ий, и статистически шансы наблюдать его бесконечно малы. Энтропия – это просто факт статистического поведения. Таким образом, мы видим множество неупорядоченных состояний, и алгоритмы в нашем сознании интерпретируют это как «время». – Он неожиданно лукаво улыбнулся. – Если, конечно, нетающие кубики льда не привиделись вам в результате приема каких-нибудь необычных грибов…
Каро смело поклялась бы жизнью, что Джордж Вейгерт никогда не пробовал никаких волшебных грибов и вообще ничего крепче аспирина.
Далее Вейгерт говорил о том, почему законов квантовой гравитации и декогеренции волновой функции, описывающей Вселенную, недостаточно для объяснения возникновения времени. Каро, которая никогда не предполагала, что квантовая гравитация может как-то объяснять время, совсем запуталась в терминологии. Она более-менее привела мысли в порядок, лишь когда Вейгерт подошел к концу, остановился и повернулся к ней.
– Итак, моя дорогая, теперь вы сами видите, что появление стрелы времени связано со способностью наблюдателей запоминать информацию о том, что они наблюдали. Для того, кто не имеет мозга – например, для камня, – времени вообще не существует. Время вообще понятие относительное – одно событие относительно другого. «До» и «после» не имеют смысла без связи с другим моментом. Таким образом, время требует наблюдателя с памятью, поскольку без этого у вас не может быть концепции связи, которая лежит в основе всей идеи «стрелы времени». Простой пример: звонит ваш мобильный телефон. Но звон не раздается до тех пор, пока вы не сравните его звук с тишиной за секунду до этого. Вы меня понимаете, Кэролайн?
– Не совсем, – призналась она и поспешила ухватиться за единственное из всего сказанного и что она могла, по крайней мере, представить себе: – У динозавров были мозги, верно? Пусть маленькие, но разве динозавры не были наблюдателями?
– Да! Они имели мозги и были наблюдателями! Динозавров я упоминаю лишь для того, чтобы проще обозначить геологическое время. Людям почему-то нравятся динозавры. Не могу понять почему, но так и есть. А по-моему – мерзкие твари. Вернемся еще дальше, к формированию Солнечной системы. Если бы не было сознательных наблюдателей – а их не было, – то ни Солнце, ни планеты не существовали бы. Физическая реальность начинается и заканчивается наблюдателем. Все остальные времена и места – это объекты, которые мы изобрели, служащие только для того, чтобы объединить знания в логическое целое в наших умах. Представьте себе глобус в классе – это всего лишь изображение мест, которые теоретически возможно посетить. До тех пор пока, скажем, Париж не стал объектом настоящего наблюдения, он пребывал в своего рода размытом вероятностном состоянии, которое мы обсуждали ранее. Неколлапсированная волновая функция. Париж, Солнце, Луна, окаменевшие останки динозавров – теперь они существуют в консенсуальной реальности, потому что сознание создало их. Коллапс волновой функции – это момент рождения материального объекта.
– Постойте, постойте, – перебила его Каро. – То есть не было ни Солнца, ни Луны, ни первозданной Земли?
– Теперь они есть. Геологическая реальность стала частью нашей консенсуальной реальности. Но она уходит вспять не далее, чем существует бытие, способное к наблюдению.
Каро попыталась выстроить свое возражение как можно более внятно:
– Но мы попали в замкнутый круг. Раньше ничего не существовало, потому что не было сознания, способного это наблюдать, и по этой причине не существовало реальности, в которой были бы созданы наблюдатели.
– Вы подбираетесь к главному вопросу, да?
А был ли у нее главный вопрос? Да. Он наконец-то сложился:
– Так откуда же взялось сознание?
– На самом деле вопрос немного глуповат. Поскольку понятия «до» и «после» не имеют абсолютного значения, независимого от наблюдателя, вопрос о том, что было «до» независимого наблюдателя, совершенно бессмыслен. Это все равно что спрашивать, что находится к северу от Северного полюса, или утверждать, что смерть – это состояние «быть ничем». Большинство людей действительно представляют смерть как ничто, но глагол «быть» полностью противоположен понятию «ничто»; с таким же успехом можно объявить, что человек намерен «бежать, но не бежать».
Собственно, сам вопрос возникает только из-за непонимания физики. Я имею дело с уравнениями, наблюдениями и экспериментами, и вот что они показывают мне: сознание создает прошлое, а не наоборот. То же самое, кстати, сказал Стивен Хокинг: «Прошлое, как и будущее, неопределенно и существует только как спектр возможностей».
Каро немного замялась, подбирая слова – она очень боялась обидеть Вейгерта, – и сказала:
– Простите, Джордж, но это объяснение времени меня не устраивает. Для меня оно просто не имеет смысла. Все остальное, что вы говорили о главенстве наблюдателя… Ну, может быть. Я пока еще думаю об этом. Но время? Оно же проходит. Я всю жизнь вижу, как оно проходит.
Вейгерт улыбнулся так ласково и понимающе, что у Каро мелькнула совершенно неуместная мысль: его покойная жена была счастливой женщиной. Но углубляться в объяснения он не стал и сказал лишь:
– Вам пока и не обязательно это принимать. Я знаю, насколько тяжело бывает, когда все твое представление о реальности переворачивается с ног на голову. Поверьте – знаю. Кэролайн, как поживает ваша сестра?
Каро рассказала ему последние новости о судебном разбирательстве, которое он оплатил. О том, что Кайла вернулась домой, он уже знал. Этот вопрос представлялся другим, более личным.
– Эллен всегда видит во всем лучшую сторону, – сказала она. – И, как всегда, справляется. Ее ничто не сломает.
Вейгерт несколько секунд рассматривал Каро и лишь потом ответил:
– Я рад.
Однако у нее осталось впечатление, что он хотел сказать что-то еще, но не стал этого делать. Из-за пресловутых манер британской аристократии? Его собственной природной сдержанности? Какой бы ни была причина, Каро не стала спрашивать, что он не договорил. Вейгерт отличался от Уоткинса или Джулиана. Он меньше ценил прямоту и больше полагался на доверие. И Каро ему доверяла.
Возможно, будь у них с Эллен такой отец – или дед, – как Вейгерт, их жизни сложились бы по-другому… Возможно, Эллен не вступила бы в свой крайне неудачный брак, который нужен был ей лишь для того, чтобы вырваться из клетки… Возможно, Каро меньше опасалась бы романтических связей…
Кто знает? Разве что Джордж Вейгерт, но ведь Каро не может знать его мысли.
24
Айвэн Кайвен поправлялся после операции с почти нечеловеческой быстротой. Медсестры еле смогли заставить его оставаться в постели, но он все равно часами пялился в свой ноутбук.
– Я работаю, – утверждал он, хотя Каро, проверяя его состояние, всякий раз заставала его за видеоиграми. Из-за титановой накладки на выбритом черепе он казался еще бестолковее, чем обычно.
Все свое время Барбара и Каро посвящали картографированию мозга по данным Лоррейн, Бена и Айвена. И когда Уоткинс вызвал их для отчета, Каро, измученная недосыпом, глухо застонала.
– Ну-ну, – подбодрила ее Барбара, – справимся. Вспомни студенческие времена, когда вообще было не до сна.
– Тогда я была моложе. Но мы, конечно, справимся. Пусть даже Уоткинс растерзает нашу работу в клочья.
Ее опасение не подтвердилось. Напротив.
– Хорошо, – сказал Уоткинс, когда они пришли в его невыносимо натопленную комнату, в углу которой маячила почти не оставлявшая его Камилла. – Прекрасная работа. Хвалю. Продолжайте в том же духе, и у вас получится в высшей степени достойная статья. – Он повернулся к Каро: – Как работает Абруццо?
– Отлично. Следующим, как вы знаете, мы будем ставить имплант Джор… доктору Вейгерту. Тревор вскроет и закроет череп, а я буду делать собственно операцию. Но тут возникает другая проблема. По словам Тревора, вы обещали ему, что он сам получит имплант. Но кто же будет ассистировать мне во время этой операции?
– Это еще не решено окончательно, – ответил Уоткинс. – Посмотрим. В любом случае сначала ты установишь имплант мне.
Каро, в общем-то, была готова к этому повороту.
– Доктор Ласкин пока не говорил, что считает вас готовым к операции.
Уоткинс нахмурился, рот на его изможденном лице выделялся как безобразная трещина.
– Вы, врачи, вечно всего боитесь.
– Будь это так, – ровным голосом ответила Каро, – меня бы сейчас здесь не было.
Уоткинс хотел еще что-то сказать, но закашлялся. Кашель все усиливался, и Камилла рванулась к больному. Каро ждала, пока приступ пройдет. Когда кашель начал стихать, Камилла бросила на нее красноречивый взгляд, и они с Барбарой ушли.
– Ты вообще намереваешься оперировать его? – вполголоса спросила Барбара.
– Если решу, что это будет безопасно для него, – ответила Каро, отлично понимая, что Барбара не хуже, чем она, знает, что это маловероятно.
Когда Каро плелась к себе, намереваясь поспать, ее перехватила Молли:
– Куда направляешься?
– Спать, – ответила Каро. – Я работала почти всю ночь и…
– Я знаю, чем ты занималась. Вместе с Барбарой. Ладно, вздремни пока немного, потому что сегодня мы отправляемся на ужин. Все, кроме меня и Тревора, выглядят так, что взглянуть страшно. Так что я заказала в пляжном отеле места для всех, от тридцати до семидесяти, исключая Камиллу, которая не оставит Уоткинса. Нет-нет, Каро, я не стану слушать никаких возражений. Нам это необходимо.
– Я…
– Одеваться можно как угодно.
– Я…
– Будь у ворот в семь вечера.
Каро сдалась. Она совсем вымоталась, и у нее не было сил спорить. А Молли явно настроилась на этот общий выезд куда решительнее, нежели Каро на что угодно, кроме сна. И, возможно, обед удастся и поможет развлечься.
И ужин действительно удался, по крайней мере после того, как все выпили и начали расслабляться. Ресторан был полон посторонних, и говорить о проекте было нельзя, что само по себе помогало переключиться. Так что в основном делились впечатлениями о своих былых путешествиях – в Европу, на Гавайи, в Нью-Йорк, в Мексику, в Рио-де-Жанейро. Джулиан, как выяснилось, побывал в Катманду. Но его участие в общей беседе ограничилось лишь упоминанием этой поездки. Он пил спокойно и становился все тише и незаметнее.