– Ноги длинные – это хорошо, – пробормотал Ваня.
Елизавета Львовна улыбнулась и покачала головой:
– Повеса!
По лестничной площадке плыл золотистый свет. На широком подоконнике стрельчатого окна стояли в консервных банках кактусы-подкидыши. Паук деловито чинил паутину, натянутую между колючками.
Со двора доносились звуки музыки и гулкие шлепки мяча. На чердаке ворковали растяпы-горлицы: гху-хуху, гху-хуху.
Ваня не понял, о чем его спросила девчонка из шкафа. Он не ответил и устало привалился к стене.
– А вы – наши соседи! – сообщила девчонка.
Разговаривать Наполеон не хотел. Ему нравилось сидеть здесь одному, на прохладной каменной лестнице со стертыми от времени ступенями, следить за тем, как движутся по стенам острые тени. Здесь, между тишиной квартиры и суетой улицы, коридор разных миров. И за каждой из дверей – чья-то вселенная.
Но девчонка уходить не собиралась. Она облокотилась на кованые перила и весело барабанила пальцами.
– Это вы наши соседи, – хмуро сказал Наполеон.
– А вы что, хозяева дома, что ли? – охотно подхватила девчонка.
– Нет. Хозяев дома расстреляли.
Девчонка удивленно присвистнула:
– Да ладно! Давно?
– После революции.
– А-а-а… – протянула девчонка. – Давно.
– А надо, чтоб вчера?
Девчонка смутилась:
– Да нет, почему? Вообще не надо никого расстреливать. Это я просто.
Она вытащила из кармана две маленькие бугристые лепешки.
– Пряник хочешь? Вроде шоколадный. Мать у меня сегодня в кондитера играет… Только он жесткий, кошмар. Но я щелкунчик, мне можно.
Она широко улыбнулась, показывая брекеты на крупных белых зубах.
– Зубы – чистый изумруд!
Девчонка присела ступенькой ниже Вани, вытянула ноги и вздохнула. От нее пахло мятой и чем-то простым, цветочным.
– Имя у тебя есть, сосед?
– Есть.
– Везет… И какое?
– Иван.
– Эт хорошо, – отозвалась девчонка. – А я, допустим, Аомори [19].
Ваня промолчал.
– Ну спроси, что за имя-то такое?
– Что за имя-то такое? – послушно повторил Ванька.
– Ой, и не спрашивай! – Девчонка рассмеялась пряничным ртом. – Ну это, допустим, когда человек едет первый раз на море. На поезде. И в окно смотрит. И вот за горой что-то синее заблестело. А он такой: «А! О! Мори!»
Наполеон хмыкнул:
– Море на «е» оканчивается.
Девчонка сунула надкушенный пряник обратно в карман:
– Не понимаешь ты ничего! Море вообще не оканчивается. Оно бесконечное!
Глава 2
Август млел от нежного, ягодного тепла. Город стал пустым и прозрачным. Стены белых домов, казалось, светились насквозь, как сухое крылышко кленового семечка.
Как всегда в такие тихие дни, Наполеон воевал в Липовом сквере.
Девчонка шла по аллее, переступая через трещины на асфальте. В руках она держала облезлую ракетку для пинг-понга и подбрасывала на ней пластиковый мячик, привязанный за шнурок к короткой рукоятке. Заметив Наполеона, она свистнула и помахала ему. Ванька смутился и коряво махнул в ответ.
Старики шахматисты расступились, пропуская гостью к столу.
Наполеон сражался с самым медлительным игроком Липового сквера по прозвищу Метеор.
Аомори покосилась на дремлющего Метеора и продемонстрировала Ваньке свою ракетку с притаченным шариком.
– Скажи, идиотская штука? На бло́шке у вас купила. – Потом опять взглянула на Метеора, будто опасаясь раскрыть важный секрет. – Там еще были хрустальные висюльки от люстры, черное свадебное платье и воск для усов, в такой железной баночке. Но у меня уже денег не было.
Метеор открыл глаза, передвинул свою ладью на h-4, и ее тотчас съел черный слон Наполеона. Метеор проводил печальным взглядом павшую в бою ладью и снова задремал, размышляя над реваншем.
Девчонка полюбовалась всеядным слоном и радостно сказала:
– Хе!
– Играешь? – спросил у нее Наполеон.
– Не-а. Смотрю только.
– И что видишь?
Девчонка отступила назад, как художник перед мольбертом.
– Клетки вижу, лошадь вижу…
– Коня, – поправил Ваня.
– …короля с королевой.
– С ферзём.
Девчонка несмело потянулась к шахматным часам:
– Можно нажать?
– Ход сделай и нажимай.
Девчонка отдернула руку:
– А куда можно пойти?
– А куда бы ты хотела?
– Ну, допустим-м-м…
Она поставила свой острый локоть на край хлипкого столика и подперла ладонью подбородок. С листьев старой липы на лицо девчонки падали крупные солнечные веснушки. Она почесала нос, словно от щекотки.
Кругленький старик в панаме деликатно подсказал:
– Вы, барышня, пешкой сначала, пешкой, – и мизинцем прочертил в воздухе траекторию пешечной атаки.
Аомори осторожно передвинула пешку, и та уткнулась в бок белому коню. Метеор, не открывая глаз, хмыкнул. Но возражать против внеочередного хода не стал.
Девчонка растерянно посмотрела на Наполеона и спросила:
– Так правильно?
– Нормально, – сурово ответил Ванька.
Старики шахматисты лукаво переглядывались. Гроссмейстер в панамке почтительно обратился к гостье:
– Как вас позволите называть?
– Нади́н.
– Очень рад! – Старик приподнял панаму. – Иннокентий Петрович.
Все шахматисты по очереди представились и осторожно пожали узкую ладошку. Наполеон рассердился, сам не зная отчего.
– Ну всё, – проворчал он. – Иди давай. Нам доиграть надо.
Девчонка подхватила свою ракетку и раскланялась с шахматистами.
– Я тебя на лавке подожду. Ок?
Наполеон дернул плечом, показывая, что ему совершенно безразлично, где его будет ждать девчонка с новым именем и старой ракеткой для пинг-понга.
Надин, севшая было на ближайшую лавочку, вдруг вскочила, подбежала к фанерному столу и с восторгом шлепнула по кнопке шахматных часов.
– Не лупи так: не домино, – обругал ее Наполеон.
Девчонка улыбнулась и спросила:
– Мороженого взять?
Наполеон отмахнулся:
– Иди уже!
Партия не складывалась. Ванька навис над полем битвы, но время от времени поглядывал в сторону лавочки, где его странная соседка пыталась жонглировать двумя порциями мороженого в вафельных рожках. Он потерял коня и двух слонов, в обороне образовалась позорная брешь, и Метеор бросил туда свою пехоту. Черный король был взят в осаду и под пиками пешек выбросил белый флаг.
Очень недовольный собой Ванька поднялся из-за стола, пожал руку Метеору и подошел к Надин. Она сидела, о чем-то крепко задумавшись.
Ваня сел на другом конце лавки. Девчонка заметила его и спросила:
– Кто выиграл?
– Ничья.
– А! Значит, мир! Эт хорошо.
Она протянула ему рожок с подтаявшим мороженым. Оно было надкушено. Тогда она протянула другой. Но и тот был надкушен тоже.
– Ой! – рассмеялась Надин. – Извини, перепутала. Не противно будет?
Ванька мотнул головой:
– Нормально.
Девчонка снова вытянула ноги и грызла вафельный рожок, щурясь от солнца. Ваня тоже попробовал вытянуть ноги и принять независимый вид, но сесть так же свободно, с ленцой, у него не получилось. Он спрятал ноги под лавку и нахохлился. Чтобы не выглядеть глупо, есть мороженое он не стал и незаметно выбросил его в траву.
– Ты ж вроде была «А! О! Море!»? – спросил он девчонку и вытер липкие пальцы о штанину.
– Так это когда было! – ответила девчонка. – Сейчас я Надин.
– И что это значит?
– Ничего не значит. Просто имя.
Ванька, не поворачивая головы, скосил на девчонку глаза. Рыжий свет опушил ее волосы, и было видно, как прядку на виске приподнимает забавно оттопыренная верхушка уха. Девчонка повернулась к Ваньке. Теперь, с этими пушистыми кисточками на ушах, она была похожа на белку. Белка прижала лапкой ухо и сказала человеческим голосом:
– Смеешься, да?
Ванька сделал серьезное лицо и немного придвинулся к девчонке. Она доела рожок и прижала рукой второе ухо.
– Всё равно пластику себе сделаю. Мать говорит, в этом мой шарм. Да, для цирка самый раз… Сделаю и хоть поживу.
– С новыми ушами?
– Тебе не понять. У тебя вон уши как уши. Можешь жить как человек. – Девчонка посмотрела на Ванькино ухо, будто занесла его в свой каталог, в папку «Уши средние».
Они помолчали.
Мимо проехал мальчишка на облупленном скейтборде. Мальчишка с таким старанием отталкивался ногой, словно помогал вращению Земли.
Надин внимательно оглядела Наполеона:
– Всё время в этом пиджаке. Не жарко тебе?
– «Всё время»… Ты меня второй раз видишь, – ответил Ванька и отодвинулся.
– Да я тебя десять раз уже видела! С балкона и в магазине еще. Ты в кассу стоять не стал, корзинку бросил и ушел.
– А чего не подошла? – Ваня снова чуть придвинулся к девчонке.
– Повода не было, – сказала Надин.
– А сейчас есть?
– Сейчас есть. – Девчонка пощупала ткань его пиджака. – Колючий какой. Винтаж?
– Это прадеда моего, – неохотно отозвался Ванька и скрестил руки на груди, будто бы девчонка могла разглядеть сквозь толстое сукно пришитую изнутри метку.
– Ничего так, – одобрила Надин. – Ты во вторую ходишь? На Мещерской?
Наполеон кивнул.
Девчонка пригладила волосы на висках:
– А меня в третью запихнули. Рядом с цирком. Тоска! – И добавила: – Я из Москвы вообще-то.
– Поздравляю, – ответил Ванька и, чтобы не развивать тему, нагнулся и начал перешнуровывать кроссовку.
Он не хотел говорить девчонке, что и его, как багаж, перевезли сюда из Москвы. Ведь придется рассказывать о том, где жил, куда ходил, с кем дружил, чем занимался. А рассказывать было не о чем. Москва Наполеона была крошечной. Почти вся она помещалась в их тихом переулке, длилась до бульвара и вреза́лась в глухие стены новостроек. Ванькин город был наземным. В подземке он однажды потерял сознание и едва не упал на рельсы. После этого мать спускаться в метро ему не разрешала.
Их Москва всегда была с приставкой «слишком». Слишком людно, слишком громко, слишком ярко, слишком душно. Мать боялась, что это «слишком» могло ухватиться за что-то в Ванькиной голове и снова вызвать приступ. Хотя она никогда не спрашивала, как глубоко он спускался в своем собственном, внутреннем городе. Не спрашивала, есть ли в этом скрытом ото всех городе свет, хватает ли там чистого воздуха, зеленых деревьев, уютно ли там живется, гуляется, думается…