— Так я зайду в канцелярию договор подписать? — выжидающе уставился на директора я.
— Заходи, — махнул рукой Полуэктов. — А потом жду тебя на занятиях!
На занятиях не было Эли. И, честно говоря, я из-за этого расстроился.
— Она танец репетирует, — сказала одна из девчонок-скороспелок. — К выпускному.
Ну, и ладно, зато я не отвлекался. Даже стрички ни одной не получил от Яна Амосовича. А еще — он, похоже, начал те самые штучки, о которых меня предупреждали.
— Сядьте в кресло, расслабьтесь и закройте глаза, — сказал Полуэктов. — Представьте большой кувшин и белый шарик, а затем то, как этот шарик отправляется в кувшин. Представили? Теперь — красный шарик. Он медленно залетает в кувшин… Так! Теперь черный. А теперь — по очереди вылетают оттуда в обратном порядке — черный, красный, белый. Не торопись, Титов, куда ты их все три сразу-то попёр! По очереди, один за другим!
Я аж вздрогнул — откуда он знает??? И открыл глаза, и посмотрел на директора. Он беззвучно смеялся:
— У меня педстаж — сорок лет, — сказал он. — Мне для того, чтобы понять, что в твоей голове творится, менталистом быть не нужно. У тебя на лице оно написано, Михаил. Давай! Всё заново.
А на занятиях по развитию дара он приготовил по мою душу настоящий аттракцион: под защитным куполом уже была расставлена целая полоса препятствий: кольца, арки, столбы, длинные трубы-тоннели… И две гири по пять килограммов каждая — у входа.
Ян Амосович по кругу обошел тренировочную площадку и чуть ли не из воздуха достал несколько стеклянных бутылок из-под пива. Такой контраст получился: не сочетался у меня в голове Полуэктов с бутылочным пивом.
— Итак, Михаил, твоя задача — провести гирю сквозь полосу препятствий и разбить одну бутылку. Вот эту, зеленую. Остальные стекляшки не должны пострадать. Сшибешь препятствие — получишь стричку, разобьешь две бутылки — получишь две стрички. Сделаешь аккуратно — предложу подработку на пару недель летом. Ты ведь не уезжаешь на каникулы?
Я скрипнул зубами. Хотелось бы к деду с бабой съездить, но кто ж мне разрешит? Я ведь представления не имею, где та усадьба располагается! Лукоморье, блин. Где его искать? Я как-то забил в поисковик на компе в библиотеке — мне выдало не то десять, не то пятнадцать агроусадеб, три десятка ресторанов, база отдыха и фигова туча кафе и кабаков! Так что я ответил:
— Нет, пока никуда. А что за подработка?
И тут же получил стричку.
— Гиря, полоса препятствий, бутылка! — погрозил пальцем директор. — Вперед! Не сходя с места!
«Вперед» и «не сходя с места», отлично. Я смотрел на все это дичайшее нагромождение и медленно выпускал воздух. И как мне, ёлки-палки, все это провернуть? Закрыв глаза, я разглядел серебряные нити: они раскинулись сплошной паутиной внутри площадки. От моих пальцев — к гирям, от гирь — к бутылкам, от бутылок — к кольцам и аркам… Их было много, очень много. Но в принципе… В принципе, если вести маршрут от одного перекрестка эфирных путей к другому, шаг за шагом, то…
— Поехали, — сказал я и пошевелил пальцами.
Гиря дернулась и поднялась в воздух. Это было похоже на бег по пересеченной местности с ракеткой для настольного тенниса и шариком на ней. Когда нужно и шарик не уронить, и под ноги смотреть, чтоб башку не расшибить. Капец, как сложно, но — возможно! Гиря медленно продвигалась вперед, я пыхтел, потел и пытался унять сумасшедший сердечный ритм. Просунуть чугунную штуковину через пластиковую водопроводную трубу, которая всего-то на два-три сантиметра шире в диаметре, чем чертова гиря… Это не нитку в иголку продевать! И я продел! И дальше уже пошло веселее — гиря лавировала-лавировала и вылавировала, и я сжал кулак и выкрикнул:
— Да! — а потом получил стричку в колено. — Нет!
Потому что дурацкий спортивный снаряд ляпнулся на ту самую зеленую бутылку, разбил ее, а когда я обрадовался и отпустил контроль, то чертова гиря покатилась, задела еще одну стекляшку и разбила ее тоже!
— В трубе можно было ее повернуть и дном вперед вести, — как бы между прочим заметил Полуэктов. — И эмоции эти свои куда подальше убери, пока дело не закончил. А мост над пропастью будешь тянуть — тоже в конце кинешь его, как мешок с мусором?
— Мост? — я чесал колено и пялился на него ошарашенно. — В смысле — мост?
Он только усмехнулся:
— Что, думаешь — нереально? После второй инициации поговорим. Давай заново — только теперь бутылки будут стоять вот тут и тут, — Ян Амосович поставил их посреди нагромождения препятствий, на расстоянии метров пяти друг от друга. — Последний шанс заработать денег после практики.
— Второй инициации? Ла-а-адно! — и, вздохнув, накрутил одну из серебряных нитей на ладонь, поднимая в воздух вторую гирю. — А что там за подработка?
— Курьером, — сказал он. — Документы в Ингрию возить. Тридцать пять денег за одну доставку, плюс транспортные расходы и десятка на обед, если далеко ехать.
— Ого! — сказал я и повел гирю меж арок, не забывая подворачивать ее в нужные моменты. — Здорово! Я за!
Еще бы я не был за! Надо только путеводитель по Ингрии в библиотеке взять, карту и схему метро. Почитать на досуге. Почему-то я был уверен: все у меня с этими гирями получится. Главное — не отвлекаться.
Перед ужином я отнес книги в библиотеку — все, кроме тома на букву «Г», взял там наконец «Бархатную книгу» — генеалогический справочник аристократии, прошлогоднего издания, чтобы изучить уже всех этих бояр, князей да дворян, которые со мной под одной крышей учатся, и попытаться своего родителя вычислить. Ну, и по Ингрии чего-то взял, и из художественной литературы — «505 градусов по Кельвину» Рэя Дугласа, «7492 от сотворения мира» Артура Блэра и «Гном в глубоком подземелье» Фила Киндреда. Потянуло меня на мрачнятину, что тут скажешь?
И со всей это стопкой книг пошел в подсобку к Людвигу Ароновичу. Нужно было как-то договориться о времени работы: все-таки, несмотря на два дня до экзаменов, график оставался довольно плотным.
Я увидел эту сборную сцену у Клетки — ее фрагменты как раз выгружали из большого грузовика орки-снага, те самые Лугзак и Шнург, разнорабочие. Они сдавленно матерились, плевались под ноги, шмыгали носами и шпыняли друг друга. В опричнине же должны роботики трудиться, вроде как? Автопогрузчики всякие и тележки с манипуляторами… Ан нет — вот, два зеленых орка в серо-красных спецовках!
Судя по их матерщине — манипулятор у грузовика был, просто сломался. Классическая дичь. Без разнорабочих никуда, даже в супертехнологичной опричнине, даже — в магическом колледже.
А с другой стороны Клетки слышались звуки скрипки, и Анастасия Юрьевна командирским голосом выдавала:
— Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, поклон! Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три — поддержка!
Там репетировали выпускной вальс. Я только через решетку глянул — и тут же цыкнул зубом и быстро-быстро пошел прочь. Почему? Да потому, что Эля с Вяземским танцевала. Я понимаю — репетиция. Я понимаю — вальс. Но я не понимаю — что, выпускников-десятиклассников не нашлось, кто может ей пару составить?
А с другой стороны — чья бы корова мычала. Я вообще сцену собирать вызвался. А мог бы Ермолову за талию держать и вальс репетировать. Кто идиот? Я идиот.
Интересно — Королев умел танцевать вальс или нет?
У Людвига Ароновича в каморке сильно пахло скоморошьим чаем, потом и болезнью. Первое, что бросилось мне в глаза — это луч света из окошка, который падал на верстак. Ровно в этом светлом пятне стояло несколько шахматных фигурок изумительного качества. Не пешки, кони и ладьи, а натуральные пехотинцы, рыцари и башни — мечики, кольчужки, волоски грив у коней, кирпичики… Просто удивительно! Казалось — сейчас пойдут!
А сам столяр лежал на диванчике с открытым ртом. Я, честно говоря, подумал, что он помер! Но нет — дышал, тяжело, с хрипами. Его лицо было покрыто капельками пота, конечности подергивались… Я остановился в нерешительности, моргнул несколько раз и внезапно…
Внезапно увидел дверь. Такую дверь… Как будто нарисованную люминесцентной краской на скале. Там были колонны и звезды, и дерево — все нарисованные. И руны на кхуздуле.
А потом Людвиг Аронович просипел:
— Водки, Миха! Дай водки из шкафчика, — и дверь исчезла!
Я аж дернулся, но в шкафчик полез. Там стояла початая бутылка «Столичной».
— Бутылку! — хрипел кхазад.
Он вцепился в сосуд с алкоголем, как утопающий в спасательный круг, и сделал несколько больших глотков — прямо из горлышка.
— Шайзе… — его голос прозвучал несколько более осмысленно. — Миха, а я, похоже, наркоман теперь. Только ты никому не говори. Я уволюсь после выпускного.
— Людвиг Аронович, что это вы такое говорите? — сказать, что я был шокирован — это значит ничего не сказать.
Представить себе, что титановый старый кхазад — такой же торчок, как дебилы из интерната, которые жевали хавру — это у меня никак не получалось. Но потом он сказал:
— Ё… Гребаный скомороший чай, Миха. Я переборщил с гребаным чаем.
И я как-то сразу поверил.
Глава 18Разговоры о будущем
— Доконали, значится, старика-то нашего — сказал широкоплечий рыжий мужчина и потянулся за стаканом. — В Маньчжурии.
Его мощные руки бугрились мышцами и венами, запястья — защищены широкими металлическими браслетами. Ухватив стакан, он мигом выпил содержимое и, пристукнув донышком, поставил посуду на стол. Мужчина был гладко выбрит, идеальная выправка выдавала в нем человека, явно связанного с армией.
— Ладно тебе, Митька, краски сгущать, — шевельнул пальцами второй — чуть полноватый, красивый, с окладистой бородой, тоже — рыжий. — Он Ород-Рав с ног на голову поставил и Балканскую войну на себе вытянул. Выкарабкается.
На его руках сверкали перстни, из-под ворота рубашки тончайшего шелка виднелся модный в этом сезоне шейный платок.