– «Совести», – Михаил опустил руку с ножом. – Какой имели чин?
– Ротмистр-с.
– Корпуса жандармов?
– Помилуйте, – гусар-с.
– Не валяйте дурака. Для гусара у вас физиономия слишком постная, Это вы записочку с моим адресом Лаврухину подали? Чувствуется жандармский опыт. Его не скроешь. А ну, вставайте, – Михаил поднял валявшуюся поодаль шляпу, нахлобучил на бывшего ротмистра и подхватил его под руку. – Пойдете впереди. На улице темно, да к тому же туман. А шляпы у нас одинаковые. Если солгали – вас первого и саданут ножом.
Михаил сказал, чтобы Лора погасила фонарик, и все трое покинули подвал.
Малютин не солгал. Никого не встретив, они благополучно добрались до башни. Густая, непроницаемая тьма окутывала каменные джунгли. Плотные занавески на окнах пансионата почти не пропускали света.
– Ну-ка, господин жандармский гусар, разрешите вас потревожить.
Михаил быстро снял с Малютина подтяжки. Велел сесть к стене и связал подтяжками ноги.
Ощупью нашел под стеною обломок кирпича, вручил Лоре.
– Постерегите его. Если попытается кричать…
– О, Жорж… Ты уходишь? Я умру от страха.
Незаметно для себя она перешла на «ты», и это неуловимо сблизило их, упростило отношения.
Он коснулся ладонью ее щеки и с удовольствием ощутил прохладную нежность кожи. Мучительно было оставлять ее в каменном ущелье. Но тащить через стену…
– Я ненадолго. Не спускай глаз с этого бандита.
Он воткнул в землю трость так, чтобы рукоятка упиралась в стену. Поставил на рукоятку ногу, ухватился за гребень стены, упругим толчком подбросил себя и очутился наверху. Внимательно осмотрел неширокое пространство между стеной и пансионатом. Тихо. Ни малейшего подозрительного движения. Мягко спрыгнул вниз.
Дверь не доставила хлопот. Едва рванул на себя ручку, гвозди обломились, и он вошел в кладовую. В кухне света не было, – как видно, Роза еще не начинала готовить ужин. Михаил быстро проскочил коридор, заглянул под лестницу, нащупал зазор между каменными плитами ступеней, достал капсулу, отвинтив крышку, убедился, что негативы на месте.
Неторопливо поднялся на второй этаж. Отпер свою комнату, толкнул дверь и отступил в коридор. Прислушался. Откуда-то из дальних помещений доносились оживленные мужские голоса, смех, бренчала гитара.
Сжимая в руке нож, Михаил ступил через порог. Потянулся к выключателю, но раздумал. Пустяк, мелочь могли погубить. Если Шевелев и Черепанов ждут его во дворике, то сразу заметят свет. Окна его комнаты они наверняка знают. Следовательно, поймут, что с Малютиным неблагополучно, и один из них поспешит на помощь.
Михаил прикрыл дверь, ощупью нашел секретер, достал из-за него пачку долларов, швейцарский «гибрид», взял из шкафа чемодан, с которым прибыл из Польши, запер комнату и спустился вниз. Дверь в неглубокой нише, смотревшая прямо на лестницу, вела в апартаменты Эммы Карловны. Михаил осторожно постучал. Ответа не было. Постучал сильнее. По-прежнему ни звука. Екнуло от неприятной догадки сердце. Вспомнилась отметка в календаре Эммы Карловны: 3 января – Одеон. Сегодня третье. Она в театре.
Черт возьми, он должен был это предусмотреть… Что же делать? Ждать глупо. Спектакль, верно, только-только начался. А Лора наедине с этим бандитом. Почему он не оставил ее в кафе? Уйти? После того как столько преодолено? Удача не дублируется. Ее надо использовать сразу и до конца.
Михаил поставил чемодан и осмотрел замочную скважину. Цилиндрический замок. Ни гвоздем, ни ножом его не отомкнуть. Налег на дверь плечом. Она отошла, в щель, образовавшуюся между нею и косяком, можно было просунуть палец. Что-что, а двери в пансионате никудышные. Надо полагать, их не меняли со времен первой хозяйки – любовницы герцога. Если попытаться отжать дверь? Он просунул в щель нож, надавил на рукоятку. Дверь не поддалась. Бесполезно – слишком короткий рычаг. Нужен рычаг…
На лестнице послышались шаркающие шаги. Тот, кому они принадлежали, должен вот-вот заметить его… Михаил сунул нож в карман и с видом человека, благополучно решившего вое свои дела, вышел в коридор. Чемодан остался около двери.
Итак, рычаг. Кочергу или топор… Только на кухне можно было раздобыть что-нибудь подобное.
На кухне горел свет. Роза хлопотала около плиты.
– Здравствуйте, Роза, – беспечно сдвинув на затылок шляпу, сказал Михаил. – Не найдется ли у вас какой-нибудь кочерги или стального прута?
– Что случилось, мсье?
– Хочу открыть дверь. Кажется, испортился замок.
– О, минутку, я помогу вам.
– Нет, нет, у вас достаточно обязанностей. Я все сделаю.
– Что же вам дать? – Роза в раздумье оглядела кухню. – О! Это то, что нужно.
Она заглянула в кладовую и протянула Михаилу молоток на длинной железной рукоятке, конец которой был расплющен, загнут и раздвоен в виде ласточкиного хвоста. Обыкновенный гвоздодер.
– Благодарю вас, Роза.
Михаил вернулся к двери. Заглянул на лестницу, прислушался. Воткнул гвоздодер в щель чуть повыше замочной скважины. Нажал. Еще сильнее. Еще… Только бы никто не сунулся на лестницу. Оттуда он как на ладони. Поднимется скандал, последствия которого трудно предугадать.
Будто в ответ на свои мысли он уловил быстрые шаги в коридоре наверху. Он сделал отчаянное усилие, лицо набрякло кровью… Щелк! Дверь подалась. В судорожном стремлении опередить возможного свидетеля он схватил чемодан, втащил в комнату и замер на месте. Шаги равнодушно простучали по лестнице, затихли, заглохли в отдалении. «Ну вот, – пронеслась отчаянно веселая мысль, – я становлюсь специалистом по взлому квартир. Интересно, как бы взглянул на это мой сосед Глеб Яковлевич?»
Михаил прошел в спальню, включил настольную лампу. Шкатулка палисандрового дерева стояла на прежнем месте – на подоконнике.
Михаил перенес ее на стол, осмотрел замок, потянул за скобу на крышке. Шкатулка открылась – она была не заперта. Паспорта лежали сверху. Два серых, эмигрантских вида на жительство. Сенцов Игорь Михайлович, 36 лет. На фото – постриженный бобриком человек с усталыми глазами. Сенцова Юлия Павловна, 27 лет. Полная круглолицая блондинка. А вот и отметка: владелец паспорта подлежит высылке из пределов Франции до 10 сентября 1934 года, после какового срока паспорт считается недействительным. Что ж, высылка так высылка, в его положении не приходится быть щепетильным. Надо лишь избрать приемлемый способ высылки – в этом все дело.
Михаил положил паспорта в карман, подошел к двери, но вернулся. Вынул из деревянного стакана карандаш и написал на обороте старого счета:
«Мадам! Я рассчитываю, что ваше расположение ко мне останется неизменным. Вспомните рождественский вечер. Сожалею, что не застал».
Он положил записку в шкатулку, захлопнул крышку, потушил свет. Теперь уходить. Как можно быстрее уходить. Странно, именно сейчас, когда все сделано, его охватил страх. Не за себя, – за дело, за Лору. В этом страхе содержалось что-то от суеверия. «Вот так оно и бывает, – напряженной струною трепетала мысль. – Когда победа, кажется, в кулаке, на тебя обрушивается непредвиденное. Ведь Шевелев или Черепанов в любую минуту могут пойти проверить, все ли благополучно у Малютина».
Он приоткрыл дверь, огляделся – путь свободен. Небрежно размахивая чемоданом, направился к кухне. В правой руке – молоток. Ждать, когда Роза покинет кухню, он не мог. Оставалось идти напролом. Нахально. Что она подумает – не имело значения. Не имело?.. А если она сразу же обнаружит, что дверь хозяйской квартиры взломана? Вызовет полицию… Нет, по-прежнему каждая мелочь имела значение.
Михаил заглянул в кухню. Роза стояла у плиты к нему спиною, склонившись над огромной сковородой. Дверь в кладовую была наполовину приоткрыта. На сковороде шумно кипело масло. Он мгновенно оценил выгодность ситуации. На цыпочках в два прыжка, наискосок, пересек кухню и скрылся в кладовой. Пронесло! Положил молоток, перелез через кучу угля и выскользнул на волю.
– Лора?
– Я здесь, Жорж.
Он различил во мраке ее белую шапочку. Облегченно засмеялся: белая шапочка, ты настоящий маяк в тумане. Верный маяк. Бросил чемодан, спрыгнул сам.
– Надо поспешить, Лора.
– А этот? – она кивком указала на Малютина – неподвижный черный сгусток на фоне стены.
– Ничего, пусть отдохнет.
Она едва поспевала за ним. А он все убыстрял шаги. Скорее. Скорее… Было бы слишком нелепо налететь на засаду теперь, когда при нем негативы, документы и есть надежда благополучно выбраться не только из Парижа, но и из Франции.
Вот и подвал. Михаил тщательно осветил фонариком углы. Пусто. Наконец-то все опасности позади. Лаврухин просчитался.
Бегом они миновали подвал. Михаил распахнул дверь, шагнул на ступеньку и лицом к лицу столкнулся с лысым, с тем самым, что передал Лаврухину записку. В слабом отсвете фонарей Михаил узнал его. Узнал на какую-то мизерную долю секунды раньше, чем оказался узнанным. В мышцах его жила готовность к схватке, а Ребров (это был он) такою готовностью еще не проникся. Он еще не успел рассмотреть, кто перед ним, когда хлесткий удар тростью по голове опрокинул его навзничь. Трость переломилась пополам.
– Малют!.. Алексей… Сюда!.. – взвизгнул Ребров, схватившись за голову.
Мощным рывком – откуда только силы взялись – Михаил оторвал его от ступенек и, поддав ногою, швырнул в подвал. Схватив Лору за руку, он взлетел по ступенькам, помчался в сторону бульваров.
– Жорж! Чемодан! Он остался там!
– Быстрее, быстрее, Лора… В нем только белье…
На них с любопытством оглядывались редкие прохожие. Кто-то озорно крикнул вслед:
– Эй, совсем загнал девчонку!
Из тумана вынырнуло такси. Михаил взмахнул рукой, сорвался на мостовую и едва не врезался грудью в радиатор. Распахнул заднюю дверцу, втолкнул в машину Лору, сел сам.
– На бульвар Сен-Мишель.
– Только-то. А мне подумалось – вы спешите на тот свет, – давая газ, усмехнулся шофер.
– Нельзя ли побыстрее?
– В такой-то туман… Вам, видно, и впрямь не терпится