Я зашел в первой пятерке, поздоровался с комиссией, поймал хитроватый прищур Полуэктова, одобрительный взгляд Кузевича и оценивающий — этого самого Шакловитого. Он, кажется, больше был увлечен мятными монпасье из жестяной коробочки, чем экзаменом. Как раз доставал себе конфетку своими ухоженными пальцами. Однако личное дело мое взял, глянул в него и проговорил:
— Интере-е-есно! Домашнее обучение девять лет — отличная успеваемость. Экзаменаторы… Ого-го! А, так вы Иголкина воспитанник… Это многое объясняет. Жив еще Константиныч, оказывается. А последний год у вас если и не полный швах, то явный спад. Титов, что с вами случилось в последний год?
— ТитОв! — отчеканил я. — Интернат со мной случился. А потом — инициация.
— А! — Шакловитый поскреб свою бородку клинышком. — С норовом студент. Тяните билет.
Ну, я и вытянул. И радостно осклабился: тут и Библиотека практически не нужна. «Реформы Иоанна Иоанновича Пятого конца XVI — начала XVII веков»— это первый вопрос, и «Итоги Второй Великой войны» — второй.
— Чего вы улыбаетесь, Михаил? — поинтересовался Полуэктов.
— Нормальный билет попался, — сказал я. — Я карты возьму, можно?
Это кажется, что на такие билеты карты не нужны. Например, реформы Иоанна Иоанновича — в том числе переход на латинское письмо — тесно связаны с внешней политикой и попыткой реставрации Империи Людей, самой, пожалуй, близкой к успеху. А итоги Второй Великой войны — это ведь территориальные приобретения и потери в том числе, так что и тут карта вполне пригодится.
Да и время потянуть, опять же. Пока буду в стопке карт копаться — Библиотеку открою, подсмотрю пару дат по Великой войне. Надо на девять или десять отвечать, однозначно!
Наблюдать за однокурсниками было забавно: кто-то вел себя уверенно — как Авигдор, например, который зашел в кабинет эдакой вальяжной походкой, ухватил номерок и презрительно фыркнул. Кто-то дергался — как Руари. Этот едва ли не сплясал перед столом с номерками. Он побарабанил пальцами по столу, вытянул наконец самый дальний от себя, побледнел, закатил глаза и пошел готовиться.
Ну, и девчонки, конечно. Выходцева, Святцева и все остальные. И Ермолова. Что я ни делал — все время хотелось на нее посмотреть. Меня, если честно, даже напрягала такая моя к ней тяга. Ну, вот нравилась — и всё. Нет, я у нее под окнами общаги серенад петь не намеревался и бегать хвостиком, преданно заглядывая в глаза и выполняя любые прихоти — тоже. Считал такое ниже собственного достоинства. Но если бы она САМА меня о чем угодно попросила — в лепешку бы расшибся.
Эля, когда к месту своему проходила, мой взгляд поймала и нахмурилась — а потом язык показала, коза! На экзамене! Вот это девчонка, а?
— ТитОв, вы готовы? Я смотрю, уже двадцать минут сидите, на девчат глядите… — проговорил Шакловитый. — Господа педагоги, давайте послушаем Титова?
— Давайте, — сказал Полуэктов. — Титову нельзя скучать. Когда он скучает — вокруг начинают происходить жуткие вещи. И самое страшное — он в них не виноват!
— … это не я! — я захлопнул пасть, потому что директор меня опередил.
И пошел отвечать. Развесил на доске карту — хотя можно было воспользоваться проектором, прочистил горло и начал:
— Итак, после успешного окончания Ливонской войны и присоединения большей части земель тогдашнего Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского к Государству Российскому Государь Иоанн Иоаннович был бездетен и неженат, потому как единственный сын его от Елены Шереметевой родился мертворожденным…
— Тавтология, — сказал вредный Шакловитый. — Но — продолжайте.
— Будучи несчастливым в браке, потеряв троих жен, Иоанн Иоаннович посватался к Изабелле Хименес — наследной принцессе Арагона, лично! Тридцати лет от роду от отправился в Великое Сватовство, снарядив огромный флот. Впечатленные разгромом Речи Посполитой и балканских носферату, авалонские эльдары и не думали препятствовать российским кораблям проходит через Ла-Манш. По крайней мере потому, что не знали истинных целей посольства. Династический брак и объединение двух величайших человеческих государств под властью одной семьи! Именно визит в Арагон протяженностью чуть ли не в целый год стал толчком для преобразований внутри России, а дети Изабеллы Арагонской и Иоанна Пятого — продолжателями династии Грозных. Итак, начнем с административной реформы. Именно тогда сложилась знакомая нам система из опричнины, непосредственно управляемой царской семьей, юридик-доменов-уделов под властью аристократических кланов, сервитутов и нелюдских анклавов — самоуправляемых территорий, и земщины — по сути, цивильных земель… Все это появилось именно тогда как продолжение преобразований Иоанна Васильевича Грозного, ответ на увиденное в европейских землях, а также — попытка сближения позиций Арагонской Короны и Государства Российского, которые были в тот момент объединены личной унией…
В общем, я разливался соловьем. Нарезал как положено. Ну, а что мне — я про это все столько книжек почитал, особенно — по альтернативной истории, что часа на полтора бы точно хватило речи толкать.
Но Шакловитый вдруг меня прервал:
— Я вижу, что вы эрудированный молодой человек, — сказал он. — Не в рамках экзамена, а просто — в качестве обмена мнениями: что вы скажете о теории, будто Иоанн Пятый убил своего отца — Иоанна Четвертого?
Я и выдал:
— Слушайте, ну… Насколько мне известно, двух первых жен своего старшего сына Иван Четвертый насильно отправил в монастырь, третью — избил так, что у нее случился выкидыш, и она впоследствии умерла. Грозный контролировал всю жизнь старшего сына, весь его круг общения! Кроме Малюты Скуратова — который, как известно, был драконом — и урукского резчика Булата Услышанного, во крещении — Симеона, у царевича-то и друзей не было! Папаша портил ему жизнь, как только мог! Да что там — Иван Четвертый старшему сыну посохом башку пробил, и, если бы не Элизеус Бомелий — звездный маг и целитель, то осталась бы страна на больного и добренького Феодора Иоанновича или на малолетнего Димитрия! Мне кажется, Иоанн Иоаннович был достойным человеком, разносторонне развитым — он ведь и стихи писал, и музыку, и воином был превосходным, и менталистом — вторым в России, а может, и в мире… Я не думаю, что он хотел убить своего отца специально, даже после всего этого. Это ведь страшный грех — отцеубийство! Но вот врезать папаше как следует и послать к черту — это было бы логично, а?
— Вы считаете? — Шакловитый переглянулся с Полуэктовым. — Думаете — царевич врезал старику, отчего тот вскорости и помер?
— Думаю, если ему и вправду нравилась Изабелла, и он ей — тоже, а Иван Васильевич стал в это дело лезть — даже Иван Пятый, почти идеальный сын, и тот бы не выдержал. На четвертый-то раз! — продолжил нарезать я.
Комиссия переглядывалась, Кузевич улыбался, Полуэктов хмурился.
— Так вы — почитатель Ивана Пятого? — Шакловитый все гладил свою бородку.
— Это с чего? — удивился я. — Я — почитатель Симеона Бекбулатовича, то есть — резчика Булата! Слушайте, его фактически вице-царем всея Руси во время отсутствия Государя назначали, это урука-то! Вот это — уровень! Вот это — пробился парень с низов! Да такое только Бабай Сархан повторил, и то — не царем, а князем стал, это через четыреста лет!
— Ну, понятно, понятно… — замахал руками дьяк Чародейского приказа. — Вы большой оригинал, сразу видно. Давайте ему десять поставим и отпустим с миром, а то он нам тут наговорит на три каторги и одну дыбу!
И я сразу подумал, что он нормальный дядечка, хоть и дьяк. Десятка — это то, что доктор прописал. Разве что показалось мне, что он не зря все это у меня спрашивал. С умыслом!
Закинув ногу на ногу, я лежал на той самой лавочке, скрытой от посторонних взглядов живой изгородью, и жевал травинку. Солнце светило сквозь зеленые листья деревьев, я щурился, когда его лучи попадали мне прямо на глаза, и потихоньку задремывал.
В какой-то момент легкая тень заслонила свет, я открыл один глаз и увидел Ермолову — очень солнечную, яркую, с растрепанными ветром кудрями. Сердце у меня пропустило удар — такая она была красивая.
— Ну, поздравляю, Эля, — сказал я и мигом сел, и пригладил рукой волосы. — Девять! А ты нервничала. Давай, присаживайся. Я тут место сторожил!
— Миха, ну… — она устроилась на скамеечке довольно далеко от меня и поправила юбочку. — Ну, это ведь и из-за тебя тоже. Мы с тобой хорошо готовились, мне понравилось! И весело, и… Ну, я прям многое дозапомнила.
— Ого, — откровенно обрадовался я. — Ну, мне тоже было приятно, мне вообще с тобой что угодно нравится.
— Нет, ты не понимаешь, — Ермолова почесала ладошкой носик. — У меня теперь будет серебряная медаль! Девять по математике и девять по истории! У меня без тебя точно семерки бы выплыли. Ты вообще откуда взялся, Титов? Такого же не бывает! Сначала сел со мной, потом — Вяземский, потом — экзамены… Как будто специально!
— А сел — это в каком смысле? Почему бы мне с тобой не садиться? — удивился я. — Кстати, а почему с тобой никто не сидел? Ты же офигенная!
Она замерла, как какая-нибудь напуганная птичка, ее взгляд стал настороженным.
— Ты шутишь? Миха, я ведь Ермолова, и…
— А я — Титов, — пожал плечами я, увидев, что ей неудобно об этом говорить, и переключился на другую тему: — А хочешь, я тебе выдам страшную тайну про выпускной?
— Ну, ну? — она придвинулась ко мне.
— Я ведь не хухры-мухры, я — рабочий сцены и посвящен в конфиденциальные подробности… Я знаю, кто будет у нас играть вечером после вручения дипломов!
— Давай уже, говори скорей! — она ткнула меня кулачком в плечо.
— «Неизвестный Артист»! — выдал я.
— Ва-а-а-ау! — она аж подпрыгнула. — Что — правда? Эльфы из Архангельска?
— Ага! — я знал, что она будет в восторге.
На самом деле я слышал их музыку у нее из наушников. «Марсель», «Балканская свадьба», «Тележка» и другие композиции «Неизвестных» действительно накрепко заседали в голове. Эля объясняла мне что-то про дважды гармонические лады, но я в этом ни черта не соображал, разве что понял, что у кхазадов с юга и некоторых балканских народов такой прием в народной музыке используется. Эльфы, которые играют гномскую музыку — обалдеть!