— Из Раджапура, я же говорил… — отмахнулся слесарь. — Держи давай, делать мне нечего больше, как тут с тобой лясы точить! Надо идти дверь в подвал чинить, в девчачьей общаге, какой-то дер швайнише шуфт. Вечером тебя ждать? Или ты дерешься?
— Дерусь, — сказал я. — Ждать. Я тут узнал, что ссадины, вывихи, ушибы, легкие ожоги, обморожения и ранения на месте лечат студенты-целители. Так что — приду. Не того полета птица этот Вяземский, чтобы в реанимацию меня отправлять!
Я храбрился и понтовался, и гном, прищурившись, смотрел на меня и кивал. Он был дядькой опытным и явно видел меня насквозь. Но комментировать мою браваду не стал, спросил только:
— А почему энциклопедия на букву «Г»?
— Потому что гаяскутус! — гордо ответил я.
— Ферштейн! — крякнул он. — Вопросов больше не имею.
Книжки я занес в комнату, там же оставил фрукты. Все, кроме одного: розовая страшная штуковина с какими-то отростками произвела на меня наибольшее впечатление. Его я сунул в пакет с учебниками и тетрадками и побежал на занятия.
И, конечно, я опоздал. И, конечно, уже полным ходом шла математика, и математичка сказала, увидев меня в дверях:
— Я вхожу. Я беру распечатку с индивидуальным заданием, сажусь к Ермоловой и решаю на отметку.
И я вошел, взял распечатку и с большим удовольствием сел к Ермоловой. Ну, а что? Это же не я виноват, а Анна Ванна! И, улучив момент, когда математичка что-то писала на доске, и все смотрели на нее, а не на нас, сунул руку в пакет, достал питахайю и передал ее Эле под партой.
— Это тебе!
— Это что? — ее глаза стали круглыми, она от неожиданности взяла странную розовую штуковину и спрятала ее себе в рюкзак — инстинктивно, чтобы никто не видел.
— Питахайя из Раджапура. Вкусно и не ядовито, — с видом знатока прошептал я. — Знаешь, если б не ты — я б его убил, и все, капец…
— Тш-ш-ш-ш, дурак дурной, молчи! Потом поговорим! — она двинула мне подошвой своих ботиночек по голени — больно вообще-то.
Но я был доволен: она собиралась со мной поговорить. А индивидуальное задание что? Фигня. Пять заданий, первое — арифметика, пусть и дичайшая в десять действий, второе — биквадратные уравнения, третье — тригонометрия, четвертое — производные, пятое — стереометрия.
Я сделал четыре из пяти пунктов быстро, минут за двадцать, а за третье и браться не стал: тригонометрия — это скука смертная. А подсматривать в Библиотеке не хотелось.Так что я встал со своего места, подошел к учительскому столу и сдал тетрадь математичке.
— А третье? — спросила Анна Ванна.
— А мне неохота… — развел руками я.
— Латруга! — непонятно прокомментировала математичка. — И в итоге — я получаю свои семь баллов.
— Почему семь, если восемь? — искренне удивился я. — Четыре задания из пяти решено правильно, восемь же баллов.
— А вот тут я поставил минус вместо плюса? — ткнула пальцем Анна Ванна в мою тетрадку. — И решение у меня поехало невесть куда…
— Поставил, — понурился я. — Поехало.
— Поэтому я больше не ленюсь, а делаю хорошо и качественно все задания, которые задает учитель…
Это было очень резонно, и это я запомнил. Дебильный минус…
А на географии Эля снова поставила на соседний стул свой рюкзачок и показала мне язык! Нет, ну как так-то? Тиранит меня, получается? Вредина, однозначно! Фигу ей, а не маракуйю с папайей! Мы их с пацанами потом сожрем в комнате. Они у меня вон какие надежные: свининой кормят, щетку зубную дарят… И я поперся на последнюю парту, к двум неразлучникам: Руари и Авигдору.
Они там резались в «точки» на клеточной бумаге, у эльфа аж кончики ушей покраснели! Географичка весь класс по очереди вызывала к доске, гоняла по карте: страны, столицы, метрополии, доминионы, колонии, вассальные территории… С этим у меня проблем не было: над кроватью в усадьбе всегда карты висели, три штуки: политическая, физическая и хтоническая — с аномальными зонами.
Так что я мысленно понизил значимость географии и открыл сборник задач по математике, и строчку за строчкой стал его прочитывать, проговаривая про себя. Даже тригонометрию! Потому что, если не встретятся точь-в-точь такие задания, а циферки там поменяют, например, все равно — задачи и уравнения точно дадут однотипные, правила такие. И уж с помощью Библиотеки я нарешаю их будь здоров! И минусы никакие мне помехой не станут, точно… И раньше всех я сдавать не стану, дурак я, что ли?..
Ментальные способности рассекречивать — себе дороже. У нас в богохранимом отечестве менталисты — на особом счету!
— Титов, вас я у доски еще не видела, — проговорила географичка — строгая, высокая и худая, как щепка, женщина в очках. — Выходите и покажите нам Авалонские зависимые терриотории, и назовите их типы и признаки.
И я пошел. Что я — Инис Мону, Белиз и Сингапур не покажу, что ли? Или мимо Ванкувера промахнусь?
Эльвира настигла меня после обеда.
Я просто отдыхал под деревом, дремал с книжкой на лице, привалившись спиной к стволу ясеня: эти задачки для экзамена меня задолбали, но я был намерен вбивать себе в мозг по сборнику за день и сдаваться не собирался. Но задремал. Мог себе позволить! Тренировки по кулачке через день, сегодня — пропускной, до занятий с Яном Амосовичем — еще полтора часа…
И тут такое неожиданное пробуждение от дремоты:
— Привет, Титов. Открой рот, закрой глаза, — прозвучал голос Ермоловой, и книжка с моего лица куда-то делась.
— Ам! — сказал я и прислушался к ощущениям, пережевывая странное угощение, одновременно напоминающее киви, мороженое, желе и что-то там еще. — Вкусно. Это что?
— Это твоя питахайя, — откликнулась Ермолова. — Ну, раз вкусно — тогда я тоже попробую.
Коварная женщина! Я открыл глаза и смотрел на девушку: сквозь ее кудряшки просвечивало солнце, а в руке она держала канцелярский ножичек и надрезанную розовую штуковину с зелеными отростками и белой в черную крапинку съедобной сердцевиной. Это ж мой подарочный фрукт! Эх, грушу надо было дарить, Королев дерьма не посоветует… Но и питахайя ничего такая, приятная!
— Мне нравится, — Эля положила в рот дольку, аккуратно прожевала и проглотила. — На самом деле — вкусно. Необычно. Никогда не пробовала. Ты, как я вижу, тоже. Скажи-ка, это с чего такие презенты?
— Ты — очень красивая девочка, Ермолова, — проговорил я, щурясь от солнца и посматривая на нее. — Честное слово. Когда ты на меня смотришь вот так, как сейчас — меня всего колбасит. В хорошем смысле. И улыбка у тебя классная. А еще — ты первый человек за полгода, который ко мне просто хорошо отнесся. Подсказывать стала! Ты мне нравишься, вот и все.
— Ого! — она очевидно смутилась, придержала юбочку рукой и села рядом на траву. — И ты так запросто мне это говоришь? Не стесняешься?
— О, я и сам в шоке, — меня разбирал смех от всей этой ситуации и от собственной смелости. — Просто как-то меня осенило с недельку назад… Всерьез так осенило. И товарищ старший помог… В общем, я немного пересмотрел свои взгляды на мир. Решил, например, что могу сказать очень красивой девочке, что она — очень красивая. Чего ж в этом плохого? И ты вправду мне нравишься, но тебя это ни к чему не обязывает, ты ж в этом не виновата!
— Нет, ты правда — странный! — она склонила голову. — Никто больше из ребят…
— … об этом не задумывается, — кивнул я. — Я просто по жизни — задумчивый.
— Ты? Титов, мне кажется, ты вообще не думаешь, что творишь! — она вспыхнула. — Я вообще-то за этим тебя искала, а не чтоб питахайей кормить!
И, совершенно противореча своим словам, Эля сунула еще дольку в рот мне, а потом — себе. Я и не думал отказываться. Мне вообще все очень нравилось!
— Ты знаешь, почему Вяземский к тебе привязался? — она нахмурилась. — Вообще-то из-за меня. Он уже пару месяцев ко мне подкатить пытается, но… Да пошел он, нарцисс! Пусть со своими курицами дальше тусит! Представь — обжимается на дискотеке каждую неделю с новой девчонкой, а потом думает, что я… В общем, даже и говорить не хочу! Короче, ему кто-то из девчонок доложил, что тебя ко мне посадили, и что мы с тобой общаемся. Вот он и вызверился. Хотел, чтобы ты вызвал его на поединок, он бы тебя унизил.
— А я дал ему подносом в лицо и сам его унизил, — я широко улыбнулся. — Правда, здорово? И вообще — вот ты не права, что я не думаю перед тем, как что-то сделать. Думаю! Но я вообще-то интернатский. У меня целый учебный год был, чтобы над такими вещами поразмыслить. И я знаю точно: если такому скотине спустить с рук что-то один раз, он почувствует слабину и не отцепится. Если он пытается давить словесно — ну, так нарежь ему словами в ответ, чтобы его перекосило. Если поднимает руку — бей так, чтобы тошно стало, и плевать на последствия! Иначе — всё.
— Что — всё? — она прям слушала меня!
— Ну, станешь чертом, — пояснил я, как нечто само собой разумеющееся.
— Каким еще чертом? Это что, какой-то статус или типа того?
— Типа того. Это — отсутствие статуса. Полная потеря собственного достоинства. Черта все шпыняют, он мусор выносит, носки стирает, туалет чистит, делает все неприятные дела… Просто потому, что боится, что его побьют.
— А ты? — она хлопала глазами.
— А меня постоянно били, ну, и я бил в ответ. С переменным успехом, — я развел руками. — Что тут выеживаться, я не какой-то там былинный богатырь или урукский воитель. Я один с тремя не слажу… Не мог сладить раньше. Теперь — пожалуй, что и да. Магия — страшная сила!
— Но он-то тоже маг, понимаешь! — она ткнула меня пальчиком в грудь, а ножка ее на мгновение прижалась к моему колену, и меня просто как током пробило!
Я на мгновение прикрыл глаза, медленно выдохнул, пытаясь сосредоточиться на разговоре, а не на ее ножке. Это было очень, очень сложно:
— Ну, маг, ну… — Господи, почему от нее так классно пахнет? — Ну, выйдем мы сегодня на площадку, он заморозит меня в ледяную глыбу… Ну, и что? Или не заморозит?
— Не заморозит. Он же пока пустоцвет, — Эля, похоже, заметила, как я на нее смотрю, и чуть-чуть отстранилась. — Но Ледяные Стрелы и Оковы Хлада у него максимально эффективные, и академическую магию Вяземский целый год изучает, защиту он ставить научился хорошо и быстро…