Меж клетей у прохода, который вел к водяным воротам, Завидка зажмурился и подумал: «Вот сейчас открою глаза, а замок-то отперт». Но все медлил. А когда открыл, то увидел двух людей, закутанных с головой в темные плащи. Первый, высокий и тонкий, придерживал рукой угол плаща, как бы боясь, чтобы ветер не отнес его в сторону и не открыл его лицо. Второй человек, такой же высокий, но намного шире в плечах, вел на поводу коня. Конская морда была обернута тряпкой — не заржал бы.
«Сейчас они пройдут, — подумал Завидка, — а я посмотрю, заперт замок или отперт. Сейчас пройдут… Что же они не мимо идут, а сюда?» И прижался к стене, чтобы его не увидели.
Тот, кто вел коня, отпер замок, и оба, с усилием толкая коня вниз по ступеням, скрылись за дверью.
«Вот и повезло мне! — подумал Завидка. — Не приди они да не отопри, был бы мне от ворот поворот. А теперь дорога открыта. Подождать, что ли, пока они подальше пройдут, чтобы не столкнуться с ними в проходе? Нельзя ждать, луна скоро взойдет! А вдруг они сейчас обратно вернутся и снова дверь замкнут? Авось проскользну».
И в самом деле, везло сегодня Завидке. В проходе веял ветерок-сквозняк, нес ночную прохладу. Значит, и выход был уже открыт. Кувырком слетел Завидка с земляных ступеней, выглянул наружу. Один из людей уж успел сесть на коня, другой прощался с ним. Завидка спрятался в кустах. Всадник ускакал, а пеший вернулся обратно, прикрыл за собою дверь входа.
«Задвинет он засов аль нет? — подумал Завидка. — Авось забудет. А не забудет, уж я как-нибудь через ограду обратно переберусь. Темно, небось не увидят. А будто уж и посветлей стало. Надо торопиться».
Перебравшись обратно через невысокий внешний вал, на котором с этой стороны не было тына, он спустился в ров и бесшумно покрался к западной стороне вала. Луны еще не было, но туман над тихо журчащей Рублянкой, казалось, светился. Завидка подумал, что сверху его могут увидеть, лег на живот и пополз.
Первый половец издали показался ему темным пятном на земле, невысоким неровным холмиком. Случайно Завидка задел его рукой и едва не вскрикнул, но удержался, прикусив губы, и ощупью стал искать лук. Лук был сломан. Завидка пополз дальше. Второй половец лежал под конем, и достать его лук Завидке было не под силу. У третьего почему-то лука совсем не было. Теперь убитые половцы лежали все чаще. Все ясней становилось видно. Скуластые лица ощерили зубы, усмехались неподвижно и страшно. Завидка в тревоге поднял голову. Луна еще не взошла.
Вдруг прямо перед собой Завидка увидел на земле лук — такой, как ему хотелось. Не большой, но и не маленький, такой, что он мог бы его натянуть, из неведомого дерева, крепкий и гибкий, с набитыми стальными полосками. Никто не держал лук, он был просто брошен на землю. Рядом с ним мертвый половец смотрел на Завидку, оскалив желтые зубы. Завидка, не отводя от него глаз, потянул лук к себе. Стальные полосы зазвенели, задев за кольчугу. В то же мгновение со свистом пролетела стрела и впилась в мертвого, задев Завидку и разорвав рубаху на его плече.
Завидка замер, не смея повернуть голову. Но все было тихо. Стрелец на стене, наверно, также стоял, затаив дыхание, прислушиваясь к темноте.
Наконец Завидка шевельнулся. Снова просвистела стрела. Но медлить было нельзя. Уже поднималась над степью чуть ущербная луна. Еще немного, и она зальет все кругом своим отчетливым белым светом. Ползти, прячась в тени мертвецов, замирая и пережидая, не было времени. Завидка вскочил и побежал. Стрелы градом сыпались вдогонку, но он уже успел добежать до кустов, затем перескочил невысокий наружный вал, упал, толкнул руками дверь. Дверь была изнутри заложена засовом — путь в детинец отрезан. А о том, чтобы перебраться через два вала, да через высокую изгородь, и думать было нечего. Пока вскарабкаешься на первый вал — увидят. Примут за половца, убьют — дохнуть не успеешь. Чудо, что и сюда под стрелами лучников добрался живым.
Глава VНОЖ
Случилось, что в то самое утро, когда половцы напали на Райки, бортник понес господину Глебу собранный им мед, два тяжелых бурака, а Милонег и Кирик остались около избушки помогать деду.
Они собирали хворост, и когда нагибались, липкие паутинки, опутавшие кусты, щекотали им лицо. Ловили решетом рыбу, золотую и серебряную, в прозрачном звенящем ручье. Притомившись, присели на ступени лесенки, и дед учил Милонега плести лапти.
Вдруг, раньше времени, увидели они бортника, растерянного, растрепанного, в разорванной рубахе, держащего в руках оба бурака с медом.
— Чего ж ты мед обратно принес? — спросил дед. И бортник начал рассказывать, как он шел, как совсем почти дошел, а совсем-то дойти нельзя было, потому что вокруг детинца стоит неведомое войско, дикие всадники скачут, а со стен детинца стрелы тучей сыплются.
Тогда Милонег встал и поклонился.
— Спасибо, — сказал он. — Пойду.
— Куда ты? — спросили они в один голос.
— Половцев бить, — ответил Милонег. — Я русский. Русские бьются, и я с ними.
Сколько его ни уговаривали, он стоял на своем. И наконец Кирик взялся его проводить до опушки леса. По дороге он несколько раз останавливался, будто хотел заговорить, но, взглянув на Милонега, опять шел вперед, раздвигая ветки, свисавшие над дорогой.
Но когда пришло время прощаться, вдруг Кирик, обхватив Милонега за плечи обеими руками, сжав так, что хрустнуло, заговорил с неожиданным жаром:
— Оставайся в лесу-то!.. Оставайся. Будешь деду внучек, отцу сын, мне братец родной. Дружить будем. Хорошо в лесу-то! Мы и зимой тут живем. Зимой зверей будем промышлять, лес будем рубить. Хватит деревьев-то в лесу. Оставайся!
— Нет, — сказал Милонег, — нельзя мне.
— А то оставайся. Зверья хватит в лесу-то. Зайцев наловим — дед тебе кожух сошьет заячий. У меня кожух заячий, мягонький. И тебе сошьет такой же.
— Нет, — сказал Милонег, — я пойду.
Тогда Кирик повернулся и зашагал обратно в лес. А Милонег один пошел вперед, к Райкам.
Уже солнце красным шаром спускалось за край степи, когда увидел он вдали бесчисленное войско. Он сел на землю и стал ждать темноты, обдумывая, как ему пробраться сквозь вражеский стан, потому что другого пути не было. Идти водяными воротами и в голову ему не пришло. Он не сомневался, что они заперты.
Все обдумав, он снял лапти, сплетенные ему дедом, и рубаху, подаренную Кириком, свернул их и, положив наземь, засыпал осенней сухой травой, чтобы звери не растаскали и птицы не унесли. Холщовые штаны он завязал у щиколотки, чтобы не цветом, так хоть покроем походили на половецкие. Растрепал волосы, чтобы падали на лицо космами, как у раба. Половецкий язык он знал хорошо, по языку кочевники его за своего приняли бы.
Как стемнело и вдали запылали костры, он встал, вздохнул и пошел к половцам.
У первого же костра он остановился. Над треногим котлом поднимался горячий пар, сладко пахло вареной кониной. Милонег вспомнил, что с утра не ел, и вдруг почувствовал, что и не хочет есть, а только что-то жжет его изнутри, будто перехватывает горло.
— Господин Сар здесь ли? — спросил он у половца, нагнувшегося над костром.
Тот поднял от котла лицо, освещенное пламенем.
— Здесь господин Сар. А зачем он тебе?
— Я его ничтожный раб, — ответил Милонег. — Неделю тому назад послал он меня с поручением, и теперь я должен дать ему ответ.
— Долго ж ты не являлся! — сказал половец и усмехнулся. — Где же ты был всю эту неделю?
— Ждал вас неподалеку, как было мне приказано. Но вы запоздали. Вы-то всю неделю где были?
— Задержались. Брали дальние заставы. Русские за свою землю до смерти бьются. Не скоро их одолеть. А какое твое было поручение?
— Господин Сар приказал мне молчать. Он вырвет мой язык, если я скажу, что мне не велено. Как мне найти его шатер?
Половец рукой указал путь, и Милонег пошел дальше.
У большинства костров люди уже успели поесть и тут же, повалившись, заснули. Милонег шел, то обходя спящих, то переступая через них, свободно, не таясь. Никто его не замечал и не останавливал. Один раз поднялась голова в островерхом колпаке и спросонья спросила:
— Кто идет?
— К господину Сару, — ответил Милонег.
— Иди!
И снова раздалось храпенье спящего.
Один раз он нагнулся и поднял нож, лежавший около половца. Нож мог пригодиться. Половец ничего не заметил, только отмахнулся рукой, будто от комара. Наконец Милонег увидел шатер, крытый дорогими коврами. Там не спали. Горел огонь, и слышались голоса. Милонег обошел кругом, лег на землю и, чуть приподняв ковер, прильнул глазом к щелке.
Прямо против него на шелковых подушках лежал человек, которого он ненавидел больше всех на свете, — половецкий князь господин Сар, тот, кто украл его и держал в рабстве. Но сейчас его вид наполнил радостью сердце Милонега.
Господин Сар был ранен и тяжко страдал. Врач, стоя перед ним на коленях, прикладывал к его груди пропитанные душистыми лекарствами повязки. Но господин Сар, поднявшись на локте, прерывающимся от боли голосом вел допрос. Того, кого он допрашивал, Милонег не мог рассмотреть. Он видел только зеленые сафьяновые сапоги с острыми носами и изогнутыми каблучками.
— Куда ты скакал, когда мои люди поймали тебя в степи? — спросил господин Сар.
— Меня послали гонцом, — ответил человек в зеленых сапогах, и его голос показался Милонегу знакомым. — Меня послали за подмогой, потому что одним нам не удержаться.
— Сколько людей в детинце? Отвечай! Ударьте его нагайкой, кто поближе.
— Не бей, я отвечу. Боярин Глеб и двадцать человек дружинников. Слуг столько же или немногим больше. Посадских и смердов я не считал.
— Сколько их?
— Я не знаю. Полтораста или двести, не больше.
— Припасы есть?
— Многие привели с собой свою скотину. Еды на неделю хватит, быть может немного дольше.
— Выходы есть, кроме ворот? — спросил господин Сар и, застонав, приподнялся.
Ответа не было. Потом решительно: