Алигьери переводил в зеркале взгляд с одного посетителя на другого. Для человека, не любившего лесть, он заглатывал ее слишком жадно — так же жадно, как упивался собственным отражением.
Настала очередь Грейсона.
— Вы были… смертным? — спросил он. — Я никогда не встречался со смертным.
Алигьери выдержал паузу прежде чем ответить.
— Мало кто из вас встречался. После того как смертных зачистили, оставшиеся предпочли не высовываться.
Он осторожно взял щетку из руки Джери и возобновил процедуру самостоятельно. «Интересно, — подумалось Анастасии, — сколько раз за сотни лет эта щетка прошлась по его волосам?»
— Это неизвестно широкой публике, но да, я был рожден смертным, — продолжал Алигьери. — Впрочем, я едва это помню. Естественная смерть была побеждена до того момента, как я повзрослел настолько, чтобы осознать саму концепцию смерти.
Он помолчал, всматриваясь в зеркало, будто заглядывал сквозь него в иные места и времена.
— А знаете, я был с ними знаком. С серпами-основателями. Ну не то чтобы знаком… я их видел. Все их видели. Каждый мужчина, женщина, ребенок мечтали взглянуть на них хоть одним глазком, когда они ехали в Букингемский дворец, где король преклонил перед ними колени. Конечно, они его не выпололи, это случилось годы спустя. — Он рассмеялся. — Я нашел голубиное перо, выкрасил его в синий цвет и сказал одноклассникам, что оно упало с мантии серпа Клеопатры. Перо и близко не было похоже на павлинье, но мои одноклассники умом не блистали.
— Ваша честь, — встряла Анастасия. — По поводу прополки на «Новой надежде»…
— А, — пренебрежительно махнул он рукой, — давние дела. Конечно, в тот период я не упомянул об этом в дневнике. Все было строго засекречено. Но кое-что я записал после. Всё в этих томах. — Он снова показал на бумажную груду на столе.
— Какая жалость, что их упрячут в дальний зал в Александрии, — заметил/а Джери. — Туда ходят только туристы и ученые. Ни одна значительная персона не прочтет эти дневники.
В ответ Алигьери лишь взглянул на щетку, которую держал в руке.
— Смотри, сколько волос осталось между щетинками.
Он протянул щетку Джери, тот/та вытащил/а из нее клок и начал/а расчесывать пряди с другой стороны.
— Если не возражаете, я вот что вам скажу, серп Алигьери, — вмешалась Анастасия. — Разве не пора вам насладиться славой, которую вы заслужили?
— Серп Анастасия права, — подыграл ей Грейсон. Он был не в курсе подробностей, но понимал, чего добивается его единомышленница. — Все должны услышать, на какие жертвы вы пошли ради блага общества. Вы должны поделиться этой информацией с миром.
— Да, — подхватила Анастасия. — Мир вас забыл, но вы можете ему напомнить. Вам необходимо оставить долговременное наследие.
Серп Алигьери взял паузу на обдумывание. Его еще не удалось убедить окончательно, но все же скептицизма у него поубавилось.
— Что мне необходимо, — сказал он, — так это новая щетка.
«Меня зовут серп Данте Алигьери, прежние места проживания: Евроскандия, Франкоиберия, Транссибирь, Византия, в настоящее время и навсегда — регион Британия, хотя я не присоединяюсь к профессиональному альянсу ни здесь, ни где бы то ни было.
Я делаю эту передачу не по требованию серпа Анастасии, я здесь по собственной воле, чтобы расставить все точки над «i».
Много лет назад я принимал участие в операции по прополке значительного количества людей. Да, массовой прополке, но это была не обычная массовая прополка. Я сыграл ключевую роль в разрушении орбитальной колонии «Новая надежда».
Как серп я был вправе это сделать. Я горжусь своими поступками и нисколько не сожалею о случившемся.
Тем не менее, я не до конца выполнил свой долг серпа, и это лежит на мне тяжким грузом. Как вы знаете, наш священный долг — даровать иммунитет родственникам выполотых. Этого недвусмысленно требует третья заповедь. Однако, учитывая крайнюю деликатность операции, мы не исполнили этот долг и не даровали иммунитет.
Я не пытаюсь сослаться на незнание или наивность — мы понимали, что делаем. Видите ли, по сути, мы пастухи этого мира, он наше стадо. Мы призваны оберегать его от неопределенности. Если бы колонизация за пределами Земли прошла успешно, здесь не пришлось бы прореживать население. Серпы оказались бы не у дел. Люди стали бы жить вечно без страха перед прополкой. Конечно, вы понимаете, насколько это было бы ненормально, — существовать в мире, где нет серпов. Защищая себя и свою миссию, мы защищали естественный порядок вещей.
И, конечно, необходимо было представить разрушение космической станции как несчастный случай. Нет нужды беспокоить простой народ тяжестью решений, принимаемых серпами. Мы полностью посвятили себя этой благородной задаче — до такой степени, что двое серпов пожертвовали собой. Серпы Хатшепсут и Кафка завладели шаттлом и врезались на нем в орбитальную колонию, чтобы разрушить ее и выполоть всех ее обитателей. Благороднейшая из самопрополок! Я же снабдил шаттл и ключевые точки станции достаточным количеством взрывчатки, чтобы выживших не осталось.
Однако, желая сохранить сходство с несчастным случаем, серп, управляющий операцией, потребовал не даровать иммунитет ближайшим родственникам жертв. Аргументировал он так: третья заповедь к ним не применима. Поскольку они колонисты, их ближайшие родственники перестали быть ближайшими, кроме тех, что были с ними на той же станции.
Решив не давать иммунитет, мы нарушили официальный кодекс, что страшно угнетает меня. Посему я призываю коллегии серпов по всему миру взять на себя эту задачу и исправить ошибку, даровав иммунитет всем оставшимся в живых родственникам колонистов. Кроме того, мы должны публично объявить серпов Хатшепсут и Кафку героями за принесенную ими жертву.
Я изложил свою позицию, больше мне сказать нечего. Со всеми дополнительными вопросами, касающимися разрушения орбитальной колонии «Новая надежда», рекомендую обращаться к руководителю операции — серпу Роберту Годдарду».
40 ● Постель из звезд
Сверхклинок Годдард стоял над своей кроватью, глядя на синее атласное покрывало — того же цвета, из той же ткани, что и его мантия. Но, в отличие от мантии, оно буквально утопало в бриллиантах. Десятки тысяч камней рассыпались по покрывалу, словно сияющая звездами галактика; матрас прогнулся под их тяжестью.
Годдард высыпал камни на постель, чтобы поднять себе настроение. Конечно, их великолепие принесет ему не только покой, но и вдохновение. Вдохновение, достаточное для того, чтобы возвыситься над нападками и обвинениями, которые сыпались на него со всех сторон. Улицы Фулькрума внизу были наводнены толпами, скандировавшими лозунги против Годдарда и серпов нового порядка. Подобных манифестаций не случалось со смертных времен. Грозовое Облако поддерживало в людях разумный уровень довольства жизнью, а серпы никогда не превышали свои полномочия настолько, чтобы вынудить народ выйти на демонстрацию даже под угрозой прополки. До сего дня.
Но у Годдарда еще оставались эти бриллианты.
Он вожделел их не за ту ценность, которую они собой представляли. Он копил их не как сокровища. Такая мотивация была бы ниже его достоинства. Сокровища — ничто для серпа, у которого и так уже есть всё. Желанный предмет серпы могли просто взять где угодно у кого угодно.
Но бриллианты серпов — совсем другое дело. Для Сверхклинка они были символами. Ясными и недвусмысленными показателями его успеха, противовесом в балансе, который будет сложно сохранить, пока Годдард не получит в свое распоряжение все четыреста тысяч.
К этому моменту он собрал почти половину — все камни, по собственной воле преподнесенные ему как дань лояльными Верховными Клинками, принявшими его дорогу в будущее. Будущее Ордена серпов. Будущее всего мира.
Но после выступлений Анастасии вряд ли кто-то еще отдаст ему бриллианты. Повсюду обычные люди поднимали против него свои голоса, несмотря на угрозу быть выполотыми. Регионы-союзники начали отдаляться от него и даже отзывать свою поддержку, словно он не более чем тиран из смертной эпохи, утративший доверие.
И как они не понимают, что им движет чувство долга и осознание своего предназначения, которые он взращивал в себе многие годы? Он пожертвовал всем ради этого предназначения. Помог убить собственных родителей и всех обитателей марсианской колонии, ибо знал, что эта жертва — ничто на фоне более масштабной картины. Пройдя посвящение в средмериканской коллегии, он быстро пошел в гору. Он нравился людям. Люди прислушивались к нему. Он красноречиво убедил мудрейших из мудрых принять возвышенную радость прополки. «В совершенном мире любая работа должна доставлять совершенное удовольствие. Даже наша».
Ему удалось убедить мудрых, а это значит, что он мудрее, чем они.
И теперь он привел их на порог лучшего мира! Мира без тонистов, генетического мусора и ленивых паразитов, не дающих обществу ничего ценного. Мира, в котором безобразные, бессмысленные, бесполезные усмирены теми, кому виднее. «Убий!» Годдард гордился собой и своими деяниями. Он не позволит всем этим бунтовщикам сбить его с пути теперь, когда цель так близка. Он раздавит их, не считаясь со средствами. Эти бриллианты — свидетельство его достижений, как нынешних, так и грядущих.
Но созерцание самоцветов так и не подняло ему настроение.
— Собираешься нырнуть в них?
Он обернулся, чтобы взглянуть на стоявшую в дверях серпа Рэнд. Та неторопливо подошла к кровати, взяла бриллиант и повертела в пальцах, разглядывая многочисленные грани.
— Будешь кататься в них, как свинья в грязи?
У Годдарда не было сил разозлиться на нее.
— Я во мраке, Айн, — промолвил он. — Все больше и больше людей выходит на протесты из-за обвинений Анастасии.
Он наклонился и провел рукой по бриллиантам — их острые края оцарапали ему ладонь. Тогда он импульсивно схватил горстку и сжимал до тех пор, пока не потекла кровь.