрела ему в глаза трезво и чуть жалостливо.
– Не надо, Жорж. Не надо смеяться – натянутый смех режет уши. – Она рассеянно покрутила между пальцами бокал. – Пожалуйста, не воображайте, что во мне говорит оскорбленное женское самолюбие. Нет, я смирилась с одиночеством. И кто бы вы ни были, я не собираюсь ставить вам палки в колеса. С меня достаточно того, что вы друг Липецкого и порядочный человек.
Молча Михаил встал и поцеловал у Эммы Карловны руку. Она растроганно потрепала его по щеке.
– Вы умница, Жорж. Ступайте к себе.
Ему преподали урок, хороший урок. И не его заслуга в том, что не пришлось дорого за этот урок заплатить. Но разве мог он предположить столь дьявольскую проницательность в инфантильной Эмме Карловне? Пусть не мог. Но все равно, назвавшись поляком, обязан был при случае как-то подтверждать свою национальную принадлежность. И не один раз.
Это важнейшее условие маскировки. В его положении оно так же обязательно, как обязателен второй выход из пансионата. О запасном выходе он позаботился сразу, почему же забыл о маскировке? Права Эмма Карловна и в другом. Конечно же, молодой польский эмигрант должен выглядеть более легкомысленным. Приударять за хозяйкой не следовало, она ведь могла и навстречу пойти. Но попытаться привести к себе хотя бы уличную женщину и заслужить от хозяйки выговор он мог бы. Ему же ничего подобного и в голову не пришло. Неосмотрительность, пренебрежение к мелочам – вот, пожалуй, главные его недостатки.
«Ну, ничего, – пытался успокоить себя Михаил, укладываясь в постель, – в конце концов я не напрасно потерял рождественский вечер. Я узнал очень важную вещь. В случае нужды на поддержку Эммы Карловны можно рассчитывать в гораздо большей степени, чем я предполагал».
12
Задержавшись на углу якобы для того, чтобы завязать шнурок на ботинке, Михаил увидел, как Северцев вышел из дому, закурил и опять скрылся за дверью. Отлегло от сердца, – кажется, вое в порядке.
– Здравствуйте, Антон. Много ли пришлось курить на вечеринке? – входя в мансарду, спросил Донцов.
– Восемь сигарет, – улыбнулся Северцев и, сунув руку в карман, протянул маленький черный сверток.
Михаил сразу обратил внимание на то, что в комнате не видно никаких следов работы с фотографическими принадлежностями. Это его порадовало: как видно, парня не надо учить аккуратности в таких делах.
– Брал разную выдержку, – продолжал Северцев, пока Михаил развертывал черную бумагу, в которую были упакованы негативы. – Получилось три удачных кадра.
Михаил развернул куски пленки, просмотрел на свет. Негативы были достаточно четки. Три головы в одном кадре, две – в другом и две – в третьем. На каждом кадре процарапана римская цифра. Над каждой головой – арабская. На четвертом куске пленки – три группы фамилий с именем и отчеством, против каждой – год и место рождения. Записи получились очень мелкие, и без лупы их трудно было прочитать.
– Вы молодчина, Антон! – Одною рукою Михаил полуобнял Северцева со спины. – Интересовались ваши «друзья» зажигалкой?
– Не особенно. Шутили больше: вот, мол, Северцев уже вооружился против большевиков. Кстати, Жорж, есть новости: двое из нашей компании – Щербаков и Веселовский – уезжают в Германию завтра. Я должен был ехать в первых числах января.
– А остальные?
– Говорят, к десятому января Брандт отправит всех завербованных – что-то около тридцати человек.
– Та-ак. – Михаил остановился у окна, некоторое время смотрел на сглаженные слоем снега груды черепицы. Вернулся к столу, сел, жестом пригласил сесть Северцева.
Завернул в черную бумагу негативы, сунул во внутренний карман пиджака.
– Хотелось бы знать, Антон, на каком вы счету у ваших друзей в смысле антибольшевизма?
– На хорошем. Иначе меня и близко не подпустили бы к Брандту.
– Известно ли Юрию о вашей дружбе с Лорой, о том, что вы часто бывали у нее дома?
– Я ему об этом не говорил. Потом, мы здесь все-таки очень разобщены.
Михаил закурил, предложил сигарету Северцеву. Щурясь от дыма, внимательно изучал его лицо. Парень крепкий. Спокойный. Умный. Не робкого десятка. Какой великолепный нокаут можно было бы нанести с его помощью восточному отделу германской разведки!
– Вот вы сказали, Антон: «Я должен был ехать…» Вы что же, раздумали?
Антон раздавил в пепельнице сигарету, не отрывая ох нее взгляда, сказал:
– Не знаю… Теперь, когда вы… Мне казалось, я мог бы избежать…
– Антон… – Михаил положил ладонь на его руку, легонько сжал запястье. – Антон, именно теперь-то и надо ехать. Вы представляете, какую огромную пользу могли бы принести своей стране?
– Что я должен буду делать?
– Вы согласны?
– Да, – просто сказал Северцев.
Михаил помолчал, стараясь справиться с волнением, и опять легонько сжал запястье Антона.
– Спасибо, дружище.
По-товарищески открыто посмотрели они друг другу в глаза.
– Что вы должны делать? Прежде всего прилежно учиться в разведывательной школе, заслужить благосклонность начальства. Что касается другой стороны вашей деятельности, то ею будет руководить наш человек. Встретитесь вы с ним следующим образом. Все, что я сейчас скажу, Антон, вы должны запомнить, зазубрить, как «отче наш». Вы меня поняли?
– Говорите, запомню.
– На случай, если окажетесь в Берлине. Каждый первый и каждый третий вторник месяца ровно в 18.30 вы должны стоять у входа в Тиргартен-парк со стороны арки Бранденбургских ворот. У вас должен быть забинтован указательный палец левой руки. Именно указательный, именно на левой руке. К вам подойдет человек и скажет: «Ну и погода сегодня! Как во Флориде, не правда ли?» Вы ответите: «Нет, как на Бермудах». Остальное предоставьте ему. Скажет он по-немецки, ответить вы должны тоже по-немецки. Сколько-нибудь знаете немецкий язык?
– Так… общепринятые слова, ходовые фразы. Но узнать слова «погода», «сегодня» и тем более «Флорида» я смогу. И ответить «Nein, wie auf Bermuden» – тоже.
– Прекрасно. Если школа окажется вне Берлина, в провинции, напишете письмо по адресу: «Берлин, главпочтамт, Вольфгангу-Фридриху Ренке, до востребования». Из письма должно быть видно, что вы обращаетесь к другу, – несколько общих фраз, но непременно укажите городок, в котором вы живете. Или ближайший к месту вашего обитания пункт, в котором есть почта.
И опять с забинтованным пальцем левой руки, и опять ровно в 18.30, но теперь уже каждое 15-е и 25-е число месяца вы должны прохаживаться около почты. Слова пароля те же. А теперь, Антон, повторите сказанное.
К удивлению Михаила, Северцев повторил все слово в слово, без единой ошибки или запинки.
– У меня есть предложение, – сказал он. – Что, если захватить с собою зажигалку? Ведь в Москве не отказались бы иметь фотографии преподавателей школы.
– Давайте считать, Антон, – с юмором поглядывая на него, сказал Михаил, – что этим предложением вы и ограничите жажду самодеятельности. Вы забываете, что в разведывательной школе придется иметь дело не с малоискушенными юнцами, а с матерыми, многоопытными разведчиками. Они мигом раскусят ваш трюк с зажигалкой. Ну-ка, давайте ее сюда.
Северцев подошел к окну, запустил руку за батарею парового отопления и вытащил оттуда швейцарский «гибрид». Опустив его в карман, Михаил кивком указал на стул.
– Надо посоветоваться, Антон. Мне, видимо, придется встретиться с Юрием Ферро. Что вы об этом думаете?
– С Юрием? Вы что же, надеетесь получить через него портреты остальных? – Антон в раздумье покачал головою. – Не знаю.
– По-вашему, это невозможно?
– После знакомства с вами я понял, что невозможного нет, – улыбнулся Северцев. – Конечно, Юра не фашист… Но и к простенькому ларчику неплохо бы иметь ключик.
– Ключик есть.
Михаил рассказал о том, как Юрий скрыл от Брандта осведомленность Лоры в делах последнего.
– Неплохо, – сказал Северцев. – По сути дела Юрка совершил предательство по отношению к своему шефу. Только вот что… – он притушил взгляд, руки его беспокойно теребили край скатерти. – Не знаю, стоит ли об этом… Словом, прошу вас, Жорж, – позаботьтесь о безопасности Лоры. Чем черт не шутит…
– Этого можно было не говорить, – заметил Михаил.
Северцев вскинул на него повеселевшие глаза.
– Тогда все в порядке. А Юрию представьтесь иностранным журналистом или издателем. Не жалейте комплиментов, он их любит. У меня есть пара газет с его стихами, могу дать.
Порывшись на этажерке, Северцев нашел два старых номера «Возрождения».
Михаил встал, крепко пожал ему руку.
– До свидания, Антон. Теперь, если мы встретимся, то уж в Советском Союзе. Я очень бы этого хотел.
– Я тоже.
– Мы встретимся, дружище. Все будет хорошо.
– Надеюсь, Жорж.
Северцев был серьезен и невозмутим. Михаил с удовлетворением отметил, что этот парень не нуждается в утешительных словах.
В тот же день Михаил купил в аптеке капсулу с какими-то пилюлями – металлический цилиндрик чуть поменьше мизинца. Отвинтив крышку, выбросил пилюли, а вместо них вложил свернутые в трубочку негативы. Вечером спрятал ка