Изредка из Берлина приходили письма, полные родственных излияний, общих воспоминаний детства, сетования на детей (у нее родились мальчик и девочка), за которыми легко угадывалось восхищение ими. В письмах последних лет Зина не без гордости упоминала о том, что дела мужа идут в гору. Хельмут Клемпнер получил пост коммерческого директора фирмы Канц и К°, затем сделался ее компаньоном.
Весной Зина сообщила, что вместе с мужем на несколько дней приедет в Париж.
Александр Милиевич встретил их на вокзале и отвез в отель. Сестру просто не узнал – так она похорошела. По мягкой и уверенной манере держаться чувствовалась женщина, знающая себе цену и пользующаяся успехом. Между нею и той робкой девушкой, которая покинула Париж десять лет назад, не было ничего общего.
Ее муж, громогласный веселый толстяк с круглым открытым лицом, украшенным корпорантским шрамом, напоминал бюргера добрых старых времен, любителя пива и воскресных гуляний.
Вскоре герр Клемпнер заставил переменить мнение о себе. Дня за два до отъезда он зашел к Лаврухину. Когда они остались вдвоем в кабинете, Клемпнер закурил сигару и сказал:
– Интересно, что бы вы ответили, если бы я предложил вам дело, которое наверняка принесло бы вам до конца года сотню тысяч франков?
– Я прежде всего спросил бы, почему вы предлагаете это дело мне, – с улыбкой проговорил Александр Милиевич. – Наполеон дарил родственникам целые государства. Но ведь мы с вами не корсиканцы, так что не пытайтесь объяснить ваше предложение родственными чувствами.
– Я далек от этого, – сказал Клемпнер. – Мы давно наблюдаем за вами и убедились: вы тот человек, который нам нужен. У вас есть верные люди и связи, вы бывший контрразведчик, умелый конспиратор и отличный организатор. Иначе и быть не может: торговать наркотиками далеко, не то же самое, что содержать скобяную лавку.
Лаврухин и бровью не повел.
– Вы – это фирма Канц и К°?
– Не совсем. Поскольку вами еще не получено гражданство, то, не опасаясь оскорбить в вас чувство французского патриота, буду откровенен: мы – это германская разведка.
– Вы совершаете ошибку, дорогой, – опечаленно сказал Александр Милиевич. – Ваше упоминание о торговле наркотиками похоже на шантаж. Я же ничего не делаю по принуждению. Тем более что доказать мое участие в этой противозаконной торговле вам вряд ли удастся. Ну-ка, выкладывайте все начистоту да перестаньте умничать, иначе, как говорят в России, вот бог, а вот порог…
Клемпнер весело рассмеялся.
– У вас хорошая хватка.
Они договорились быстро. И главную роль в этом сыграли из деньги, а надежда. Разговор с Клемпнером возродил в Лаврухине давно потухшую надежду на разгром большевиков и на возвращение в Россию под малиновый перезвон колоколов. Пусть не завтра, пусть не через год, пусть через пять-десять лет. Но на этот срок жизнь опять получала большой смысл и большую цель. Организовать контингент русской молодежи для германских разведывательных школ – значит продолжить дело Кутепова, стать на голову выше всех этих изолгавшихся болтунов, именующих себя лидерами эмиграции. А какой удар по большевикам! Первый настоящий удар после гибели Кутепова. И нанесет его Лаврухин. Александр Милиевич был трезвым человеком. В противоположность многим идеалистам он не считал факт прихода Адольфа Гитлера к власти особенно обнадеживающим в смысле борьбы против Советов. Но предложение Клемпнера убедило его. Это не пустые слова и лозунги, это уже борьба с оружием в руках. Конечно, первую, да, пожалуй, и вторую скрипку будут играть немцы. Их сила, их и воля. Не каждому русскому эмигранту такое придется по вкусу: «Немчура – знаем! Дай ноготок, весь палец откусят». Но где он, ноготок, не говоря уже о пальце? Под большевиками. Так пусть уж достанется немчуре.
Уходя, Клемпнер пригласил его завтра отобедать в ресторане «Ритц». Лаврухин принял приглашение и на следующий день познакомился с Отто Брандтом.
Александр Милиевич вел свои дела предусмотрительно и осторожно. Это стоило денег. Но зато когда в Марселе арестовали контрабандиста, Малютин, который был с ним связан, в тот же день получил телеграмму с условным текстом и немедленно укрылся в пансионате мадам Зингер.
Не меньшую осторожность проявил Александр Милиевич и в деле вербовки. Теперь его главным противником стало ОГПУ, а это ко многому обязывало.
Прежде всего он привлек к работе Юрия.
Приемный сын не обладал характером борца, но этот минус с лихвой перекрывался честолюбивыми устремлениями. Доверие отца в столь щекотливом и нешуточном деле льстило Юрию, окружало романтическим ореолом, давало ощущение тайного могущества. Юрий имел множество знакомых среди русской молодежи. Лаврухин мог направлять его деятельность, знакомить с нужными людьми, никогда не вылезая на первый план. Были у Александра Милиевича и другие источники вербовки. Его подручные связались с эмигрантскими группами в провинции.
В середине декабря вместе со своими телохранителями он уехал в Канн. Собственно, у жены в Канне он провел только сутки, после чего перебрался в Марсель.
Малютин еще жил у Эммы Карловны в ожидании новых документов. Шевелев от его имени закупил товар – несколько килограммов кокаина. Черепанов сумел отправить двоих надежных ребят в Париж, в распоряжение Брандта. Перед отъездом из Марселя Александр Милиевич телеграммой назначил Малютину свидание у себя 3 января в 3 часа дня. Надо было передать ему товар. Обычно такие встречи происходили в одном из русских ресторанов. Но на сей раз Александр Милиевич почему-то решил, что показываться в ресторане Малютину не стоит. И по приезде, найдя в своей квартире Донцова, он, давно не веривший ни в бога ни в черта, подумал, что не иначе как всевышний вразумил его перенести свидание с Малютиным из ресторана домой.
«Он выиграл», – подумал Лаврухин, когда увидел выходившую из кафе девушку. Нельзя было не узнать в ней Лору Шамбиж, которую он раза два видел у Юрия. Стало ясно: она привела Донцова на улицу Меркурий. Дочь погибшего недавно инспектора криминальной полиции, она могла сохранить с полицией связи. Он не сумел сдержать досаду, и первым его побуждением было послать за девушкой Шевелева, но в следующий момент безрассудность такого шага стала для него очевидной.
И все же мысль отпустить целым и невредимым матерого чекиста, смертельного врага, когда тот полностью находится в его власти, казалась дикой и невероятной.
Все решила переданная Ребровым записка.
«Александр Милиевич, я сего субъекта знаю. Он живет в номерах у Эммы Карловны и зовется Жоржем. Раза два или три довелось сидеть с ним за одним столом».
Это был почерк Малютина.
Александр Милиевич вышел в столовую, плотно прикрыл за собою дверь.
Малютин – плотный человек с благообразной, будто светящейся изнутри физиономией, находился тут.
– Вы не ошиблись? – не подавая руки, спросил Лаврухин.
– Помилуйте-с, Александр Милиевич. У меня глаз наметан-с. Опять же…
Не дослушав, Лаврухин круто повернулся к Реброву.
– Анатоль, немедленно в машину. Чекиста пока придется отпустить с миром, предусмотрителен, каналья. Думаю, попытается удрать на такси. Погоняйтесь за ним с полчаса, а потом сделайте вид, что упустили.
– Понял.
Ребров выскользнул из комнаты.
– А вы – в кабинет.
Малютин и Черепанов поспешили выполнить распоряжение.
Как только Донцов ушел, в кабинете состоялось короткое совещание, вернее инструктаж, потому что говорил один Лаврухин.
Говорил он, не повышая тона, но в том, как после каждой фразы вспухали мышцы вокруг рта, по тому, как он сломал вдруг карандаш, который теребил в руках, угадывалось предельное напряжение и едва сдерживаемая ярость.
– Этот господин не должен дожить до утра. Необходимо также заткнуть рот девице по имени Лора Шамбиж, но с нею прежде следует поговорить. Главное теперь – чекист. Займетесь им втроем. Он остановился у Эммы Карловны. Предупреждаю: в пансионате его не трогать. Он не должен дойти до пансионата. Сделаем так… – Он изложил свой план, простой, логичный, и потому, как ему думалось, надежный. Он перевел дух и отбросил обломок карандаша.
– Прошу учесть: если чекист уйдет живым, я полушки не дам за ваши головы. С немцами шутки плохи.
– Нечего было с ними связываться, – хмуро заметил Шевелев.
И тут нервы Александра Милиевича не выдержали. Резко перегнувшись через письменный стол, он сгреб своего телохранителя за борта пиджака, встряхнул, уперся ненавидящим взглядом в его переносицу.
– Молчи, с-скот, п-падаль… Пристрелю… Я подполковник русской армии… Рус-сс-кой, сволочь, бандит… 3-забыл?! Я патриот и боец… за Р-россию… П-поня-ял!.. П-понял, подлец, хрис-стопродавец…
Припадок прекратился так же неожиданно, как и начался. Александр Милиевич мешком упал на стул и минуту сидел неподвижно, охватив голову руками. Поднял на примолкших телохранителей трезвые глаза:
– К вам, Малютин, позднее подойдет Ребров. Поторопитесь, господа. С богом.
Лаврухин остался один в квартире. Юрий ушел. Надо было бы его задержать, наделает глупостей. Очевидная связь Лоры Шамбиж с советским разведчиком ошеломила его. Парень оказался незащищенным.
Александр Милиевич прилег на кушетку. Недавняя вспышка оставила горький след. Он понимал ее тайные истоки. Все-таки в глубине души он не отождествлял себя с этими подонками. Все-таки ему хотелось сознавать себя борцом за идею, за монархическую идею, борцом за освобождение родины от большевизма. «Ты похож на психопатку, которая хочет любить и в то же время сохранять невинность, – мысленно издевался он над собою. – И ты трус. Ведь сейчас, по-настоящему, тебе следует встать, пойти к Брандту и все ему рассказать о Донцове. Немедленно. Иначе этим ребятам в России грозит провал. Молчанием своим ты сыграешь на руку большевикам».
Он не встал и не пошел. С немцами действительно шутки плохи. Угрожая своим помощникам, он хитрил. Узнай Брандт о Донцове, в первую очередь лишились бы головы сам Александр Мил