Сборка мебели — дело не слишком сложное, но требующее терпения и аккуратности. И опыта. За опыт отвечал Дмитрич, за все остальное — я, потому что не пил.
— Вж-ж-ж-ж! — саморез вошел в плиту ЛДСП, прижимая хитрые телескопические полозья. — Вж-ж-ж!
На коробочке от крепежей можно было увидеть логотип РМЗ, и это внушало некоторый оптимизм — на Речицком метизном говна не делают, это каждый мебельщик знает, держаться будет нормально.
— Давай сюда ящик! — дохнул перегаром Дмитрич. — Ща-а-а поставим.
— А чего ручка внутри? — удивился я, глядя на шуфлядку, внутри которой имелась самая натуральная блестящая итальянская ручка.
— Что? — старший товарищ выхватил у меня из рук ящик и глубокомысленно изрек: — Твою мать! Все херня, Русик. Давай заново!
Я фактически взмыл над кроватью от внезапного прилива бодрости, просто подпрыгнул до потолка, как конвертоплан вертикального взлета и посадки, и уже в полете увидал лысого Розена, который стоял посреди комнаты и ни единой вменяемой эмоции на его лице прочесть было нельзя.
Приземлившись на ноги, я вытаращился на студента-целителя и спросил:
— И что это за дичь только что была?
— Силен ты спать, Титов! — сказал он. — Завтрак проспал. Не положено!
— Завтрак проспал⁈ — простонал я. — А завтрак у вас тоже — свейский стол? Да? Ну, я лошара! Дерьмище!
Штука была в том, что, проснувшись в семь, я решил самую чуточку полазить по Библиотеке и еще разок заглянуть в железный шкаф с жизнью Руслана Королева. Получается, теперь я знаю, что ЛДСП — это ламинированная древесно-стружечная плита, а РМЗ — Речицкий метизный завод, на котором делают метизы, то есть — крепеж: болты, гвозди, саморезы, шурупы и все такое прочее. Наверное, я теперь даже умею собирать мебель, потому что Королев сначала работал сборщиком, а потом открыл свое дело по изготовлению и сборке кухонь, шкафов, кроватей и всего такого прочего — и шарил в этом крепко. Конечно, мне достались только фрагменты его памяти, но… Можно было зачесть это в плюс, потому как что-то там починить-подкрутить — это всякому мужику уметь полезно.
А в минус можно было зачесть… А точнее — вычесть! Вычесть обильный завтрак. В качестве компенсации Денис Розен швырнул мне яблоко — большое, с кулак величиной, и я поймал его телекинезом и притянул в ладонь.
Лысый одобрительно кивнул и сказал:
— Я тебя отведу в библиотеку, потом — к твоим одногруппникам, с которыми ты будешь общеобразовательные предметы посещать. Тут, конечно, фигня до лета осталась, но порядок есть порядок — школьную программу все должны пройти до конца и экзамены сдать. У тебя же типа десятый класс, выпускной?
— Типа, — откликнулся я.
Даже в школе я был перестарком, большая часть нормальных ребят заканчивала десять классов в шестнадцать лет.
Розен смотрел, как я одеваюсь, и вещал безразличным тоном:
— Ну, вот. Доучишься, потом — экзамены, потом — летняя практика. После уроков — индивидуальные занятия по развитию дара. А со следующего года уже академическая и прикладная магия, алхимия, военная подготовка и спецуха — смотря что выберешь. На самом деле, если не будешь тупить, то, даже оставшись пустоцветом, выпустишься отсюда в двадцать лет ценным специалистом! Телекинез — штука практическая, везде пригодится. Не целительский дар, конечно, но… На стройке, на войне или, наоборот — на спасательных миссиях — телекинетики нужны повсюду! Будешь при деньгах, при уважении! Зачетно?
— Зачетно, — мне оставалось только согласиться.
Пока он говорил, я и в туалет успел сходить, и морду лица умыть, и вообще был готов действовать! Но Розен снова оказался недоволен:
— Есть ли у тебя рюкзак или хотя бы торба какая — можно не спрашивать, да?
Ну, вот умеют иногда люди бесить, а? Недаром Ярлак — урук из охраны — любил повторять приговорку: «люди — говно на блюде». Прав был, орочья рожа!
— Папа у меня — засранец, маму я десять лет не видел, деду Косте и бабе Васе передачи мне передавать запрещено, — сказал я. — Я голодранец. У меня, кроме хрена, рук, ног и гетерохромии, нет нифига. Это понятно?
— А почему баба — Вася? — спросил Розен, как будто это было самое важное из всего, что я услышал.
— Потому что Василиса, — ответил я, едва сдерживая раздражение.
— Надо через студсовет тебе хоть матпомощь какую выбить, а? — почесал лысину Денис. — Нехорошо как-то.
— Падажжи, — сказал я, снова вспоминая уруков и их неподражаемую манеру вести дела. — Освоюсь — сам заработаю. Или завоюю честным разбоем. Пакет найдем?
— Какой пакет? — моргнул лысый целитель.
— С ручками!
— А…
— О, Господи… Возьму учебники, принесу сюда, положу в тумбочку. Выберу те, что нужны на сегодня, положу их в пакет, вместе с тетрадками. И пойду на занятия!
— А ручки ты куда положишь? — поинтересовался Денис с очень серьезным лицом.
— За ухо, — чеканно ответил я. — За одно ухо — ручку, за другую — карандаш, со стеркой. А вместо линейки буду краешком учебника пользоваться, потому что линейки, сударь мой Розен, у меня тоже нет. Потому что я — голодранец!
— Вопросов больше не имею. Очевидно — ты знаешь, что делаешь, сударь Титов. Ты разумный человек, с тобой приятно иметь дело, — с самым безмятежным видом покивал Розен. — Пойдем в библиотеку!
И я шел за ним в библиотеку и грыз яблоко, и думал о том, что зубной щетки и пасты у меня тоже нет. И что работу нужно искать срочно. А о соседе-эльфе, который так пока в комнату и не вернулся, я не думал.
Полиэтиленовый пакет мне нашли в библиотеке, с надписью на кириллице «АТМАНОВСКИЕ КУЛАЧКИ» и логотипом этого самого массового в Государстве Российском чемпионата по национальным видам спорта.
Вообще, столько кириллических надписей, как за мое короткое время пребывания в колледже, я, кажется, за всю жизнь не видал. Нет, у деда Кости в библиотеке имелось много старинных фолиантов с дореформенной грамматикой, и церковь тоже сохраняла старый алфавит, но мы же в двадцать первом веке живем, в конце концов! Все давно на новолатинские буквы перешли, в конце концов — претендуешь на звание Третьей Империи Людей — соответствуй! А тут — все эти твердые и мягкие знаки, и все такое прочее… Я понимаю, но не принимаю, так бы сказала баба Вася.
Атмановские кулачки — это понятно, они за традиции и преемственность поколений, но в колледже-то зачем? Тут едва ли не каждая вывеска была двумя шрифтами: латиницей и кириллицей. Может, у магов такой прикол был — туману наводить? Или в этом имелся некий сакральный смысл?
В общем, я сгонял в комнату, оставил там все лишнее и с четырьмя учебниками, несколькими тетрадками и ручкой — за ухом — отправился на занятия, они тут начинались в девять утра, и у меня в запасе имелось аж пятнадцать минут.
И я, конечно, опоздал.
Почему? Да потому, что у них тут одних учебных корпусов четыре штуки, и в каждом из них есть аудитория 2-1! Я дважды промазал, и везде на меня шикали и говорили, что здесь занимается кто-то другой. Да я и так это видел: первый раз я попал на младших — там была ребятня лет четырнадцати, скороспелки, второй раз — на однокашников Розена, и там на меня шикал уже он сам и закатывал глаза.
А в третий я попал к своим.
— Это, наверное, новенький, — проговорила учительница, которая стояла у доски.
Она тоже оказалась одета в серый френч и в строгую юбку, но я почему-то точно знал: ничего магического в этой женщине не было. Просто — математичка, вот и все. Хотя прическа у нее — просто сказочная, это стоило признать.
— Итак, я вхожу… — заявила она, глядя на меня.
Я смотрел на нее и понять не мог, что за дичь она несет.
— Я вхожу! — продолжила хмурить брови учительница.
— Тебе надо войти и извиниться, — громким шепотом подсказала мне кудрявенькая брюнеточка с первой парты, у самой двери.
— А, так это типа я вхожу, а не она? — мои брови поползли вверх. — Принял, понял. Внимание! Я вхожу. И извиняюсь.
Перешагнув через порог, я проговорил:
— Извините за опоздание, получал учебники в библиотеке, а потом искал корпус и аудиторию. Я только вчера вечером прибыл, не успел освоиться. Меня зовут Михаил Титов, и я…
— И вы, Михаил Титов, кладете свои шерстяные вещи на парту рядом с Ермоловой, выходите к доске и показываете: что я могу! — подняла палец, измазанный мелом, математичка.
— Что вы можете? — удивился я.
— Что ты можешь, а не она! — снова подсказала Ермолова.
Остальные все только хихикали. Эта Ермолова мне определенно уже нравилась, и не только ее подсказки, но еще и кудряшки, смуглое личико, черные глазки и вся ее фигурка.
— Титов? — повысила голос математичка.
— Да, иду показывать, что я могу, иду, — я вышел.
— Я записываю, — сказала учительница и я удержал свою следующую реплику на самом кончике языка и стал записывать.
— В куб вписан шар. Найдите площадь поверхности шара, если площадь полной поверхности куба равна 1170/π см².
Честно говоря, у меня сразу душа ушла в пятки. Я вроде как неплохо шарил в стереометрии, но вот так сходу — это могло стать проблемой. Понятно, что у них тут полным ходом продвигалось повторение перед экзаменом, и наверняка они прошли все формулы, а я в последний раз на них смотрел месяца три назад… Спокойно, Миха!
Я на секунду закрыл глаза — и да! У меня получилось! Моя Библиотека, мой Книжный — все было тут, рядом! И я точно знал, на какой полке стоял учебник по стереометрии для десятого класса, и мигом пролистал его до нужной страницы…
— Титов, я решаю?
— Я решаю, — кивнул я и принялся стучать мелом по доске. — S полной поверхности куба = 6*а². 1170/π =6а². Шар с радиусом R вписан в куб с ребром а, следовательно а=2R. 1170/π = 6*(2R)²…
Короче, я фигачил все это на доске довольно резво, потому что мне главное было формулы подсмотреть, а так-то я не тупой, нормальный я, и стереометрия мне нравится. В итоге я добрался до ответа и выдал: