Вошла тоненькая девушка. Глядя в пол, она долго складывала зонт, стягивала с маленьких рук перчатки, с шеи – кольца пушистого шарфа и поправляла свои волосы, подстриженные аккуратным каре.
Архивариус и Зимний, по-птичьи наклонив головы, разглядывали ее. Надя хитро усмехнулась и провела по планшету пальцем:
– Кодама[30]. Зовут Алисой. Мульты рисует, пишет стихи.
Архивариус отчего-то смутился, а Зимний выудил из чашки зефир и положил в рот.
– Полное собрание лузеров, – жуя, ска- зал он.
Кодама еще немного потопталась у входа, погладила лист фикуса, поздоровалась с печальным бариста и, прихрамывая, направилась к столикам. Женщина следовала за ней, словно страж.
– Вот, – приветливо сказала женщина, – мы пришли! Это Алиса. – Она чуть подтолкнула Кодаму вперед. – Я ее сестра старшая. Посижу тут у вас в уголочке, если не прогоните.
И, не дожидаясь ответа, придвинула к столику два кресла.
Надя, вспомнив о своей роли куратора, вскочила, расплескав чай.
– В общем, привет. Спасибо всем. Для начала…
Зимний перебил ее:
– Что это за «Эпитин»? Прям как новое лекарство звучит. Надеюсь, без побочки? – И рассмеялся в одиночестве.
Надя смешалась.
Зимний продолжал хохмить:
– А передоз у него бывает? Принимать после еды или вместо?
Никто ему не отвечал. Все рассматривали стены, потолок, чашки.
Вдруг заговорила Кодама. Ее голос шуршал, будто прибой накатывал на мелкие ракушки.
– На Котельников, возле магазина, собачка на улице лежит. Прямо под снегом, на картонке. Картонка уже вся размокла. А собачка не встает, заболела, наверное. И все мимо идут. Мы со Стасей в приют позвонили. А там говорят, что мест нет.
Стася с нежностью тронула сестру за локоть:
– Лиска, мы на обратном пути ее проведаем.
Архивариус кашлянул и спросил, волнуясь:
– Вы в какой звонили? На Староспасской который? Есть еще один, на Школьной. Номер их надо найти.
Все склонили головы над телефонами.
В приюте на Школьной пообещали отправить за собакой волонтера. Недоверчивый Зимний сказал, что сходит туда сам и все проверит.
– У меня вот собаки не было, – пробурчал он. – Крыса была. Белая.
– И пушистая? – усмехнулся Архивариус.
– Обычная.
– Крыса – друг человека! – не унимался Миша.
– Это кому как, – ответил насупленный Зимний и вдруг улыбнулся: – Она такая умная была… Мы с ней домашку вместе делали.
За окнами расправляли крылья ранние сумерки. Бариста зажег гроздья медовых лампочек.
Дверь кофейни распахнулась вновь. Колокольчик промолчал.
Ваня первым увидел вошедшего. Высокий, сутулый парень с растрепанными пшеничными волосами был до странности похож на него самого. А еще на того патлатого, из отражения в озере лодочной станции.
Парень сразу подошел к эпитиновцам и крепко пожал всем руки.
Надя прокрутила свой список снизу вверх и обратно.
– Этого у меня нет, – шепнула она Ване на ухо.
– Илья, – назвался патлатый. И пояснил: – Я свою страницу закрыл. Чего вы чай-то холодный хлещете?
С видом завсегдатая он отправился к дремлющему бариста и вернулся с большим подносом. Архивариусу вручил кружку ванильного сбитня, Стасе – слоистый латте, Зимнему и Наде – какао, а перед Кодамой поставил стеклянный чайничек – там в горячей воде из сухого бутона распускалась хризантема. Себе и Ване парень не принес ничего.
Все снова смущенно замолчали.
Иван с доброй насмешкой сказал Наде:
– Модератор модерировал, модерировал и не вымодерировал.
Та пригладила волосы и поднялась из-за столика.
– Слушайте, у нас еще идея была про Фиолетовый день[31]. Можно сде…
– Ё-о-о-лки зеленые! – опять вмешался Зимний и бросил чайную ложку на блюдце. – Я думал, путное что будет, а у вас тут как везде. Поможем несчастным эпилептикам! Подарим каждому флажок! – Зимний глядел ожесточенно. – Вы такие прилизанные все, аж противно. А я лично задолбался всё время извиняться, что я такой! Типа, сорри, я тут две минуты на полу полежу, подрыгаюсь.
Надя села и беспомощно взглянула на Ваню. Он повернулся к Зимнему, еще не зная, что ответит ему. Но заговорил Архивариус:
– Зачем за это извиняться? Эпи вообще-то почти у каждого сотого. Просто не все знают свой диагноз.
Стася сняла очки и по-простому, не осторожничая, спросила у Зимнего:
– Тонико-клонические у тебя?
Зимний хмуро кивнул.
– Вот и у Лиски тоже. Приходится сопровождать дитёнка.
– Стася… – Кодама прикусила губу и наступила сестре на ногу.
– Лиска, – невозмутимо продолжала Стася, – ты же какой классный стих вчера написала. Прочитай, а?
Алиса вжалась в кресло.
– Ну Стася…
Всем стало неловко. И за безмолвную Кодаму, и за ее Стасю-опекуншу.
Зимний рывком встал, отпихнув уютное кресло ногой.
– Значит, посидели, потрепались? – сказал он и начал надевать куртку, не попадая в рукава. – Всё. Бывайте!
Он нахлобучил шапку и пошел к выходу. Позади болтался пустой рукав.
– Зимний! – окликнула Кодама. – Подожди!
Зимний приостановился и взглянул на нее из-за плеча.
– Я прочитаю, хочешь?
Зимний вернулся по своим же следам и, не снимая шапки, плюхнулся на прежнее место.
Кодама обхватила ладошками стеклянный чайник с плавучей хризантемой и начала читать своим шелестящим голосом:
Двести двадцать вольт по моим нейронам —
От кончиков пальцев до сердцевины.
В рулетку русскую без патронов
Играют две мои половины.
Щелчок, осечка… на окнах сеточка
Рваная снега, чиркают спички
Ногтей по покрывалу в клеточку,
И пахнет в комнате пойманной дичью.
И капает кран – оперой Вагнера
В ушах отдается. Качается люстра.
Ты не звонишь, а мне ох как надо бы
Услышать голос твой, чтобы проснуться.
Где-то в углу баллон с кислородом
Спрятан. Дышу через силу жабрами.
Не подбирай к моей двери коды,
Возьми тротил и останься однажды
Со мной…[32]
Ванька украдкой посмотрел на Надю. Она сидела сжавшись, сцепив пальцы рук в замо́к.
Кодама обвела всех взглядом и беззвучно рассмеялась:
– Эй, не увядайте! Это просто поэтическое преувеличение.
Все знали, что никакое это не преувеличение, но заулыбались в ответ.
– А вот еще, смешное. – Кодама взвесила на ладони кусочек леденцового сахара. – К нам раньше приходил почтальон, моему дедушке пенсию приносил. Так я его всегда просила: «Посидите немножко, расскажите что-нибудь». Ему рассказать особо не о чем было, так он рассказывал про письма, про сортировку, про посылки… Теперь могу идти на квиз про почту!
Зимний стащил с головы шапку и сказал:
– У меня таких приколов – вагон! Я раз на рынке рухнул, так один урод меня на мобильник снимал. Мне тетка моя сказала.
Архивариус неожиданно ругнулся и ответил:
– Такие раньше всегда ходили на казни смотреть.
– Угум… – пробурчал Зимний, – в четыре дэ формате. Читают расписание: «О! Четвертование. Круто! Мне билет в первый ряд!»
– А у кого-нибудь бывают ауры? – прошелестела Кодама.
Ребята переглянулись.
– Чего это за ауры? – с опаской спросил Зимний.
– У меня бывают, – сказал до сих пор молчавший Ваня.
Кодама слабо улыбнулась.
– Запах вроде лесной земли. – Иван подумал. – Еще тоска жуткая.
– Ой, и у меня тоска! – обрадовалась Кодама. – И тихий-тихий звук, как от «музыки ветра». Только не металлической, а из бамбука. Знаешь такое?
– Да что за ауры-то?! – вспылил Зимний.
– Предчувствие перед приступом. Бывает даже за пару дней, а бывает сразу. У каждого по-разному, – объяснил Архивариус.
– А, понял, – успокоился Зимний. – Не, у меня такого не было. Я и без аур на стенку лезу. Ауру бы эту лучше тем, кто нас откачивать пытается. И в рот всякую фигню пихает. Зубов не напасешься! По башке бы дать: «Судороги у человека! Ничего твердого в зубы ему не суй, чучело! На бок переверни, под голову что-нибудь положи и скорую вызывай».
Архивариус засмеялся:
– Копирайт для буклета.
– Угум… «Эпи и как с ними бороться».
Кодама поёжилась и обмотала себя своим пушистым шарфом.
– Никому эти буклеты не нужны, – сказала она. – Мы же не в тренде.
– А кто? – прошептала Надя и стушевалась.
– Аутисты, – ответил Архивариус. – Синдром Аспергера всякий.
– Ребят, какое-то это плохое соревнование, – строго сказала Стася. – Никому не сладко… У нас на работе парень был, у него раз приступ случился, другой… Потом его уволили по-тихому.
Кодама вспыхнула.
– И вы, конечно, все промолчали?
– Лиска, ну что нам, голодовку, что ли, объявлять?
– Я бы объявила! – запальчиво воскликнула Алиса.
– Ты и так ничего не ешь. В чем только душа держится!
Стася хотела взъерошить Кодаме волосы, но та уклонилась от ее руки.
Снегопад снаружи висел ветхим занавесом. Дальний свет фар пробивал в нем бреши, и они тут же зарастали.
– Я про работу не думаю, – ровным голосом сказал Зимний. – Всё равно до тридцатника не дотяну. Или от припадка сдохну, или с ума сойду, или в окно выйду.
Смеясь и стряхивая снег, в кофейню ввалились несколько парней и девушек. Они шумно рассаживались, читали вслух меню, хохотали и не в такт подпевали безутешному блюзмену из динамиков.
– Тогда и я расскажу, – сказал вдруг озерный патлатый Илья. Все это время он сидел так незаметно, что о нем уже забыли. – В прошлом году я на Байкале волонтерил. От мусора откапывались, тропы укрепляли. Я им про себя ни слова. Боялся, выпрут. А у меня там ни одного приступа не было! Уставал зверски, погодка тоже не Мальдивы, и недосыпы постоянные, и стресс. Короче, всё, что доктор не прописал. Но что-то там есть такое…