Ехали с "ветерком", стрелка спидометра ниже отметки "100 км" не падала, и через час они сделали краткую остановку в городе Мельк, там, где шоссе ближе всего подходит к Дунаю. Савич был необыкновенно весел, лицо его торжественно сияло, как у полководца, одержавшего победу, голос звучал восторженно, глаза азартно блестели. Он рассказывал Куницкому о красотах и достопримечательностях Австрии, а Куницкий, слушая его рассеянно, думал о своей дальнейшей судьбе и, наконец решившись, спросил:
- Куда мы едем?
- В Линц, - ответил Савич и, кажется, впервые внимательно посмотрел на Куницкого.
- А что там? - продолжал интересоваться Куницкий, смело встретив серьезно-пытливый взгляд Савича.
- Вас примет сам доктор Симонталь, - с таинственным видом вполголоса сообщил Савич. - Наш земляк по рождению, недавно получивший австрийское подданство. А вообще личность выдающаяся, героическая, человек из легенды. Рыцарь без страха и упрека.
Последние слова Савича напомнили Куницкому очерк о нем самом, опубликованный недавно в советском журнале, вызвали в нем ироническую аналогию, но Савич не стал больше распространяться о Симонтале, пообещав это сделать потом, в машине, так как от Мелька до Линца около часа быстрой езды. Вот тогда-то, в течение того часа, Куницкий узнал от Савича некоторые подробности о докторе Симонтале, о том, что в тысяча девятьсот сорок первом году во Львове фашисты арестовали сорок человек - представителей еврейской национальности, в их числе и Симонталя, - тридцать девять расстреляли, а Симонталю каким-то чудом удалось бежать, о том, что доктор Симонталь создал и возглавляет Центр документации, разыскивает и отдает в руки правосудия фашистских преступников, пользуется покровительством Тель-Авива, Лондона и Вашингтона.
Куницкий после очерка о себе самом не принимал легенды на веру, он не понимал, зачем он понадобился Симонталю и что даст эта встреча ему, Куницкому. Он думал о своей дальнейшей судьбе, которой распоряжался теперь кто-то, неизвестный ему. Во всяком случае, не этот бойкий, шустрый, самонадеянный его "земляк", должно быть преуспевающий и потому довольный собой. "Зачем я Симонталю?" - мысленно повторял он, когда их "мерседес" пересекал железнодорожный путь у города Эннс. И тогда он снова обратился к Савичу:
- А после Симонталя куда мы?..
Савич понимал его нетерпение и тревогу, ответил загадочно и подмигнув:
- У доктора Симонталя, как мне кажется, для вас есть сюрприз.
Именно тогда Куницкого стукнула леденящая душу мысль: у этого Симонталя есть та страшная фотография, заснятая гестаповцами во дворе беловирской тюрьмы, и Симонталь отдаст его в руки правосудия. "Из огня да в полымя", - с ужасом вспомнил он русскую пословицу.
Симонталь принял его в своей штаб-квартире восторженно и порывисто, поздравил с благополучным прибытием за "железный занавес" и, вобрав в плечи лысую, похожую на кокосовый орех голову, прощупывал Куницкого прищуренными недоверчиво-колючими глазками. Куницкому казалось, что Симонталь пытается проникнуть к нему в душу, но не открыто и прямо, как тот, на портрете Тициана, а коварно-воровски, с черного хода. Вытянутые тонкие губы, острый нос, острый подбородок и все лицо, тоже острое, в этом "легендарном докторе" напоминали Куницкому крысу, тварь хитрую и жестокую. И даже вкрадчиво-елейный голос Симонталя не мог поколебать это впечатление, и Куницкий с напряженным волнением и страхом ждал от Симонталя сюрприза, о котором ему сказал Савич.
- Нам известно, что фашисты убили ваших родителей и сестру, - начал Симонталь, ощупывая вкрадчивым взглядом Куницкого. - Наш девиз - месть. Ни один палач не должен уйти от возмездия. Мы надеемся на вашу помощь.
- Это мой долг, - сорвалось у Куницкого на пафосе. Этот внезапный порыв граничил с угодливостью.
- Долг перед нашим многострадальным народом, - уточнил Симонталь. И, не говоря больше ни слова, он подал Куницкому письмо от его дядюшки, проживающего в США, в котором преуспевающий бизнесмен приглашал любимого племянника за океан. Когда Куницкий прочитал теплые трогательные строки бывшего беловирского домовладельца и торговца пушниной, у него отлегло от сердца. И Симонталь ему теперь виделся другим: обаятельным, дальновидным, трезвым, практического склада ума, - он внушал уважение. А между тем Симонталь не преминул напомнить, что дядюшку разыскала его контора, то есть Бюро еврейской документации, и тут же намекнул, что именно эта контора помогла Куницкому приехать в Австрию. Потом он широким жестом подал Куницкому конверт, в котором были доллары и западногерманские марки, сказав тепло и участливо:
- Это вам на первый случай. Пригодятся. Мы помогаем своим людям и рассчитываем на взаимность. Устроитесь, разбогатеете и тогда возвратите долг.
Улыбка иезуита исказила крысиное лицо Симонталя, а плутовские глазки оставались по-прежнему невозмутимыми и недоверчиво-холодными.
В сознании Куницкого образ благодетеля дробился, рассыпался на части. Цельного впечатления не получалось. "Сложный", - подумал о Симонтале Куницкий.
Но на этом прием не окончился. Вошедший в кабинет человек доложил, что прибыли гости из Мюнхена, и Симонталь, быстро и многозначительно посмотрев на Савича, затем на Куницкого, распорядился:
- Пригласи и позаботься… - И уже в сторону Куницкого: - Кстати, познакомитесь, это представители научного центра из Мюнхена, ваши коллеги. Узнали, что вы у нас, и вот поспешили встретиться у меня. Я сначала им отказал, но они были слишком настойчивы. - Симонталь развел руками, как бы прося прощения, что не согласовал эту встречу с Куницким.
Вошли двое, элегантно одетые. Один, тот, что шел впереди, невысокий, костистый, с овальным выразительным лицом; второй - верзила, розоволицый, с мясистым носом и густыми бровями. Дружески поздоровались с Симонталем и Савичем. Невысокий, подвижный, с решительным и холодным взглядом нацелился на Куницкого, и тогда Симонталь отрекомендовал Куницкого, но гостей не представил. Впрочем, как понял Куницкий, это была формальность: вошедшие хорошо его знали, а он догадывался, что это и есть его хозяева. Подали виски, коньяк и кофе. Все пятеро уселись за круглым столиком. Началась беседа, в которой принимали участие лишь Куницкий и один из гостей - тот, невысокий, подвижный, с быстрыми глазами и светской улыбкой. Он просил Куницкого подробней рассказать о Валярчуке, дать ему исчерпывающую характеристику, надежный ли он человек и будет ли продолжать работу Куницкого. Под работой подразумевалась шпионская деятельность. Куницкий заверил, что все будет в порядке, но гость перебил его вопросом: откуда Куницкий узнал о темном пятне в биографии Валярчука? Пришлось рассказать. И тогда его попросили дать подробную характеристику Музы Григорьевны, Верочки и даже Елизаветы Ильиничны. Дело касалось интимных отношений, и Куницкому был неприятен этот разговор, но он не мог, не посмел уклониться и рассказывал. Настойчивый и властный собеседник подавлял в нем волю, не на миг не сводя с Куницкого жесткого, надменного взгляда, и взгляд этот не обещал ничего хорошего. В то же время с каждой минутой в Куницком зрела и укреплялась мысль, что он уже прежде где-то встречал этого человека, с его холодной неестественной улыбкой и металлическим оттенком в голосе. Куницкий напрягал память и открыто смотрел в лицо собеседнику, отвечая на его неделикатные вопросы. И когда ему был задан вопрос о Ядвиге Стефановне Слугаревой, Куницкий вдруг вспомнил своего настырного собеседника и побледнел.
Слова застыли, язык не поворачивался, и он не в силах был открыть рта. Очевидно, и собеседник понял причину такого внезапного паралича Куницкого и попытался разрядить напряжение, сказав с ободряющей приятельской улыбочкой:
- А ведь мы с вами старые знакомые, пан Куницкий. Я спас вам жизнь, можно сказать, вырвал вас из хищных когтей оберфюрера Шлегеля. Поверьте, мне это нелегко было сделать, вы не знаете, чего мне это стоило. Но оставим прошлое и обратимся к будущему.
- Я ничего не понимаю, - наконец выдавил из себя Куницкий, отчаянно и вопрошающе глядя на Симонталя, точно ища в нем защиты от этого страшного человека, который преследовал его, как ночной кошмар. Симонталь не откликнулся, он, нахохлившись, поглаживал свой голый череп и делал вид, что не понимает реплики Куницкого, на бледном лице которого и в выпуклых тоскливых глазах отражались сомнение, недоумение и обида. - Вы - капитан Штейнман, - сказал Куницкий, уже обращаясь к собеседнику, отрывисто, с усилием, и покраснел.
- Подполковник Штейнман, ваш шеф, пан Куницкий, - язвительно и вызывающе подтвердил собеседник, - и давайте оставим разные иллюзии и сантименты и будем считаться с реальностью.
Куницкий отчужденно насупился: появление нацистского палача Штейнмана здесь, в такой обстановке и в такой роли, казалось невероятным, неправдоподобным, похожим на дурной сон. "А не снится ли все это мне?" - подумал он, но реплика Симонталя вернула его к действительности:
- Господин Штейнман прав: не время сейчас выяснять отношения перед лицом общего врага. Наш враг - враг всех людей свободного мира, всех, кому дорога свобода, демократия и цивилизация, - коммунисты, и прежде всего Советский Союз и его восточноевропейские сателлиты… - высказался "охотник за фашистами", злобно блестя подслеповатыми глазами. Остроносое лицо его вытянулось в пространство, а гнусавый голос звучал вкрадчиво и сердито.
"Главный враг Симонталя - коммунисты и Советский Союз, - мысленно повторил Куницкий, - то есть та сила, которая разгромила фашизм и спасла цивилизацию, Симонталь охотится за фашистами, а главным врагом считает коммунистов. Где логика?" Но Штейнман не дал ему размышлять.
- Скажите, пан Куницкий, мы могли бы, с вашей помощью, разумеется, привлечь к сотрудничеству фрау Ядвигу Слугареву?
Подобная мысль никогда ему и в голову не приходила, и, прежде чем ответить, Куницкий усмехнулся, не глядя на Штейнмана, усмехнулся иронически и с некоторым злорадством.
Мысль Штейнмана была слишком дерзкой: вовлечь в шпионскую деятельность против СССР жену советского разведчика, и мысль эту Куницкий считал фантастикой, несбыточной мечтой иллюзиониста, плохо знающего реальность. В то же время эта мысль возбудила в Куницком живой интерес, связанный с неприяз