— Не трогай его. Пусть идет с нами, если хочет.
И Сигурд пошел с людьми Бьерна.
Остаток дня бонд провел на драккаре Бьерна. Поначалу на пристани было тесно от спешащих уйти по реке трусоватых рыбаков и торговцев, но к вечеру почти все разбрелись по домам. Пристань опустела, только несколько стражей прохаживались подле кораблей — блюли порядок. На закате за Бьерном явился гонец от графа. Передал, что Бернхар решился поддержать урман в предстоящей битве и что Рагнар зовет на совет всех своих ярлов. С ярлом отправились Рюрик и Харек. Прочие остались на корабле, подле своего оружия и своего скарба. На Сигурда не обращали внимания. Он приткнулся на корме, подложил под зад телогрею, сел на нее, оглядывая хирдманнов Бьерна.
После бури ярлу пришлось взять на корабль много лишних воинов, драккар был перегружен. Вещи и походные сундуки теснились один к другому, люди толкались между ними, задевая друг друга. Из-за тесноты тут и там вспыхивали мелкие стычки. Ссорились больше по мелочи — кто-то наступил кому-то на ногу, перебил в разговоре или помешал спать. Никто не говорил о варгах и возможном нападении на город, каждый занимался своим делом, не желая, чтоб его отвлекали. Тортлав сидел, скрестив ноги, около распахнутого походного сундука и неуклюже латал порванную рубаху. Костяная игла не слушалась, нить ложилась неровно, заплата норовила сползти наискось. Тортлав поругивался, однако работу не прекращал. Рядом с ним устроились еще несколько хирдманнов, бонд узнал средь них Хемминга Сакса. На носу драккара дремал под толстой медвежьей шкурой Кьятви.
За время болезни старик осунулся, из-под шкуры торчала его тощая рука с полусогнутыми пальцами. Иногда во сне пальцы подергивались, словно Кьятви пытался схватить воздух. Айша гладила его запястье, убирала со лба спутанные волосы, смачивала губы влажной тряпицей.
Продолжая латать рубашку, Тортлав негромко запел. Голос у скальда был глубокий, слова цеплялись одно за другое, сплетались в цепь. Слушая его рассказ о далеких временах и о жестоком конунге Ингьяльде Коварном, который убил двенадцать своих сородичей Ингилингов, Сигурд задремал.
Из серого тумана дремы его выдернул женский голос. Сигурд распахнул глаза, поспешно схватил доставшийся в подарок от Хемминга нож.
— Ты можешь сходить в монастырь, Сигурд? — спросила Айша. — Отвести туда Кьятви?
Его имя на ее губах звучало непривычно.
— Да. — Бонд спрятал нож, встал, стараясь не глядеть ей в глаза, поднял с палубы полушубок, встряхнул, накинул на плечи.
Ночью похолодало, реку затянуло туманом, в темном небе проблескивали редкие звезды. Люди спали, для тепла приткнувшись друг к другу и накрывшись полотнищем паруса. Кто-то громко храпел, нарушая призрачную тишину ночи. На корме, возле двух зажатых в гнездах факелов дежурил Латья. Прохаживался вперед-назад, насвистывал сквозь зубы.
— Кьятви очень слаб. — Айша доверчиво смотрела на него снизу вверх. — Береги его.
В ожидании провожатого старик привалился спиной к борту, кутался в шкуру. Поймав взгляд Сигурда, поковылял к нему, остановился за спиной Айши, настороженно вытянул тощую морщинистую шею.
— Ты быстро вернешься, — прошелестел он. — Очень быстро. Так отведешь меня?
Сигурду нравилось тут, в тесноте, рядом с людьми, которые говорили и делали простые вещи, а не били ночами поклоны пред деревянной расписной картиной. Но Айша просила.
— Да.
Колдунья обрадованно улыбнулась, сунула что-то мягкое в ладонь бонду, сжала его пальцы.
— Возьми. Это тебе.
— Мне? — Сигурд поднял руку к глазам. На ладони лежал маленький полотняный мешочек. Его горловину стягивал кожаный ремешок. Сквозь ткань сочился мягкий хвойный аромат.
— Это оберег, — сказала Айша. — Если ночью положишь его под голову, то к утру уйдут все печали, а если повяжешь на шею или проглотишь из него хоть немного, то даже самая сильная порча обойдет тебя стороной.
— Бери, — посоветовал Кьятви. — Айша не каждому делает подарки.
— Бери, — повторила за ним колдунья.
Сигурд поднес мешочек к носу, потянул ноздрями хвойный запах. К нему примешивался легкий аромат мяты и еще каких-то цветов, знакомых, но неузнаваемых.
Что там? — потерев мешочек в пальцах, поинтересовался Сигурд.
— Моя благодарность, — сказала Айша.
Он не понял, кинул на колдунью удивленный взгляд:
— За что?
— Ты верил мне. Ты помог мне.
Стыд плеснул на щеки Сигурда красными пятнами. Бонд понадеялся, что в темноте их трудно увидеть, но все-таки потупился, принялся рассматривать палубу у себя под ногами.
— Я не помогал, — стискивая тряпичный подарок в ладони, вымолвил он.
Кьятви то ли засмеялся, то ли закашлялся, Айша отвернулась.
Сигурду не нравилось, когда над ним смеялись. Особенно женщины. И еще он не любил недомолвок. А в этой истории с жеребцом и нежданным нападением варгов их было очень много. Но мешочек грел его пальцы, запах хвои и мяты напоминал о домашнем тепле, цветочный аромат дарил надежду.
— Идем! — Сигурд оборвал никчемные мечты, повязал на шею ремешок с ароматным подарком, засунул его под ворот рубашки. Перебравшись через борт, съехал на заду по гладкому веслу в воду, стоя по колено в реке, подхватил сползающего следом Кьятви. Оглядываться не стал — он знал, что маленькая колдунья не будет провожать их, замерев у борта, как обычно провожала Бьерна.
На берегу, недалеко от пристани, около костров и походных шатров бродили тени, слышались голоса. Сигурд с Кьятви миновали стражу, затем — молчаливый, настороженный лагерь эрулов, пересекли площадь и вошли в сам город.
Ожидая нападения, Гаммабург опустел. Почти все жители ушли под защиту крепостных стен. Улицы были тихи, ночных путников сопровождало лишь редкое гавканье особо чутких дворовых собак. Изза облаков выполз ущербный месяц, осветил ограды, покатые крыши крестьянских мазанок, черные силуэты больших домин и далекую громаду крепости. Вдоль крепостной стены огоньками мелькали факелы, в их всполохах поблескивали шлемы воинов, наконечники копий. На сторожевой башне полыхал костер, в отблесках света виднелась фигура стражника.
Улица изогнулась, пропуская путников меж двух огороженных частоколом дворов, вывела на изрезанное клочьями мансов [52] поле. Через него к монастырю протянулась утоптанная тропа.
Издали казалось, что монастырь распластался на вершине холма, как большой ленивый кот, поджидающий свою добычу. В проеме под крышей тяжелым языком висел черный в лунном свете колокол. От него тянулись вниз нити канатов.
Сигурд напряженно всматривался в ночь, прислушивался к каждому шороху. Однако, кроме клубов дыма вдали за холмом и полями, ничто не предвещало вражеского нападения.
Взбираясь по тропе на холм, Кьятви замедлил шаг, тяжело запыхтел. Бонд остановился, поддержал старика. Тот благодарно кивнул.
Раньше, в море, Кьятви казался Сигурду более молодым, но болезнь изъела его, стерла с лица краски, покрыла его морщинами, истончила руки. Старик поправил сползшую с плеч шкуру, нагнулся, опираясь ладонями о колени.
— Ты заберешь княжну и уведешь ее на драккар, — устало произнес он. Усмехнулся, угадывая мысли Сигурда. — Удивлен, что Айша беспокоится о княжне? Нет, Айша боится не за нее… Она думает, что если Гюда вернется на драккар Бьерна, то ярл уйдет из Гаммабурга до начала битвы. Она чует большую беду и хочет уберечь своего ярла…
— А ты?
— Что — я?
Ты не пойдешь с нами? — Сигурд не понимал.
— Нет. Я слаб и буду обузой — как в бою, так и в пути. Я останусь в монастыре.
— Но…
— Айша знает, что я не вернусь. — Заметив на лице Сигурда смятение, старый воин покачал головой. — Нет, бонд, она вовсе не так жестока, как ты подумал. Она просто другая, не такая как мы.
— Значит, она на самом деле колдунья?
Кьятви выпрямился, его дыхание стало реже и спокойнее.
— Она — хвити. Так называл ее Финн. А Бьерн говорил, что она вышла из ворот Нифльхейма. Она увела в страну Асов берсерка Хаки и моего воспитанника — ярла Орма Белоголового. Я и сам был бы не против такой проводницы, но она сама выбирает, провожает лишь тех, кто достоин ее. Желтоглазый уверяет, что однажды она показала ему путь в иной мир, он шагнул за край и даже видел сияние Бельверста, но дойти до него не смог. Вернулся…
Приглашая Сигурда двигаться дальше, старик кивнул, поковылял вперед по тропе.
Махина монастыря вырастала из ночного неба, наползала на путников. На запертой калитке ограды висело круглое железное кольцо. Кьятви взялся за него, несколько раз громко постучал о гладкие доски. Никто не отозвался.
— Спят, наверное, — сказал Сигурд.
Старик постучал еще раз.
Собак в монастыре не держали, поэтому в ответ не раздалось ни звука. Кьятви нахмурился, покосился на Сигурда. Тот сбросил с плеча суму, которую Кьятви прихватил с собой с драккара, поискал в каменной ограде щели понадежнее. Нашел одну, сунул в нее ногу, подпрыгнул, подтянулся. В детстве он любил с мальчишками лазать по скалам у берега — искать гнездовья чаек и гагар. Навык остался — бонд легко вскарабкался на стену, перевалился через нее, спрыгнул в монастырский двор.
Скамья, на которой обычно сидел привратник, пустовала. Оставленный на ней полушубок еще хранил тепло человеческого тела — сторож ушел совсем недавно.
Сигурд сбил с двери засов, толкнул створу.
— Должно быть, отлучился по нужде, — указывая на осиротевшую скамью, пояснил он Кьятви.
Старик помог ему вновь запереть ворота, огляделся.
Монастырь хранил молчание. Над маленьким двором нависали мрачные стены. На высоту человеческого роста они были выложены большими валунами, а еще выше — светлыми досками с резьбой. Дверь зияла чернотой, будто беззубый рот мертвеца. Справа к монастырю лепился сеновал, слева — пристройки для слуг и утвари. Хлев и конюшня стояли чуть на отшибе.
— Пошли, что ли? — Сигурд поглядел на Кьятви.
Старик задумчиво рассматривал полушубок привратника, беззвучно шевелил губами.