Лайтнер подошел поближе и внимательно взглянул на Райли.
— Слушай, дружок, ты сегодня хоть раз перекусил?
Райли лишь отмахнулся, хотя жена говорила ему то же самое. За три недели Райли сбросил пятнадцать килограммов. За всю свою юридическую карьеру ему еще не приходилось вести столь значительного дела в качестве обвинителя; кроме того, он представлял самое крупное судебное учреждение в округе.
— Сходи в «Бебис» и купи себе большой жирный гамбургер, — посоветовал Лайтнер.
Райли посмотрел на часы: начало второго. Он находился в офисе с семи часов, и за все это время не съел ни крошки. Вместе с Лайтнером он прошел в свой кабинет, чтобы взять куртку, и обнаружил там секретаршу Бетти. Она сидела в его кресле и разбирала почту.
— Еще одно письмо от вашего поклонника, — сообщила Бетти, когда они появились на пороге.
Пока они занимались делом Бургоса, полицейские и представители обвинения постоянно получали странные письма с цитатами из Ветхого Завета, которые угрожали им Божьим гневом. Эти послания редко прославляли деяния Бургоса, но многие из них предупреждали «грешников» о том, что их поступки будут иметь последствия.
— Полный бред, — прокомментировала Бетти.
Райли взял письмо и прочитал его вместе с Лайтнером:
Деяния еретиков легко остановить, совсем другое, если любишь ад. Нужно одно хотение обратить решающим ответом. Шуты обожают мудрить. Но если начнешь убивать, жизнь навсегда остановит. Его щедрость еще окажется лучше божественного ореола. Новое идет.
Райли посмотрел на Бетти, но та лишь пожала плечами.
— Да, это письмо еще более странное, чем остальные, — согласился он. Большинство посланий просто цитировали Ветхий Завет или предсказывали жуткую судьбу людям, которые не следуют Божьему учению. Но все же их смысл можно было понять. — А где оригинал? Он у вас?
Бетти кивнула:
— Я пометила его и убрала на место.
Все письма, присланные в офис окружного прокурора, сохраняли. Это была дополнительная мера предосторожности. Их помещали в полиэтиленовые пакеты с ярлыками и с датами.
— Я даже не понимаю, о чем здесь, — признался Райли.
— Неверующих можно остановить, а тех, кто поклоняется дьяволу, — нет, — предположила Бетти, оглядываясь. — А Бог щедр с теми, кто исполняет его волю.
— Это что? Какое-то новое поветрие? — спросил Лайтнер. — Рай, ад. Сейчас я так голоден, что готов проглотить хоть черта. — Он кивнул Райли. — Ты идешь?
Райли еще раз перечитал письмо.
— Это письмо еще более странное, чем остальные, — повторил он.
— Ох уж эти юристы, — вздохнул Лайтнер. — Не стоит усложнять, Райли. Я умираю с голоду.
— И правда. — Райли на мгновение задумался. — Зачем все усложнять. — Он бросил копию письма в мусорную корзину и пошел обедать.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯЧетверг 24 июня 2005 года
Глава двадцать четвертая
Комната для инструктажа четвертого отдела третьего полицейского участка в девять часов утра была заполнена детективами и полицейскими. Перед собравшимися выступали детективы Рики Столетти и Майк Макдермотт. Участники встречи нервничали и волновались, и атмосфера в комнате казалась в буквальном смысле слова наэлектризованной.
Всем раздали листки с напечатанным на них вторым куплетом песни Тайлера Ская «Некто», строки которого теперь пронумеровали.
«1. Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра.
2. Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь.
3. Бритвой по горлу — чистое бритье, умоет кровью смерть ее.
4. „Трим-метр“ — хорошая пила, мозгами болельщицы раскрашена стена.
5. Мачете по темени, у него не было времени, сам почему не знаю, но я все желаю, я все мечтаю, что мозги кому-то вышибаю.
6. Кухонный нож в сердце… и что ж, ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Я испытание прошел.
И на седьмой день успокоение нашел».
Рики Столетти заговорила первой:
— «Нож для колки льда, какая грустная судьба, он молился, чтоб смерть была быстра». Это Чианчио. «Финский нож так хорош, проткнет череп — и глазом не моргнешь». Здесь речь идет об Эвелин Пенри.
— Следующей должна быть опасная бритва, — донесся голос из противоположного конца комнаты.
— Значит, нам придется выяснять, кто за последние десять лет покупал себе наборы для бритья. — Приземистый мужчина за столом тихо рассмеялся.
Время для шутки было выбрано неподходящее. Особенно это не понравилось Майку Макдермотту.
Мужчина поднял руку и обратился ко мне:
— Здесь сказано, что он «на седьмой день успокоение нашел».
Я кивнул.
— Шестым убийством должно быть самоубийство. Он убьет себя. И не будет больше ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Он со всем покончит. Убьет себя на шестой день кухонным ножом. А на седьмой будет отдыхать. Здесь очевидна параллель с процессом сотворения мира Богом.
Женщина в заднем ряду спросила:
— Значит, преступник сделает нам всем одолжение и убьет себя?
— Бургос не стал этого соблюдать. — Я пожал плечами. — В конце первого куплета также говорилось о самоубийстве, но он проигнорировал его.
— Поэтому вы и смогли доказать, что он был вменяемым? — спросил пожилой мужчина из заднего ряда. — Потому что не следовал в точности тексту песни?
Очко в пользу старика.
— Возможно, когда покончит с этой песней, — заметил крупный мужчина у стены, — он вспомнит старую песню Рэнди Ньюмана[11] и начнет убивать коротышек?
— Все может быть, — пробормотал Макдермотт, — и это просто охренеть как весело.
Небольшое оживление в комнате тут же сошло на нет. Стоило Макдермотту взять слово, как все замерли во внимании.
Макдермотт посмотрел вперед и прищурился:
— Давайте начнем с того, что уже известно. Мы знаем, что убийца не оставляет на месте преступления никаких следов. Все идеально чисто. Два убийства, но ни одного отпечатка и никаких улик. Он нападает на свои жертвы, пытает их. Полностью подчиняет их себе. Все организовано очень четко. Он без особых усилий проникает в квартиру или дом и столь же легко выходит оттуда. И оставляет на месте орудия убийства.
Он оставляет орудия убийства. Хорошее замечание. Он все делает не случайно. Он хочет, чтобы мы поняли это.
— Достаньте четвертую страницу из бумаг, что мы вам раздали, — продолжал Макдермотт. — Мы считаем, это тот же человек, который посылает записки Райли.
Все нашли последнюю страницу.
— Первую из них — «Придет опять мрак» — Райли получил в понедельник, два дня назад: «Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков». Вторую ему доставили вчера: «Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать».
— В первом письме, — предположил я, — он говорит, что если начнутся новые убийства, мы можем связать их с делом Бургоса — с исчезнувшим грехом? Мне кажется, именно это он и пытается нам сообщить.
— Да, а что насчет второго? — спросила Столетти.
Мы тщательно изучили обе записки. Прошлым вечером я вернулся в офис и показал их Столетти и Макдермотту.
— Если бы я, черт возьми, мог это понять, — признался я, перечитывая послание. — Что он смертен? Что он одержим своими кошмарами, но надеется на спасение? — Я посмотрел на Макдермотта.
— Он хочет, чтобы его поняли, — буркнул тот. — Надеется, что мы осознаем истинный смысл его послания. Верно?
— Да, но для этого нам придется выйти за рамки условностей, — предположил я. — Мыслить нестандартно. Возможно, он имеет в виду, что даже темные силы не помогут избежать смерти?
Никто не отреагировал на мое замечание. Если у кого-то и было более стоящее соображение на этот счет, он не решился его высказать.
— Какие-то странные предложения, — заметила Столетти. — Он будто специально коверкает их.
— Давайте проведем урок грамматики, — пошутил сидящий рядом с ней мужчина.
Но Столетти была явно не в духе.
— Я хочу сказать, он старательно подбирает слова. У него аккуратный почерк. Он не спешит, пишет медленно. Это письмо отняло у него много времени. Он обдумывал каждое слово. «Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных». Это же звучит неправильно. Не знаю, почему он так сделал, но все это очень странно.
Столетти права. Он явно делал все намеренно. У него очень аккуратный почерк, но выбор слов приводит в недоумение.
— Мы должны это обдумать, — пробормотал Макдермотт. — У нас есть оригиналы писем, будем работать с ними. Попробуйте снять отпечатки, воспользуйтесь нингидрином, сделайте все, что можно. А сейчас давайте поговорим о Фреде Чианчио.
Прошлым вечером Кэролин Пенри нам немного помогла. Когда в 1989 году она делала репортаж о Терри Бургосе, ей позвонил один человек и согласился предоставить некоторую информацию о нем. Кэролин заметила, что голос у мужчины испуганный. Он сказал, будто бы это очень важно, но не уверен, стоит ли делиться с ней подобными сведениями. Затем повесил трубку. Однако Кэролин, как настоящий репортер, смогла выяснить, из какого дома поступил звонок. Он принадлежал Фреду Чианчио.
Кэролин приехала к нему домой, но он отказался разговаривать с ней. Затем она предприняла еще одну попытку переговорить с ним, но снова безрезультатно. Она изучила его окружение и опять ничего не узнала. Затем начался процесс, и Кэролин забыла о нем.
Поэтому нам так и не удалось узнать, какой именно информацией Чианчио собирался с ней поделиться, — закончил рассказ Макдермотт. — Мы знаем о нем лишь то, что в шестидесятые и семидесятые годы он служил надзирателем в тюрьме, затем работал в охранном агентстве, а два года назад вышел на пенсию.